А самый главный враг людской
Самонадеянный покой.

В.Шекспир



Вынесенный в заголовок вопрос уже давно беспокоит автора этой заметки. Он возник с того самого момента, когда перед автором встала проблема самостоятельного перевода шекспировского сонета 66. В свою очередь, эта проблема встала перед автором после предварительного изучения всех других произведений Шекспира, отчетливо показавшего, что все существующие переводы этого сонета не соответствуют не только его действительному смыслу, но и просто-напросто его тексту.

Tired with all these, for restful death I cry,
As to behold desert a beggar born,
And needy Nothing trimm'd in jollity,
And purest faith unhappily forsworn,
And guilded honour shamefully misplaced,
And maiden virtue rudely strumpeted,
And right perfection wrongfully disgraced,
And strength by limping sway disabled,
And art made tongue-tied by authority,
And Folly (Doctor-like) controlling skill,
And simple Truth miscall'd Simplicity,
And captive good attending Captain ill:
Tired with all these, from these would I be gone,
Save that to die, I leave my love alone.


Хотелось бы надеяться, что настоящий переводчик сонетов Шекспира обязательно появится в нашей стране. Но пока такого переводчика нет. Поэтому автору остается только познакомить читателей этой заметки с последним вариантом своего перевода:

Зову я смерть: молву разносит туча пешек,
Чтоб видеть попрошайку от рожденья,
Опасность, в бедах и в наряде из насмешек,
И веру чистую под грузом отторженья,
Честь цеховую на плечах у недостойного,
Достоинство, что «потаскушкам» всем не мило,
И совершенство без признания пристойного,
И колебаньем ослабляемую силу,
Искусство, косного во власти языка,
Причуду, мастерству грозящую перстом,
Простую Истину под кличкой Простака,
Добро в сетях у Главаря над злом.
Измучен этим всем, готов в могиле сгинуть,
И лишь любовь мою я не могу покинуть.

Естественно, каждая строка оригинала и предлагаемого перевода вызывает множество вопросов. И, скорее всего, сам автор этого сонета больше всего и надеялся на то, что эти вопросы поставят его читатели. Причем не только поставят, но и последуют максиме Отелло: «Я должен видеть, чтобы усомниться, а, усомнясь, дознаться». Но в данном частном, конкретном случае остановимся только на одной шестой строке оригинала:

And maiden virtue rudely strumpeted.

Все переводчики этой строки, исходя из единого для них понимания общего смысла сонета и из смысла слова strumpet — проститутка, переводят ее практически в одном ключе. Поэтому можно ограничиться всего несколькими примерами.

С.Маршак: И девственность, поруганную грубо.

Б.Пастернак: И честь девичья катится ко дну.

А.Финкель: И Девственность, поруганную зло.

Когда-то, сгоряча, автор этой заметки тоже начал перевод этой строки с последнего ее слова, но уяснение общего смысла сонета заставило его все-таки вернуться к ее началу. «Когда в хвосте начало, то в голове мочало». И вот это-то начало — maiden — и поставило перед ним вынесенный в заголовок вопрос.
Все словари указывают, что английское слово maiden можно перевести русским словом «девичий», но можно перевести и словом «девственный». На последнее значение указывают и многие примеры в текстах самого Шекспира.
Например, слова Вернона в первой части пьесы «Генрих VI»:

Then for the truth and plainness of the case,
I pluck this pale and maiden blossom here,

Итак, для ясности и правды дела
Срываю белый девственный цветок,

(II. 4, перевод Е.Бируковой)

В седьмой сцене четвертого акта этой пьесы Жанна Д’Арк говорит:

Once I encount'red him, and thus I said:
"Thou maiden youth, be vanquish'd by a maid!”

Однажды я повстречала его, и сказала так:
«Твоя девственная молодость, будет побеждена девицей».

В пьесе «Король Джон» есть такие слова:

Outfaced infant state, and done a rape
Upon the maiden virtue of the crown.

Над царственным ребенком посмеялся
И девственность короны осквернил.

(II, 1, перевод Е.Бируковой)

Короче, автор этой заметки считает, что в шестой строке оригинала Шекспир пишет о девственном, чистейшем, без посторонних, частных примесей и наслоений Достоинстве людей, которого люди принимать нагло и напрочь отказываются.
Состоит это достоинство в том, о чем Шекспир намекает в одиннадцатой строке сонета: «Я — истина!». Вряд ли Шекспир знал, что за эти слова М.Халладжа сожгли на костре, а с живого И.Насими содрали кожу. Он и сам отлично понимал, чем ему грозит открытое произнесение таких слов. Поэтому он и разнес выражающееся этими словами понимание по нескольким сонетам и пьесам.
А об отношении к таким словам, к такому пониманию достоинства человека в семнадцатом век даже не надо догадываться. Достаточно увидеть, что и в нашем веке люди «скорее согласятся: «Ты — дерьмо», чем «Свиток истины самой».
Но, безусловно, все написанное здесь не тянет на полную доказательность. Поэтому автор и не собирается пытаться эти доказательства множить ссылками, например, на то, что сам Шекспир не мог не понимать, что обобщение, которое ему приписывают все переводчики шестой строки этого его сонета, просто не может приниматься людьми всерьез, а потому не может всерьез приниматься и весь этого сонета запал. И особенно в наши дни, когда то, о чем пишут все переводчики этой строки приняло масштабы несопоставимые с масштабами семнадцатого века, уже потому, что затронуло не только девиц, но и мужчин, причем и в культуре, литературе, политике и так далее. И, конечно, и сейчас их не менее жалко, чем в семнадцатом веке, и, естественно, тому же В.Шекспиру.
Но отсюда естественно и закономерно и возникает вынесенный в заголовок этой заметки вопрос, ответ на который зависит только от того, кто кого или что больше любит.