Мы все удивились, когда узнали, что за год до начала СВО В. Жириновский заявил: в феврале 2022-го начнётся война на Украине. Однако не менее удивительно, что задо-о-о-лго до Владимира Вольфовича Николай Данилевский в книге «Россия и Европа» написал следующее:
- Рано или поздно, хотим или не хотим, но борьба с Европою … неизбежна из-за восточного вопроса, т. е. из-за свободы и независимости славян, - из-за всего того, что, по мнению Европы, составляет предмет незаконного честолюбия России, а по мнению каждого русского, достойного этого имени, есть необходимое требование ее исторического призвания. Можно медлить, отдалять …грозный час наступления борьбы, но она не может быть устранена иначе, как если или Европа почувствует всю справедливость славянских требований и добровольно уступит им, на что, как по всему видно, весьма мало надежды; или, если Россия, как говорят враги ее, действительно окажется "больной, расслабленный колосс", расслабленный нравственно, переставший внимать не только голосу народной чести, но и самым громким побуждениям инстинкта самосохранения, готовый отказаться от всех преданий своей истории, отречься от самого смысла своего существования. Но и этого мало. Если бы Россия даже дошла до такой степени унижения, нас все-таки не оставили бы в покое.
Нас обвинят, может быть, в проповеди вражды, в восхвалении войны. Такое обвинение было бы несправедливо. … Мы утверждаем лишь, что борьба неизбежна, и полагаем, что хотя война очень большое зло, однако же не самое еще большее,- что есть нечто гораздо худшее войны, от чего война и может служить лекарством, ибо "не о хлебе едином жив будет человек".
По мнению философа, Европа «видит в России и славянах вообще нечто ей чуждое, а вместе с тем такое, что не может служить для неё простым материалом, из которого она могла бы извлекать свои выгоды», как извлекала из Китая, Индии, Африки и т.д. Европа видит поэтому в Руси и славянстве не только чуждое, но и враждебное начало. «Как ни рыхл, ни мягок оказался верхний, наружный , выветрившийся и обратившийся в глину слой, всё же Европа инстинктивно чувствует, что под этой поверхностью лежит твёрдое, крепкое ядро, которое не растолочь, не размолотить, не растворить; которое …имеет и силу, и притязание жить своею независимою, самобытною жизнью». А значит, во что бы то ни стало, «не крестом, так пестом, не мытьём, так катаньем, надо не дать этому ядру ещё более окрепнуть и разрастись, пустить корни и ветви вглубь и вширь». Всё самобытно русское кажется Европе достойным презрения, и искоренение его составляет «священную обязанность и истинную задачу цивилизации». Тут уж, разумеется, надо забыть о таких глупостях, как беспристрастность и справедливость. Для священной цели все средства хороши!
По официальной версии, причины такой враждебности Европы к России – это, во-первых, то, что Россия – «колоссальное завоевательное государство, беспрестанно расширяющее свои пределы», и, следовательно, самим фактом своего существования угрожающее спокойствию и независимости Европы. А во-вторых, Россия будто бы, наподобие мифического злобного божества, представляет собой «какую-то мрачную силу, враждебную прогрессу и свободе».
Обладая энциклопедическим запасом знаний, автору книги не составило труда доказать: «Никогда занятие народом предназначенного ему исторического поприща не стоило…меньше крови и слёз. Воздвигнутое русским народом государственное здание не основано на костях попранных народностей!» Данилевский убеждён: разбирая дело по совести и чистой справедливости и учитывая, что «завоевание есть …национальное, народное убийство или изувечение» , - ни одно из владений России, в этом смысле, нельзя назвать завоеванием. «Много ли государств, которые могут сказать про себя то же самое?» - интересуется учёный.
Что касается второго обвинения, то и оно оказывается несостоятельным, чему философ приводит достаточно примеров. В том числе отрицательный: в середине XIX века относительно крестьянского вопроса русское правительство «совершенно изменило свою систему, совершило акт такого высокого либерализма, что даже совестно применять к нему это опошленное слово. Переменилась ли хоть на волос Европа в отношении к России? Да, она очень сочувствовала крестьянскому делу, пока надеялась, что оно ввергнет Россию в нескончаемые смуты». Этого не случилось, и Европа тут же показала своё истинное лицо. Россия увидела с её стороны много «любви» и «доброжелательства» в связи с восстанием в Польше 1863 года.
«Защитники национальностей умолкают, как скоро дело идёт о защите русской народности». «Вешатели, …поджигатели становятся героями, коль скоро их гнусные поступки обращены против России».
«Как же в самом деле … не ненавидеть Россию, грозную защитницу и охранительницу здравых начал общественности и порядка, этому сброду демократов всех цветов?»
Данилевский, однако, не склонен идеализировать русскую жизнь: здоровье России неполно, она «одержима серьёзною болезнью, которая угрожает если не смертью, то худшим смерти – бесплодным и бессильным существованием».
Болезнь эту Данилевский называет европейничаньем и выделяет три симптома:
1. Искажение народного быта и замена форм его формами чуждыми, иностранными; искажение и замена, которые, начавшись с внешности, не могли не проникнуть в самый внутренний строй понятий и жизни высших слоев общества - и не проникать все глубже и глубже.
2. Заимствование разных иностранных учреждений и пересадка их на русскую почву - с мыслью, что хорошее в одном месте должно быть и везде хорошо.
3. Взгляд как на внутренние, так и на внешние отношения и вопросы русской жизни с иностранной, европейской точки зрения, рассматривание их в европейские очки, так сказать в стекла, поляризованные под европейским углом наклонения.
Однако самый общий вид европейничанья, самый опасный, «есть наше балансированье перед общественным мнением Европы, которую мы признали своим судьею, перед решением которого трепещем, милость которого заискиваем.
Фамусов, ввиду бесчестия своей дочери, восклицает: что скажет княгиня Марья Алексеевна! - и этим обнаруживает всю глубину своего нравственного ничтожества. Мы возвели Европу в сан нашей общей Марьи Алексеевны, верховной решительницы достоинства наших поступков. Вместо одобрения народной совести, признали мы нравственным двигателем наших действий трусливый страх перед приговорами Европы, унизительно-тщеславное удовольствие от ее похвал».
А тем, кто в своём преклонении перед Европой готов зайти так далеко, что согласен, надев маску европейца, и вовсе отказаться от всего русского, следовало бы помнить: «русский, перестав быть русским, обращается в ничто – в негодную тряпку, чему каждый, без сомнения, видел столько примеров, что не нуждается ни в каких особых указаниях».
Как бы горячо ни стремилась наша прогрессивная общественность «втереться в члены древней и славной европейской семьи», этим мечтам не дано осуществиться.
По мнению философа, Россия - не Европа, и вот почему. Слово «Европа», считает Данилевский, необходимо рассматривать не в географическом, а в культурно-историческом смысле. И с этой точки зрения «Европа есть поприще германо-романской цивилизации, ни более ни менее, или сама германо-романская цивилизация». Мнение, будто совпадают понятия «европейская цивилизация» и «общечеловеческая цивилизация», ошибочно. Так, цивилизации греческая и римская возрастали не только на европейской почве. «Древнеэллинская культура, совершая своё развитие, обошла Азию, Европу и Африку, а не составляла исключительной принадлежности Европе. Не в ней она родилась, не в ней и закончилась».
Россия же «не питалась ни одним из тех корней, которыми всасывала Европа непосредственно из почвы ею же разрушенного древнего мира, не питалась и теми корнями, которые почерпали пищу из глубины германского духа. Она не причастна ни европейскому добру, ни европейскому злу; как же может она принадлежать к Европе?»- задаётся вопросом автор книги.
Итак, Европа и Россия – две разные цивилизации. И не просто разные, а диаметрально противоположные. Причина этого – в характере «зиждительных сил», на которых построено и держится здание той и другой цивилизации.
Данилевский считает, что одна из черт, общих всем народам романо-германского типа, - это насильственность, т.е. «чрезмерно развитое чувство личности, индивидуальности, по которому человек… ставит свой образ мыслей, свой интерес так высоко, что всякий иной образ мыслей, всякий иной интерес необходимо должен ему уступить, …как неравноправный ему». И это «даже не кажется с точки зрения чрезмерно развитого индивидуализма чем-либо несправедливым. Оно представляется как естественное подчинение низшего высшему, в некотором смысле даже как благодеяние этому низшему».
Раньше всего проявилась насильственность европейского характера в сфере религиозной. Это подтверждается событием, произошедшим в Бордо в 385 году, когда впервые в истории «пролилась еретическая кровь»: испанский епископ Прискиллиан с шестью сообщниками «были пытаны и казнены» после осуждения их на соборах Сарагосском, Бордосском и Трирском. Какие именно страшные тайны Прискиллиан должен был выдать под пытками – история умалчивает, известно лишь, что был он вегетарианец и проповедовал аскетизм…
Крестовые походы, инквизиция, Варфоломеевская ночь – всё это синонимы самой ужасной жестокости.
Со временем религиозный интерес в европейском обществе отступает на второй план, но насильственность, эта коренная черта европейского характера, никуда не делась. «Гони природу в дверь, она лезет в окно», - замечает по этому поводу автор.
Когда на первое место вышли колониальные завоевания, Европу «прославили» своими «подвигами» конкистадоры – «алчные искатели приключений, принадлежавшие нередко к отребьям человеческого общества».
Другой факт, свидетельствующий об особенности европейского характера, - торговля неграми, «охота за людьми, упаковка их как товар, выбрасывание десятками за борт, тяжёлое рабство миллионов».
Таким образом, насильственность – (назовём вещи своими именами!) способность равнодушно мучить и убивать мужчин, женщин, детей, стариков. Впрочем, почему же равнодушно? Те, кто держит в руках ружьё, нож или автомат, явно получают удовольствие. А те, кто считает: не царское это дело - выполнять грязную работу, и предпочитает находиться на безопасном расстоянии, испытывают тайное наслаждение.
Своеобразие «зиждительных сил», на которых построено здание европейской цивилизации, позволило государствам Европы достичь могущества в период своего расцвета, но оно же оказалось миной, заложенной в основание крепости.
Данилевский утверждает, что «насильственность романо-германского характера в соединении с церковным деспотизмом и с деспотизмом схоластики…обратили всю историю Европы в тяжкую борьбу, окончившуюся троякою анархиею: анархиею религиозною, анархиею философскою, т.е. всеотрицающим материализмом, и анархиею политико-социальною, т.е. противоречием между всё более и более распространяющимся политическим демократизмом и экономическим феодализмом».
О причинах религиозной анархии философ рассказывает особо.
Противоречия между основными ветвями христианства обусловлены тем, какой смысл придаётся каждой из конфессий понятию о церкви и нераздельному с нею понятию о непогрешимости.
Поскольку, по мнению протестантов, церковью можно назвать любое собрание верующих во Христа, то и право толкования Божественного Откровения имеет каждый член церкви. Поэтому Данилевский считает, что протестантизм - «субъективная религия, т.е. верование тому, чему хочется». А это равносильно отрицанию религии вообще.
Понятие православное утверждает, что церковь есть «собрание всех верующих всех времён и всех народов под главенством Иисуса Христа и под водительством Святого духа и приписывает церкви, таким образом понимаемой, непогрешимость».
У католиков почти всё то же самое, только вместо слов «под водительством Святого духа» читайте «под водительством папы Римского». «Католики, признавая за папами авторитет, равный авторитету Вселенского собора и соединённую с ним непогрешимость пап, утверждают, что она [непогрешимость] передана им апостолом Петром». Однако у учёного возникает законный вопрос, ответ на который до сих пор не получен: «Когда и посредством какого акта передал апостол Пётр своё верховенство над церковью своему якобы преемнику?»
Впрочем, в непогрешимость пап не только автор книги, но и сами католики давно не верят. Данилевский же в качестве примера приводит эпизод из жизни Пия IX, который в 1864 году обнародовал энциклику, содержащую призыв к религиозной терпимости. Но оказалось, что такой призыв «противоречит духу времени», с которым папе нужно «согласоваться, если он хочет сохранить свою власть и значение». Пий IX согласовался, благодаря чему и оставался главой католической церкви в течение 32 лет.
Однако этот дух времени, по мнению философа, «есть дух того, кого называют царём века сего. Приглашение папе поклониться ему, чтобы сохранить свою власть, не было ли делано в тех же почти выражениях на горе в пустыне Тому, чьим наместником католики считают папу?»
Эти и другие противоречия «получили печать неизгладимости», и католические народы вынуждены выбирать одно из трёх: отказаться от всех плодов многовековой борьбы и возвратиться к временам религиозного фанатизма; отказаться от католического понимания церкви и, следовательно, «либо перейти на скользкий путь протестантства, либо возвратиться в лоно православия»; или же, наконец, «отречься вместе с католичеством и от самого христианства». Народы и государства католической Европы, считает Данилевский, склоняются к этой последней альтернативе.
Итак, анархия (= деградация) европейской цивилизации в религиозной, философской и политико-социальной сферах – это «предвестники и орудие разложения».
«Гниёт ли Запад?» - так озаглавлен один из разделов в книге Данилевского. Ответ автора:
- Гниение есть полное разложение состава органических тел, и притом с выделением разных, неприятно действующих на орган обоняния, газов. Искренно и охотно скажем, что явления полного разложения форм европейской жизни, будет ли то в виде гниения, то есть с отделением зловонных газов и миазмов, или без оного – в виде брожения, ещё не замечается». Однако очевидно: «европейские общества перешли уже кульминационную точку развития и склоняются к закату своей жизни».
Что касается «зиждительных сил», на которых построено здание российской цивилизации, Данилевский отмечает такой факт. Православие, которое было первоначальной религией Запада, на германо-романской почве переродилось в «продукт лжи, гордости и невежества, величающий себя католицизмом», а у русского и большинства других славянских народов такого искажения не произошло, значит, в самых их природных свойствах не было задатков для такого искажения. Исключение составляет только Польша, эта «классическая страна русобоязни и русоненавидения», которая не только отреклась от православия, но и «украсила» свою историю насильственностью и нетерпимостью.
Природная гуманность славян, их преданность своим истокам – вот причина зависти и злобы со стороны угасающей европейской цивилизации; причина того, что Европа с упорством маньяка, «со стальной последовательностью стремится к одной и той же цели - …подчинение себе (= уничтожение) православного мира какою бы то ни было ценою».
Каким видит Данилевский исход борьбы? Он цитирует австрийского полководца Монтекукколи, по мнению которого «для войны нужны три вещи: деньги, деньги и деньги». Но это чисто европейский взгляд на войну, потому что «всевластные миллионы теряют своё значение там, где разыгрывается вопрос о жизни и смерти. В решительные минуты, в кризисы народной жизни – а другого характера и не может принять борьба России с Европою – выступают на первый план …два нравственных двигателя, при посредстве которых только и возможно то напряжение всех сил народных, которое всё сокрушает и ничем само сокрушимо быть не может». Эти два нравственных двигателя – дисциплина и энтузиазм, или беспредельная готовность к самопожертвованию. Врагам России известна невероятная духовная стойкость её защитников. Так, прусский король Фридрих II, проиграв сражение, оправдывался: русских «мало убить, но, убив, надо ещё повалить».
Вывод Данилевского категоричен: многомиллионный народ, «способный по искреннему слову главы своего и представителя, составляющего живой центр его сознания, чувства, мысли и воли, прийти в состояние дисциплинированного энтузиазма, - есть сила, которой мир давно уже не видел».
Впрочем, не так уж и давно. И ста лет не прошло. Но у дряхлеющей европейской цивилизации Альцгеймер на терминальной стадии.