Последний роман Андрея Платонова «Счастливая Москва», оставленный писателем в черновиках, вовсе не выглядит незаконченной вещью. Произведение поражает своей философской глубиной и точностью, с которой писатель проникает во внутренний мир своих героев. Все они, живя во время тотальной идеологизации общества, заражены различными симптомами одной и той же болезни, известной в нашей стране как «построение коммунизма». Герои романа действительно выглядят больными, с разной степенью психических отклонений. Геометр и городской землеустроитель Виктор Васильевич Божко всё свободное время занят перепиской на международном языке эсперанто со своими многочисленными корреспондентами из различных уголков мира. Он лелеет бредовую мечту о том, что через пять-шесть лет, когда в СССР «хлеба и любых культурных удобств образуется громадное количество», «весь миллиард трудящихся на пяти шестых земли» с семьями может переехать жить в Советскую Россию. Божко «предвкушал близкое будущее и работал с сердцебиением счастья, к себе же самому, как рождённому при капитализме, был равнодушен». Чтобы хоть немного ослабить расходы государства, он за свой счёт учил в школе воздухоплавания Москву Честнову.
Механик Семён Сарториус считает, что «после классового человека на земле будет жить проникновенное техническое существо, практически, работой ощущающее весь мир». На вечере в районном клубе комсомола он произносит такой тост: «Давайте выпьем за безымянных циклопов, за воспоминанье всех погибших наших измученных отцов и за технику – истинную душу человека!»
Вневойсковика Комягина, сильно смахивающего на Обломова, из года в год мучает одна и та же проблема; он мечтает, что, вот-вот начнёт новую жизнь: дорисует начатые когда-то картины, закончит недописанные в юности стихи, обдумает полностью своё мировоззрение, оформит документы, поступит на твёрдую работу, станет ударником, полюбят женщину-подругу, женится. Однако, ничего этого не делает, находя утешение в сне и связях со случайными женщинами.
Хирург Самбикин в кишках вскрываемых трупов ищет душу человека. Из трупов павших существ он хочет добыть «долгую силу жизни», а может быть и вечность. Тут мы подходим к самому интересному. Вскрывая тела умерших людей, Самбикин обнаружил на внутренних органах налёт какого-то неизвестного вещества, обладающего «едкой энергией жизни». Вещество это бывает только внутри мёртвых, в живых его нет. Самбикин сделал открытие, что «труп... есть резервуар наиболее напорной, резкой жизни». Размышляя таким образом, Самбикин пришел к выводу, что в момент смерти в теле человека открывается какой-то тайный клапан и оттуда разливается по организму «особая влага,.. смывая прах утомления, бережно хранимая всю жизнь, вплоть до высшей опасности». Не знаю, что подразумевал под этими строками сам Платонов, но для меня этот образ ассоциируется с октябрьским переворотом. Именно тогда умершая, старая Россия, казалось бы затоптанная в прах бесчисленными бедствиями, выделила подобное вещество жизни, что и позволило ей воскреснуть уже в новом, социалистическом качестве. И не отсюда ли весь этот безумный энтузиазм первых пятилеток, это безумное самоотречение людей на страницах романа. Но долго это продолжаться не могло, ведь живое на мёртвом веществе долго не продержится. Самбикин это понимал и предполагал «превратить мёртвых в силу, питающую долголетие и здоровье живых». Иными словами (исходя из моей точки зрения), на основе достижений мёртворождённого социализма – построить более справедливое и жизнеспособное общество.
А в том, что данное, так называемое социалистическое общество мертво, читатель убеждается чуть ли не на каждой странице романа. Подчёркивая это, Платонов иной раз доводит мысли и высказывания героев до абсурда в духе Оруэлла. Так главная героиня романа Москва Честнова все вечера напролёт думает о «машинах, день и ночь напрягающихся в своей силе, чтоб горел свет в темноте, шло чтение книг, мололась рожь,.. нагнеталась вода по трубам,.. и происходило зачатье лучшей жизни...» Ей не так хотелось самой жить этой лучшей жизнью, как обеспечивать её: «круглые сутки стоять у тормозного крана паровоза,.. чинить трубу водопровода, вешать лекарства больным... – и потухать вовремя лампой над чужим поцелуем...». Чтобы не отдалять коммунизм из-за нехватки жилья, Москва пустила к себе на постой совершенно незнакомого человека, который проник в комнату в её отсутствие. Во время любовного свидания с механиком Сарториусом, она признаётся: «...Я ничуть не жалела своей жизни и не буду её жалеть никогда! На что она мне нужна без людей, без всего эсесера?» У Сарториуса во время свидания состояние почти идентичное. Только два чувства завладевают его душой: «любовь к Москве Честновой и ожидание социализма».
Люди в романе почти не живут насущными потребностями сегодняшнего дня, все их помыслы устремлены в будущее. В настоящее время они испытывают страшное одиночество и спасаются от него, с головой окунувшись в то или иное безумство. Москва Честнова избавляется от одиночества то в небе, окончив школу воздухоплавания, то под землей среди строителей метро. Любовь также не несет удовлетворения. Одиночество вдвоем ничуть не лучше одиночества полного. А именно такое чувство испытывает Москва со всеми своими многочисленными спутниками жизни. «Любовь не может быть коммунизмом, – говорит она Сарториусу. – ...Любить наверно надо, и я буду, это всё равно как есть еду, – но это одна необходимость, а не главная жизнь».
По необходимости, как будто исполняя неприятную обязанность, живет и вневойсковик Комягин. Он даже мечтать не может как все остальные герои романа. Он живет, ничем не интересуясь, оторванный от всего мира, от общества, как будто в безвоздушном пространстве. Он живет растительной жизнью придорожного бурьяна. Когда Москва Честнова спросила, «не скучно ли ему так быть одному и никчему», Комягин ответил: «Я ведь и не живу, я только замешан в жизни, как-то такое, ввязали меня в это дело... Но ведь зря!» Образ Комягина как бы олицетворяет собой весь русский народ, который точно также не знает, вернее, ещё не разобрался зачем он на земле, какие исторические задачи перед ним стоят. А бездарные руководители не дают ему в этом разобраться, толкая из одной крайности в другую. Примечательна в этом отношении любимая картина вневойсковика Комягина, которая, кстати, не была вполне дорисована. На картине босой, грязный мужик мочился с худого крыльца и равнодушно взирал в нелюдимый свет, где «бледное солнце не то вставало, не то садилось». Позади него стоял дом безродного вида, в котором, наверняка, была деревянная кровать, «приспособленная почти для вечного сна». В застекленной надворной пристройке сидела пожилая баба и «с выражением дуры глядела в порожнее место на дворе». Помочившись, мужик «снова отправится на покой – спать и не видеть снов, чтоб уже скорее прожить жизнь без памяти». Эта картина вполне может ассоциироваться с Россией, Россией сельской, которую добила сталинская коллективизация. И не случайно Комягин признается Честновой по поводу этой картины: «Если б государство не возражало, я бы тоже так жил». Это естественная реакция народа на всевозможные преобразования сверху. Народу хочется только одного, чтобы государство не вмешивалось в его жизнь.
Платонов всё же оставляет какую-то надежду выхода из этого беспросветного тупика жизни, намекнув, что картина ещё не дорисована. И Комягин понимает, что нужно как-то закончить все начатые дела и зажить новой жизнью. Но он всё время откладывает это на потом, успокаивая себя мыслью, что и одного дня перед смертью ему хватит для решения проблем, накопившихся за всю жизнь. Это тоже ёмкий образ, характеризующий психологию русского народа, которую хорошо иллюстрирует пословица: «Пока гром не грянет, мужик не перекрестится».
В конце-концов Комягин убеждается в никчемности своего существования и решает умереть, попросив Москву Честнову поспособствовать этому. И Москва, кстати, сама же надоумившая своего сожителя, принимает его предложение. В данной сцене вновь вырисовывается ассоциация с глобальными явлениями того времени: коллективизацией, индустриализацией и тому подобным. Когда люди, поверив сталинской пропаганде, дружно требовали смерти всевозможным вредителям, кулакам, троцкистам, короче говоря, – всем, кто мешает строить светлое будущее. Они не только требовали смерти, но и расправлялись с потенциальными «врагами народа» путём доносов в органы НКВД, большинство из которых было плодом обыкновенных бытовых склок. Москва Честнова только на основе того, что Комягин едва ли не один в Советском Союзе не принимает участия в построении коммунизма, предлагает ему умереть «по геройски». Сама она вполне счастлива даже теперь, лишившись ноги на метрострое. Она в общем-то неплохой человек, но, как и все герои романа, морально искалечена большевистской идеологией, которая как истинная религия уродует душу человека, не давая ему жить нормальной, полноценной жизнью, а лишь подпитывает мозг всевозможными мифами и химерами. Живя в подобном мире иллюзий и мифов о светлом будущем человечества, герои романа потеряли всякую связь с действительностью, утратили понятия любви и добра. Для механика Сарториуса любовь заключается только в чувственном наслаждении. Цинично и чудовищно выглядит сцена, когда он ложится в постель к Москве Честновой, в то время как на полу валяется полузадушенный вневойсковик Комягин. Но что для Сарториуса с Честновой жизнь такого ничтожного существа по сравнению с великими целями страны и общества, о которых они думают почти беспрерывно. Миф для них почти превратился в действительность, а реальная жизнь постепенно трансформировалась в миф. Действительность сама по себе, без химеры о светлом будущем, не нужна ни Москве Честновой, ни Сарториусу. Забвения от действительности Сарториус пытается найти в кропотливой работе по усовершенствованию весов, в любви к Москве Честновой, но, убедившись в тщетности своих попыток, бросает всё и бежит даже от самого себя, купив на рынке чужой паспорт.
Подобный итог закономерен. Чудодейственное вещество жизни, найденное в трупах хирургом Самбикиным, лишь на короткое время приносит положительный результат. Израсходовав его в бурном порыве энтузиазма первых послеоктябрьских лет, советское общество постепенно всё глубже и глубже погружалось в пучину беспросветного тоталитаризма. Одурманенный коммунистическими бреднями, народ не видел цели своего существования и, подобно Комягину, предавался мелким чувственным наслаждениям. Чтобы вещество, найденное в трупах, действовало необходимо было соединить его с энергией живых. К сожалению, Самбикину так и не удалось решить эту проблему, но Платонов всем текстом романа даёт понять – что для этого необходимо. А нужно очень немногое: освободить экономику от давления идеологии, отказаться от социалистического мифотворчества, что и происходит постепенно в настоящее время.

1993 г.