Книга Осипа Эмильевича Мандельштама «Tristia» (1915-1921) и поэма Анны Андреевны Ахматовой «Реквием» (1935-1961) являются созданием определённого времени как живой отклик на происходящие события в стране. Оба произведения написаны в такие периоды, когда политические события достигали драматического накала. «Tristia» - во время революционных перемен, когда старый уклад сменяется новым, и поэт видит свою задачу в том, чтобы сохранить уходящую жизнь хотя бы в поэзии, потому что новое время в любом случае станет темой для творчества многих. «Реквием» - во время террора, когда люди подвергаются насилию ради благополучия государства. В «Tristia» есть сюжетная линия, где сын хоронит мать, словно умирает уходящая эпоха. В «Реквиеме» мать страдает из-за судьбы сына, исторические перемены уничтожают молодое поколение, обрывают ещё не начавшуюся жизнь. У истории не осталось ни прошлого, ни будущего. Ни «Tristia», ни «Реквием» не являются полностью гражданственными произведениями. Прежде всего это стремление раскрыть человеческие эмоции, и, если возможно, поэтические. Здесь рассматривается тема света и тьмы в произведениях Мандельштама и Ахматовой. Свет и тьма ассоциируются с добром и злом, раем и адом, жизнью и смертью. В данной работе свет и тьма рассматриваются в самом, казалось бы, простом контексте, разгадки которого лежат на поверхности – в контексте времени. Свет появляется в дневное время, его источник – солнце. Тьма появляется ночью, при этом ночь содержит другие источники света: луну, звёзды. Люди зажигают свечи или фонари, чтобы воспользоваться светом в тёмное время суток. Часто время определяется по степени освещённости. Это больше рациональный, чем поэтический взгляд на свет и тьму. Вспоминается цитата из Мандельштама: «Нет, не луна, а светлый циферблат / Сияет мне, и чем я виноват, / Что слабых звёзд я осязаю млечность?» [8, с. 102] Интерес акмеизма к свету и тьме мог носить практический характер. Но деление суток светом и тьмой на день и ночь не отменяет аллегорического восприятия. Свет и тьма (день и ночь) несут в себе отвлечённое значение и дополняются новыми ассоциациями, попадая в лирическое произведение. В книге «Tristia» и поэме «Реквием» свет и тьма дают возможность проследить за сменой дня и ночи и являются аллегорией жизни и смерти. Смена времени становится более глобальной.

1.Время суток в книге Осипа Мандельштама «Tristia»
По датам написания книги Осипа Мандельштама «Tristia», 1915-1921 гг., можно понять, что стихи создавались во время исторических перемен, когда уничтожались прежние традиции и создавались новые правила жизни. «Tristia» - непосредственный отклик поэта на происходящее. Название книги повторяет латинское название «Скорбных элегий» римского поэта Овидия, написанных под впечатлением ссылки из Рима в город Томы. Поэт тоскует о римской жизни, его не ждёт ничего радостного в новом местопребывании. Путь в Томы пролегает через море. Когда закончится плавание с его опасностями, его итогом будет незнакомая земля. Отчаяние Овидия передаётся в словах: «В гавань приду, а зачем? И гавань-то ужасом полнит: /Моря опасна вражда, берег опасней вдвойне!» [9, с. 21] «Tristia» Мандельштама похожа на записанные впечатления от переправы, смены времён, перехода из одной действительности в другую. Скорбь поэта посвящена тому, что он любил в уходящем времени. Во временной отрезок входят люди, культура, духовные ценности. Поэзия даёт возможность обратиться к тому, чего нет рядом или скоро не будет.
В исследованиях поэзии Мандельштама отмечается не одна тема, составляющая «Tristia». С. С. Аверинцев: «В стихах, … составляющих заключительную часть сборника "Tristia", достигнуто единственное в своём роде равновесие между старомодной "архитектурной" стройностью и новой дерзостью семантического сдвига, никак не укладывавшейся в рамки акмеизма, между прозрачным смыслом и "блаженным бессмысленным словом". От акмеистических принципов Мандельштам отходит и в теории. "Живое слово не обозначает предмета, а свободно выбирает, как бы для жилья, ту или иную предметную значимость, вещность, милое тело. И вокруг вещи слово блуждает свободно, как душа вокруг брошенного, но незабытого тела… Стихотворение живо внутренним образом, тем звучащим слепком формы, который предваряет написанное стихотворение". Музыка сознательно предпочтена пластике. И при этом – императив равновесия: слово получает свободу от своих прежних оснований, отрешается от них, но ещё не теряет верности себе. Так называемая магия слова вплотную подходит к "зауми", но не переходит последней черты. "В беспамятстве ночная песнь поётся"; но схождение в ночные глубины беспамятства служит тому, чтобы обострить до предела акт памяти, припоминания. Техника постепенного ухода от опознаваемых деталей и примет подразумеваемой жизненной ситуации, хорошо прослеживаемая по черновикам, работает не на самоцельный бред и не на рационалистический ребус – она создаёт контраст для внезапного порыва "узнаванья" [1, с. 244-245]. М. Л. Гаспаров: «Стихи "Тристий" резко непохожи на стихи "Камня". Это новая, вторая поэтика Мандельштама. Валерий Брюсов, любитель литературных ярлыков, даже назвал эту манеру "неоакмеизмом", определил как "поэзию парадоксов" и, конечно, осудил. Вряд ли это определение точно: вернее было бы говорить о поэтике ассоциаций. Парадокс – это линейное несоответствие причины следствию, ассоциации же у Мандельштама многомерны. Потом он скажет: "Любое слово является пучком, и смысл из него торчит в разные стороны, а не устремляется в одну официальную точку" ("Разговор о Данте"; заметим это отталкивание от "официальной" семантики). Направления, по которым расходится смысл слов в "Тристиях", - новые для Мандельштама. Это любовь, смерть и (как фон) античность; может быть, даже можно добавить: и вера» [4, с. 340].
К темам «Tristia», рассмотренным выше, можно добавить тему времени. «Tristia» Овидия посвящается скорби, связанной с пространством: поэт оставляет родные места. При этом тема времени не исчезает бесследно: с жизнью в Риме связано время счастья. «Tristia» Мандельштама – ностальгия именно по уходящему времени, нематериальному понятию. Время включает в себя как морально-нравственные ценности, так и человеческие судьбы, и вещественные предметы (культурные памятники и просто предметы быта). В данном исследовании уделяется внимание времени, изображённому посредством соотношения света и тьмы. Такое измерение ограничивает время до протяжённости суток: когда наступает утро, а потом – день, они сопровождаются светом, тьма сопутствует вечеру и ночи. В поэтическом тексте соотношение света и тьмы может быть неравноценным. Свет и тьма упоминаются не только в связи со временем. «Теплятся в часовне три свечи» [8, с. 133] – источник света (свеча), обозначающий религию (христианство). Золотое руно – источник света, связанный с блеском золота и отсылающий читателя к древнегреческой мифологии. Пламенное лето – время года, приобретающее признаки огня по освещённости и температуре. Чёрные розы и чёрный парус – предметы, цветом напоминающие о тьме и при этом обозначающие траур, печаль. Здесь представлен анализ стихотворений, где свет и тьма отражают смену времени суток или отношение действия к какому-то одному отрезку времени суток.
Стихотворение « - Как этих покрывал и этого убора» [8, с. 131] содержит мотив мифологического сюжета о Федре, перешедший в драматургию. Если отвлечься от драматического сюжета о греховной любви, можно заметить, что лирический сюжет связан с конфликтом света и тьмы. Любовь Федры, «матери», вначале ассоциируется с чёрным солнцем. Солнце – дневное светило, но здесь оно сливается с темнотой, чистоту преодолевает порок. Далее в любви Федры остаётся всё меньше света. Солнце уменьшается до чёрного пламени, вбирающего в себя только какую-то часть света. Пламя, как и солнце, чёрное, относящееся не столько к свету, сколько к тьме. Пламя становится погребальным факелом, уменьшается до размеров факела и приобретает функцию, связанную со смертью и похоронами. Федра названа ночью. Свет исчез, больше он не исходит даже от погребального факела. Появляется тьма, то есть ночь. И чёрное пламя, и погребальный факел, и даже ночь находятся «среди белого дня» [8, с. 131]. Тьма не может вступить в свои права, она появляется постепенно, с исчезновением света или его источников. «Федра-ночь» только сторожит Ипполита, принадлежащего дню и свету. Потом она скажет: «Любовью чёрною я солнце запятнала!» [8, с. 131] Солнце не просто так стало тёмным, над ним имеет власть Федра (ночь). Теперь Федра изображена действующей, она способна изменить существование солнца, увести его от света к тьме. Далее «уязвлённая Тезеем, / На него напала ночь» [8, с. 131]. То, что угрожает Тезею и его сыну Ипполиту, уже не названо Федрой, из женщины оно превратилось в ночь, в бескрайнюю тьму. Ночь приравнена к смерти. Только смерть может разрешить конфликт между персонажами трагедии. Больше нет источника света, нет даже чёрного солнца. С наступлением ночи заканчивается жизнь и несчастья, она становится финалом трагедии.
Тема матери, сына и смерти продолжается в стихотворении «Эта ночь непоправима» [8, с. 136]. Но если в сюжете о Федре свет постепенно уменьшался и становился тьмой, ночью в итоге, здесь стихотворение начинается с ночи. «Ночь непоправима», но существует пространство, где «ещё светло». Создаётся впечатление, что непоправимая, неумолимая ночь – большой бескрайний мир людей, а свет находится в иудейском храме, где какое-то количество еврейского народа прощается с покойной, это их маленькое пространство, где можно остаться наедине со своими чувствами. «Солнце чёрное» принадлежит внешнему, опасному миру, «солнце жёлтое» - «светлому храму» (здесь обозначено, где именно светло во время бесконечной ночи). Можно продолжить ассоциацию: ночь, «солнце чёрное» принадлежат жизни, человеческой озлобленности, свет, «солнце жёлтое», «светлый храм» - смерти, переходу в небесное царство, где существует только душа человека. Свет, символизирующий смерть, оказывается только сном, блаженной фантазией, от которой приходится возвращаться к реальности. «Я проснулся в колыбели, / Чёрным солнцем осиян» [8, с. 136]. В лирическом произведении после смерти матери происходит рождение сына. Возможно, это продолжение жизни души после смерти. Но лирический герой рождается под «чёрным солнцем». Он находится не в раю, а в мире людей. «Чёрное солнце» напоминает о недоброжелательности земного мира. Ночь длится долго по сравнению со светлой и лёгкой смертью, приближающей человека к небесному блаженству.
Действие стихотворения «Соломинка» происходит ночью, об этом можно узнать через отрицание: «Когда, соломинка, не спишь в огромной спальне / И ждёшь, бессонная…» [8, с. 137]. Предполагается время сна, то есть ночь. Сон не присутствует, это создаёт впечатление тревоги. С другой стороны, это означает, что героине-соломинке открыт загадочный ночной мир, недоступный обычным людям. Если ночь ассоциируется со смертью, бессонница похожа на жизнь после смерти («Всю смерть ты выпила» [8, с. 137]). Здесь свет и тьма изображены посредством цветовой гаммы, присущей ночи: «лёд бледно-голубой» и «чёрная Нева». Лёд выполняет функцию слабого, нежного света, Нева - всепоглощающей тьмы. Свет и тьма создают визуальный образ. Течение времени – «двенадцать месяцев» и «декабрь». Ночь расширяется до двенадцати месяцев, годового цикла, в данный момент годовой цикл завершился декабрём, и после этого должен начаться следующий год. Это символизирует бесконечность жизни души. Физическая смерть, завершение земного существования – начало следующей ипостаси. Не только одна декабрьская ночь вмещает в себя весь год («двенадцать месяцев»), но и спальня вмещает в себя ночной пейзаж. Трансформируются и время, и пространство. Ранее упоминалось зеркало, это наводит на мысль о двукратном увеличении спальни. Теперь спальня соединяется с Невой, а гранит истекает «голубой кровью», приравниваясь к женщине («соломинке»). Голубая кровь – переносное название аристократизма. Если отвлечься от переносного смысла и понять словосочетание буквально, кажется, что такая кровь течёт в ослабленном, болезненном теле, готовом покинуть земной мир.
Первую строку стихотворения «На страшной высоте блуждающий огонь» [8, с. 144] можно понять как описание болотного блуждающего огня или огня как пламени. Далее идёт обращение к блуждающему огню как к «прозрачной звезде». Если стихотворение посвящено горящей звезде, значит, время происходящих событий – ночь. Звезда образует длинный ассоциативный ряд. Это «блуждающий огонь». Звезда горит «на страшной высоте» так же, как и «земные сны». У звезды появляется зелёный свет. Звезда схожа с кораблём, тоже несущимся «на страшной высоте». Звезда выглядит миниатюрной по сравнению с бесконечным тёмным небом. Этим на неё похожи её двойники: «земные сны», чьё существование в земном мире недолговечно, корабль, плывущий по бескрайней воде (звезда – «воде и небу брат» [8, с. 144]). У звезды есть ещё один двойник, названный Петрополем – умирающий город. Город выглядит таким же беззащитным в мировом пространстве, подверженным исчезновению. Если выстроить обратную логическую цепочку, звезда может погибнуть, как и город. То, что ассоциируется со светом, не может победить тьму. Здесь происходит переход из жизни в смерть, от света (или его источника) к тьме. К свету приравнена «прозрачная весна» по степени проницаемости, к тьме – «чёрная Нева» по колориту. «Прозрачная весна» ломается, уничтожается. «Чёрная Нева» остаётся неизменной. «Воск бессмертья», ещё одно напоминание о свете как источнике пламени, «тает». Здесь «бессмертье» - синоним жизни, существования души. Источники света, как и город, заканчивают существование. Наступает тьма, то есть смерть.
Стихотворение «Когда в тёплой ночи замирает» описывает существование города ночью. Трудно уловить сходство с жизнью или смертью. Ночь символизирует смерть, но в стихотворении (как и в реальной жизни богемы Серебряного века) люди в это время возвращаются из театра, наполненные впечатлениями. Строка «Оживленье ночных похорон» [8, с. 145] выражает парадокс происходящего: ночь – жизнь после смерти, становящаяся реальнее земной жизни. Если стихотворение «На страшной высоте блуждающий огонь» заканчивалось приходом тьмы (ночи) как смерти, здесь сюжет начинается с ночи, и вместе с тем с ночью начинается жизнь (даже если это не земная жизнь). Происходят похороны «ночного солнца». Солнце – дневное светило, возможно, ночью уничтожается последнее напоминание о дне. Театральная публика названа «чернью», это приближает её к тьме. Темнота может выступать и как визуальный образ, и как духовная ограниченность. Времяпрепровождение «черни» названо «полночным пиром». Появляется ещё одна привязка ко времени: это не только ночь, но и смена суток, переход. «И как новый встаёт Геркуланум, / Спящий город в сияньи луны» [8, с. 145]. С новыми сутками начинается новое рождение. Движение процессии в конце прошедших суток сменяется сном в начале новых, накоплением сил. То, что происходило до полуночи, сопровождалось ночным солнцем, относящимся к промежуточному состоянию между днём и ночью. Солнце не выполняет функцию света, поскольку оно затеняется. Свет исходит от луны, ночного светила, ничем не омрачённый.
Стихотворение «Прославим, братья, сумерки свободы» [8, с. 145] начинается с упоминания о сумерках. Чаще лирические сюжеты «Tristia» связаны с ночным временем. Здесь изображено промежуточное время между днём и ночью. «Сумерками» названо революционное движение, пробующее свои силы. Судя по строке «Великий сумеречный год!» [8, с. 145] сумерки продолжаются год, не сменяясь тьмой (как и перемены в стране продолжаются год). Далее смена времени суток продолжается быстрее: наступает ночь («кипящие пенные воды» [8, с. 145]), потом утро, всходит солнце. Здесь под солнцем подразумевается народ, позже трансформирующийся из массы в народного вождя. Власть принадлежит кому-то одному. Это не несёт благополучия. Снова наступают сумерки, как и во время начала революции. Дальше они должны смениться тьмой, которая здесь появляется в образе воды: сначала – «кипящие ночные воды», потом – корабль времени, идущий ко дну. Сумерки материализуются в неожиданный образ – легионы» связанных ласточек, за полётом которых не видно солнца.
Стихотворение «Tristia» повторяет сюжетные линии «Tristia» Овидия (книга I, элегия 3) и в какой-то мере повторяет тему света и тьмы. У Овидия: «Только представлю себе той ночи печальнейший образ, / Той, что в Граде была ночью последней моей» [9, с. 10]. У Мандельштама расставание происходит ночью: «в простоволосых жалобах ночных», «последний час вигилий городских» [8, с. 146]. В элегии Овидия обозначен свет луны: «и уж луна в небесах ночи коней погнала» [9, с. 11], а позже – утренней зари: «ярко Денница зажглась – мне роковая звезда» [9, с. 12]. В «Tristia» Мандельштама отсутствует луна. Ночь сразу сменяется светом, сначала – горящим огнём, потом – зарёй. Время обозначается и пением петуха. В элегии Овидия смена ночи утром приносит грусть: отправление в ссылку. Стихотворение Мандельштама не содержит подробного повествования, кто и с кем расстаётся, из какого пространства и куда нужно следовать, скорее, из прежней жизни в новую. Но здесь тоже присутствует оттенок грусти. Заря новой жизни уменьшается до размеров «прозрачной фигурки» на блюде, до воска. Речь заходит о гадании, а гадания часто происходят ночью. Свет сменяется тьмой, о свете напоминает воспламеняющийся воск. Гадание посвящено «греческому Эребу» - брату Ночи. Гадающие женщины могут умереть за гаданием, потому что в это время они общаются с потусторонним миром. «Tristia» Мандельштама не заканчивается однозначным описанием ночи и смерти, но намёк на это присутствует.
Стихотворение «В Петербурге мы сойдёмся снова» [8, с. 153] начинается с отсылки к прошлому: если встреча происходит снова, значит, предыдущая встреча произошла раньше – и с упоминания о несуществующем свете, солнце, которое похоронили. Свет солнца сменился «чёрным бархатом советской ночи» [8, с. 153]. Ночь принадлежит не только ко времени суток, но и к историческому периоду. Метафора «чёрный бархат» характерна для поэзии Серебряного века. «Советская ночь» названа «всемирной пустотой». Только в мечтах поэт может увидеть то, что ему близко: «Всё поют блаженных жён родные очи, / Всё цветут бессмертные цветы» [8, с. 153]. Во время ночи всё же появляются источники света – костёр, потом свечи, которые гаснут. Потом жизнь претворяется в свет, но зависимый от источников и недолговечный. Тьма остаётся незыблемой. В конце стихотворения появляется ночное солнце, на самом деле не появляясь, потому что его не замечают. Точно так же в начале появлялось солнце, которого нет, потому что его похоронили.

2.Время суток в поэме Анны Ахматовой «Реквием»
В поэме Анны Ахматовой «Реквием» лейтмотивом проходит тема человеческой и материнской тоски во время происходящего ужаса, бессилие и хрупкость отдельной человеческой жизни перед политическим террором. Исследования и отзывы отмечают в «Реквиеме» страх и отчаяние во время репрессий, выражение боли в поэтическом слове. Г. В. Адамович: «Одно дело – сухое перечисление фактов, хотя бы долго скрывавшихся, другое, совсем другое – творческое восстановление горя, страдания и беззащитности, убедительно заставляющее читателя не просто узнать, а пережить то, о чём говорит автор. Как можно было это терпеть? Как забыть всё испытанное? Как предотвратить возможность повторения? Ахматова никаких вопросов не ставит, но стихи её должны бы такие вопросы вызывать настойчивее и мучительнее самых красноречивых докладов и разоблачений. Если Россия сейчас мало-помалу пробуждается от многолетнего наваждения, "Реквием" должен бы оказаться одним из толчков к тому, чтобы очнулась она окончательно» [2, с. 283]. Р. Б. Гуль: «"Реквием" неожиданно поднимает некоторые темы историософского порядка. И прежде всего тему о так называемой русской душе. Хотя почему так называемой? Русская душа существует, это – реальность. И "Реквием" как раз показывает некоторые её стороны. Касается "Реквием" и темы родина иль свобода? […] … вот пришли стихи о терроре Анны Ахматовой. О них – и только о них, - я думаю, можно сказать, что это отклик народа на террор. Да и писала-то их Ахматова именно так: как всероссийский (или – всесоюзный) ответ русской женщины на тюрьму, Сибирь, смерти, террор» [5, с. 219].
Здесь поэма «Реквием» рассматривается с другой точки зрения. Материнскую печаль, повторённую много раз, нелегко претворить в лирический текст, ещё труднее изучать такое произведение в контексте литературоведения. В данной работе просматривается смена времени в поэме «Реквием», выраженная сменой дня и ночи как света и тьмы. День и ночь могут характеризоваться степенью освещённости, может обозначаться примета точного времени суток (обедня), измерение времени в каком-то количестве единиц (семнадцать месяцев), смена года (новогодний лёд). В печальный период жизни смещается календарное время. Можно услышать оценку времени: «Это было так тяжело, один день казался годом», или: «Жизнь не имеет смысла, она похожа на длинный день». Данное исследование – попытка сопоставить эмоциональный тон «Реквиема» со временем суток и, если возможно, с календарным временем. Датирование стихотворений, составляющих «Реквием», сразу привлекает внимание. Становится понятно, что движение лирического произведения отличается от движения реального времени. Сначала даты частей цикла идут в обратном порядке: 1961 – 1957 – 1940 – 1935. Начиная со «Вступления» и стихотворения «Уводили тебя на рассвете» время возрастает: 1935 - 1938 – 1939. Стихотворение «Показать бы тебе, насмешнице» делает шаг назад – 1938, но далее даты написания снова возрастают: 1939, весна, июнь, август 1939, 1940. В России «Реквием» опубликовался впервые в 1987-м г.. Можно сделать вывод, что реальное время не совпадает со временем поэтического сюжета. Последовательность событий в «Реквиеме» подсказана вдохновением. Здесь соотношения света и тьмы прослеживается в порядке расположения частей поэмы.
Обозначение времени посредством степени освещённости начинается в «Посвящении» [3, с. 159]: «Для кого-то веет ветер свежий, / Для кого-то нежится закат - / Мы не знаем, мы повсюду те же, / Слышим лишь ключей постылый скрежет/ Да шаги тяжёлые солдат» [3, с. 159]. Первое упоминание о времени, выраженном светом – закат. В тексте «Вместо предисловия» обозначено время несчастья в сумме – «семнадцать месяцев». Закат в «Посвящении» - точка отсчёта движущегося времени в поэме. Для кого-то закат вызывает приятные воспоминания. Но закат не может обрадовать женщин, находящихся в тюремных очередях, ничего не знающих о родных людях. Все вместе женщины названы «мы», действует не одна лирическая героиня. Интересно то, что отсчёт светового времени начинается с заката, ведь на самом деле закат – конец дня, переход к ночи. В данном случае можно представить себе, что женщины провели в ожидании весь день до заката. На самом деле они даже не знают, что за стенами наступил закат. Фразу «Подымались как к обедне ранней» [3, с. 159] можно понимать неоднозначно. Обедня – церковная служба в первой половине дня. Женщины выходили из дома примерно в это время – до заката (в тот же самый день) или после заката (уже на следующие сутки)? В поэтическом тексте ранняя обедня воспринимается как произошедшая после заката, потому что она упомянута позже него. Можно оставить логику поэмы, где всё происходит в том порядке, в каком названо в тексте. Тогда получается, что сначала произошёл закат, потом – обедня, а после обедни время пошло дальше: «солнце ниже, и Нева туманней» [3, с. 159]. День идёт к концу, садится солнце, река затеняется. Кульминация дня и вместе с тем «Посвящения» - в слове, составляющем фразу: «Приговор…» Время измеряется уже не часовым исчислением или светом, а страшным событием. Вместе с дневным светом уменьшается количество героинь: от множества («мы») до одной («ото всех уже отделена… идёт… Шатается… Одна» [3, с. 160]) О героине сказано в третьем лице. Далее звучит вопрос: «Где теперь невольные подруги / Двух моих осатанелых лет?» [3, с. 160] Героиня говорит о себе в первом лице. Ассоциативный ряд расширяется: у неё есть подруги, их много, тяжёлое время обозначено двумя годами (речь шла о семнадцати месяцах), в данный момент два года прошли, и героиня уже не видит дальнейшую судьбу женщин-подруг. Но в мыслях того, кто рассказывает о тяжёлом периоде, продолжается световой сюжет: «Что мерещится им в лунном круге?» [3, с. 160] Луна появляется ночью, как свет во тьме, как надежда. Есть привязка к пространству и времени года («сибирская вьюга»). Память возвращает лирическую героиню к событиям, которые уже закончились в реальном времени. Это не озлобляет её, а даёт возможность вспомнить с теплотой о тех, кто тоже страдал, послать им прощальный привет.
«Вступление» [3, с. 160] описывает страдания осуждённых и тех, кто их вспоминает. Страшные картины происходят при звёздах, ночью: «Звёзды смерти стояли над нами» [3, с. 160]. Создаётся впечатление, что беды не кончаются и не меняется время суток. Если связать «Вступление» с «Посвящением», в «Посвящении» репрессии отодвигаются в прошлое, после них проходит какое-то время, данный момент включает луну, лунный свет. «Вступление» резко возвращает читателя (как и того, кто вспоминает) непосредственно во время репрессий. В отличие от календарного, световое время кажется более однородным: происходит переход от луны к звёздам, продолжается ночь, но звёзды приобретают негативное значение.
В стихотворении «Уводили тебя на рассвете» [3, с. 160] рассвет продолжает тему времени, света и тьмы в поэме и начинает в данной части текста. Стихотворение похоже на ролевую лирику. Героиню разлучают с мужем, у неё есть маленькие дети, которые плачут в это время. Это происходит «в тёмной горнице», в деревенском доме. Лирическая героиня, существующая как голос, здесь приобретает черты стрелецкой жёнки. Действие происходит на рассвете. Это перелом между ночью и утром, тьмой и светом, но не переход от несчастья к счастью. Смена тьмы светом в высшей точке усиливает тревожность настроения. Горница названа тёмной. Есть свеча у божницы, которая оплыла. Это возвращает ассоциации с темнотой, с ночью, ещё только сменяющейся рассветом. Свеча горела ночью, когда нет дневного света. События стихотворения выглядят происходящими в короткий срок, в момент смены ночи утром. Мысли героини направлены в будущее. «Буду я…» [3, с. 160], но она сравнивает себя со стрелецкими жёнками, отделёнными от неё временем. Здесь появляется историческое и культурологическое обозначение времени.
Стихотворение «Тихо льётся тихий Дон» начинается с появления жёлтого месяца. Если связывать это с предыдущим стихотворением, рассвет внезапно сменяется месяцем, то есть ночью. Нет протяжённости суток между ними. «Жёлтый месяц», источник света, встречается с тенью, с тьмой, ещё не освещённой им. Тень получает плоть и кровь, становится женщиной. У женщины появляется биография: «Муж в могиле, сын в тюрьме» [3, с. 161]. Образ женщины сливается с образом лирической героини, речь идёт от первого лица: «Помолитесь обо мне» [3, с. 161].
В стихотворении «Нет, это не я» [3, с. 161] лирическая героиня делает попытку отказаться от собственного «я», от грустной судьбы. Продолжается тема света и тьмы. Появляются чёрные сукна, исчезают фонари. Безысходность лирической героини приравнена к непроглядной тьме. Слово «Ночь» составляет одну стихотворную строку. Наступает ночь, темнота, мрак. Ночь продолжительна, и неизвестно, сколько она продлится. Тьма кажется бесконечной.
Световой сюжет длится в стихотворении «Семнадцать месяцев кричу» [3, с. 161]. Семнадцать месяцев – полный срок страданий лирической героини. Это могло бы привести к какому-то итогу, осознанию. Но мучения лишают лирическую героиню способности видеть действительность с правильной стороны. «Всё перепуталось навек» [3, с. 161]. Трудно осознать время и события. Люди и звери сливаются для героини в фантомов. Ужасы действительности соединяются с прекрасными видениями: «И только пышные цветы, / И звон кадильный, и следы / Куда-то в никуда» [3, с. 161]. Возможно, это темы поэзии, согревающей душу героини в её несчастье. Цветы вызывают мысли о тёплом времени года. Кульминация фантазий героини и вместе с тем итог стихотворения – «огромная звезда». Множество видений, то разрозненных, то сплетающихся, сменяет звезда, одинокая и масштабная. Это источник света в темноте. Звезда напоминает маяк, цель пути. В данном случае она «скорой гибелью грозит» [3, с. 161]. Смерть уже не пугает героиню, представляется концом земных страданий, несёт облегчение.
Стихотворение «Лёгкие летят недели» [3, с. 162] содержат неделимое словосочетание «белые ночи». Это время, когда ночи не становятся полностью тёмными, сохраняется степень освещённости сумерек. «Белые ночи» отсылают читательское восприятие к пространству Петербурга. Здесь ночное время ассоциируется со смертью. При этом течение времени замедляется. Если звезда ярко сияла в темноте и грозила «скорой гибелью», здесь проходит какое-то количество лёгких недель, но смерть не приходит окончательно. Белые ночи являются промежуточным состоянием между светом и тьмой. В прошлом они уже «глядели» в тюрьму, в настоящем «опять глядят». Ночное время суток, являющееся светом, а не тьмой, выглядит как аллегория неопределённости, становящейся страшнее конца.
Название «Приговор» раскрывает тему следующего стихотворения. Неопределённость сменяется однозначностью, ожидание – разрешением ситуации. Если в предыдущих частях поэмы время двигалось назад или вперёд, от прошлого к настоящему и обратно, измерялось разным исчислением, здесь время умещается в один день. По словам лирической героини, ей нужно исполнить многое в день приговора: «У меня сегодня много дела» [3, с. 162]. Срок, проведённый в тюремных очередях, представляется как однообразное время, где не происходит ничего нового. Часто показано не столько ожидание в тюрьме, сколько эмоции и воспоминания лирической героини, достигающие силы ночью, когда она находится наедине с собой. День приговора становится деятельным, героиня выполняет много действий, её цель – «снова научиться жить». День связан с жизнью, со внешними событиями. Ночь напоминает о смерти или о сокровенных мыслях, не предназначенных для человеческого мира. В стихотворении обозначено время года: «горячий шелест лета» и время суток: «светлый день» [3, с. 162]. Лето, тепло и свет создают ощущение радости, но это не соответствует душевному состоянию героини. Скорее создаётся контраст между тем, как выглядит внешний мир, и эмоциональным тоном стихотворения.
Стихотворение «К смерти» [3, с. 162], следующее после «Приговора», содержит противоположную символику освещения. Героиня не видит смысла в земной жизни и ждёт смерти как освобождения. Если приговор прозвучал днём, сейчас время душевного откровения – ночь. Свет исчезает («я потушила свет» [3, с. 162]) и сменяется тьмой. Время выглядит как одна ночь, когда героиня призывает смерть сию же минуту. Как и в стихотворении «Семнадцать месяцев кричу», из темноты ночного неба возникает звезда. Здесь это Полярная звезда. Героиня придумывает разные воплощения для смерти, - «прими для этого какой угодно вид» [3, с. 162] – но итог жизни воплощён в сияющей звезде. В таком контексте ослабевает связь звезды со временем. Звезда становится аллегорией души, попадающей на небо.

***

Наблюдая за временем суток в книге Осипа Мандельштама «Tristia» и поэме Анны Ахматовой «Реквием», можно сделать вывод, что в лирических сюжетах двух произведений преобладает тема ночи (тьмы). Свет присутствует меньше. Это или короткое упоминание о дне и солнце, или появление луны или звезды ночью, и диалог с ними неоднозначен.Представленные стихотворения из книги «Tristia» часто начинают световой сюжет упоминанием о ночи и заканчивают упоминанием о ночи («Эта ночь непоправима», «Соломинка», «На страшной высоте блуждающий огонь», «Когда в тёплой ночи замирает», «Tristia», «В Петербурге мы сойдёмся снова»). Стихотворение «Прославим, братья, сумерки свободы» начинается с сумерек, в конце сумерки превращаются в тьму. Тьма может внезапно нарушиться вмешательством света. Это или признаки наступившего дня («солнце жёлтое – солнце чёрное», «светлый храм», солнце, «петушье восклицанье», заря), или источник света, существующий в ночное время («лёд бледно-голубой», «блуждающий огонь», звезда, «прозрачная весна», луна, огонь, воск, костёр, свеча). Свет продолжается недолго: короткий день сменяется длинной ночью, источник света не существует постоянно. Стихотворение « - Как этих покрывал и этого убора» отличается от описанной схемы, в нём светлый день и источники света постепенно поглощаются тьмой. Длинная ночь означает смерть, короткий день – жизнь. Но, парадоксальным образом, время смерти наполнено для поэта большим смыслом и задачами, чем время жизни. Ночью живёт душа, днём – тело. Звёзды и луна, существующие ночью, ассоциируются с душой. Исключением является стихотворение «Эта ночь непоправима». Ночь изображена там как материальная жизнь, а свет существует в храме, при отпевании, когда душа уходит в небо. Визуальный сюжет света и тьмы в стихах, составляющих «Tristia», выглядит как пространство, заполненное тьмой и содержащее сравнительно небольшие источники света, заметные лучше при общей затемнённости. Такой изобразительный ряд напоминает о стихотворении Мандельштама, посвящённом живописи Рембрандта: «Как светотени мученик Рембрандт, /Я глубоко ушёл в немеющее время». «Жаркие ларцы у полночи в гареме» отражают соотношение всеобъемлющей темноты и источников света, похожих на драгоценности из скрытого клада, в «Tristia». Тема времени «Tristia» созвучна теме времени в «Реквиеме». Сравнительно редко события происходят при свете дня. Всё, что происходит днём, изнурительно или трагично («Уводили тебя на рассвете», приговор, оглашённый днём). Стихи, выражающие чувства лирической героини, содержат описание ночного времени.Ночью может присутствовать источник света (звезда или много звёзд, свеча, «жёлтый месяц», белые ночи) или источник света описан через его отсутствие («пусть унесут фонари», «я потушила свет»). Время суток последовательно описано в «Посвящении», если обратить внимание только на то, что относится к его приметам: закат, обедня, «солнце ниже и Нева туманней», лунный круг. День означает жизнь, полную страданий, где героиня не может откровенно поделиться с кем-то своими чувствами. Ночью она остаётся наедине с собой, её внутреннюю жизнь никто не может отнять. Ночь становится синонимом смерти, но смерть представляется героине освобождением, а звезда – проводником в иной мир. Сопоставляя «Tristia» Мандельштама с «Реквиемом» Ахматовой, можно заметить сходство в восприятии двумя поэтами дня и ночи (света и тьмы). День – материальная жизнь тела, неинтересная, неприятная, даже опасная и поэтому допускающая ложь. Ночь – жизнь души в земном мире или после смерти, наполненная смыслом, духовностью, поэзией. Ночью может присутствовать свет, но исходящий из маленького источника, нерезкий, вступающий в интимный диалог с поэтом. Такое восприятие света и тьмы – тоже результат определённого исторического времени. По этой причине в поэзии ночному времени отводится главная и большая роль, а дневное время описано кратко и в функции противопоставления ночному.

1.Аверинцев, С. С. Судьба и весть Осипа Мандельштама // Поэты / С. С. Аверинцев – Москва: Школа «Языки русской культуры», 1996. – С. 189-276
2.Адамович Г. В. На полях «Реквиема» Анны Ахматовой // Анна Ахматова: pro et contpa / С. А. Коваленко / Т. 2 – Санкт-Петербург: Издательство Русской Христианской гуманитарной академии, 2005. – С. 280-284.
3.Ахматова, А. А. Реквием // Избранное / А. А. Ахматова / И. К. Сушилин – Москва: Просвещение, 1993. – С. 159-165
4.Гаспаров, М. Л. Поэт и культура (три поэтики Осипа Мандельштама) // Избранные статьи / М. Л. Гаспаров – Москва: Новое литературное обозрение, 1995. – С. 327-370
5.Гуль, Р. Б. «Реквием» Анны Ахматовой // Анна Ахматова: pro et contpa / С. А. Коваленко / Т. 2 – Санкт-Петербург: Издательство Русской Христианской гуманитарной академии, 2005. – С. 218-223.
6. Лосев, А. Ф. История античной эстетики. Софисты. Сократ. Платон. – М.: АСТ, 2000. – С.281
7. Мамардашвили, М. К. Лекции о Прусте (психологическая топология пути). – М.: Ad Marginem, 1995. – С.75
8.Мандельштам, О. Э. Полное собрание стихотворений / А. Г. Мец – Санкт-Петербург: Академический проект, 1997. – 920 с.
9.Назон, П. О. Скорбные элегии. Письма с Понта / М. Л. Гаспаров, С. А. Ошеров – Москва: Наука, 1982. – 272 с.