ОБЩЕЛИТ.NET - КРИТИКА
Международная русскоязычная литературная сеть: поэзия, проза, литературная критика, литературоведение.
Поиск по сайту  критики:
Авторы Произведения Отзывы ЛитФорум Конкурсы Моя страница Книжная лавка Помощь О сайте
Для зарегистрированных пользователей
логин:
пароль:
тип:
регистрация забыли пароль
 
Анонсы

StihoPhone.ru

Добавить сообщение

Грустные размышления об ушедшей эпохе

Автор:
Грустные размышления об ушедшей эпохе

Книга посвящается светлой памяти Василия Гроссмана, чье великое личное мужество всецело так послужило автору до чего еще на редкость как есть более чем весьма достойным примером.
Автор выражает особую благодарность писателю Владимиру Колычеву самому наилучшему своему учителю великого и могучего русского языка.

«А между тем замечено, что хорошую вещь можно написать только в обстреливаемом отеле». Братья А. Б. Стругацкие «Хищные вещи века».

«Потому что в истории мира не было более отвратительного государства, - сказал Кетшеф». Братья А. Б. Стругацкие. «Обитаемый Остров».

«Нет дела, коего устройство было бы труднее, ведение опаснее, а успех сомнительнее, нежели замена старых порядков новыми».
Н. Макиавелли

Именно с той сколь еще безукоризненно искренней охотой сладостно и бесконтрольно так и тянясь ко всему в этом мире восторженно и распрекрасно явно уж, как водиться небесно чистому еще дореволюционная российская интеллигенция, жила себе и жила в мире светлых бликов всяческих политических брошюрок и большой литературы.
А это само собою подразумевает односторонне восторженное восприятие всей той или иной окружающей действительности.
И можно же плавно скользить между теменью и мраком общественной жизни, как-никак их чисто так, принципиально вовсе-то не видя и не примечая.
А если обо всем существовании запредельно неприглядных сторон жизни, хоть как-либо вообще ведь и вспоминая, то только лишь разве что, ставя при этом крест на всем сразу минувшем, совсем не разбирая какие его стороны были светлыми, а какие и впрямь весьма вычурно темными.

И надо же кое-кто более чем искренне при этом явно полагал, что нечто подобное следует делать так вот и изобличая все нечистое и нечестивое нутро современного ему общества разве что в некоей той чисто совсем абстрактной манере…
То есть, бичуя безрадостно неказистые реалии своего времени, как нечто вовсе бесформенно аморфное и крайне кровожадно мешающее всему тому невообразимо великому духовному прогрессу.
Ну а тот всецело уж тем людям виделся разве что в розовом сиянии грядущих благ, а о том, что их надо создавать, возясь в вязкой грязи общественного быта, кое-кто попросту, наверное, уж совсем вовсе ведь и не знает.
Причем само, то чисто мысленное соприкосновение ко всем тем вот чудодейственно сладостным свойствам и качествам духовности у некоторых явно всецело ведь само собой разом и подразумевает как физическое, так и духовное наслаждение.
И именно ярко чувственное восприятие мира прекрасного и есть для кое-кого истинно главное, во всем том из чего только должна бы состоять вся уж духовная жизнь умственно развитого человека.
А между тем утилитарное употребление в пищу плодов духовности той или иной интеллектуальной элитой вполне вот оставляет простой народ в диком невежестве и отчаянно тупом неведении во всем, что только касается нравственного развития каждой отдельной личности.
Однако это подчас совсем же никого не волнует раз мир, в котором живут люди определенного рода ума, бесподобно полон огнями яркого света, а этот пламень душевного энтузиазма раз и навсегда сходу отучает видеть какую-либо вообще общественную тьму.
Ее ведь лучше будет вовсе и не видеть, а если и пытаться ее изжить, то уж никак не разбирая, где среди тех, кто имеет на лбу каиновою печать зла, те нечестивцы, действующие сознательно и обдумано, а где те, кого не в пример другим следовало бы вразумить и сильно одернуть.
Да и вообще для кое-кого жизнь до того во всем прекрасна и удивительна, а потому и надо бы просто брать от нее все, что только еще возможно.
Ну а как раз именно потому, так и скрепя своими большими челюстями, столь еще умело, как бы между делом подобные люди и уплетают плоды чужого, и непомерно огромного творческого труда.
И уж до чего бодро действуя именно подобным образом, кое-кто из их числа всеми фибрами души разом и чувствует всю свою попросту невообразимо высокую человеческую значимость…
А главное, та полностью невозмутимо пестрая и разношерстная толпа всех тех отчаянно сладкоречивых личностей и вправду ненароком разом так обмерла, полностью вот сопрев в том самом до чего еще глубокомысленном ожидании неких тех донельзя широких грядущих перемен в той самой извечно так и доселе горькой общественной жизни.
И это никто иной, а именно они и примерили на самих себя то до чего изрядно нарядное фактически уж маскарадно-опереточное мировоззрение, некогда созданное именно для того, чтобы сходу всемогуще примерить на всю общественную жизнь седло, так и сделав из абсолютно любых представителей общества полностью одинаково тянущих воз цивилизации тягловую силу…
И уж как-никак, а была эта их фанатичная вера в лучезарно светлое завтра попросту всесильной и пламенной.
Да и буквально-то все и вся в те времена было еще изначально разом сплошь уж пропитано весьма приторно сладкими надеждами на некое, то совсем до конца небесно чистое и как есть весьма ведь откровенное явное авось.
Ну а кроме того и оказались все те крайне несуразные чаяния до чего еще вскоре помпезно отображены на белой бумаге всем тем бородатым племенем довольно-то безбедно живущих мыслителей, до чего зачастую рассуждающих о всеобщей судьбе людской, для того вот явно используя один лишь разве что свой собственный указательный палец.
И они в том еще более чем чудовищном исступлении яростно втыкали его в те самые для них отныне ведь навеки пустые небеса.
А потому и нет, да и никогда не будет ничего более верного, нежели чем донельзя метко и верно прозвать оседлавших «безумных парнасов» мечтателей отчаянно ретивой когортой, чьи представители были явно готовы дружно побрести по перистым облакам к их главной где-то уж совсем отдаленно маячившей на самой линии горизонта блистательной цели.
В нее они верили всею душой и, размахивая буквально каждой же своей распаленной мыслью, словно рапирой... о да они и впрямь были готовы сделать буквально все, чтобы как можно воинственнее приблизить свет идей к серой темени безыдейной жизни.
Причем эти люди может и вправду хотели дать всему миру что-то небесно чистое, да только руки свои они при этом хотели оставить белоснежно же белыми, а от этаких усилий быт людской становиться разве что чернее и горше.
А, следовательно, и усилия подобного рода могли ведь только лишь, и иметь самый несуразный и чисто вовсе обратный эффект.
А как раз потому и именно во имя самого доподлинного духа настоящей правды и впрямь явно потребуется разом назвать все это явление духа именно, как оно того сколь безупречно разом уж и заслуживает.
Вся та от вольного и разудалого духа свободы вконец опьяневшая братия, вовсе ведь неотвратимо так затем воцарилась посреди нисколько несусветного бедлама всплывших, словно мыльные пузыри и впрямь-таки самых еще новоявленных «мыслей-миражей».
Ну, а неистовствующе негодующая по поводу всех тех доселе существовавших порядков донельзя разношерстная орда бравых экстремистов довольно быстро весь этот их духовный настой всецело же приспособила как раз под те сколь еще изуверские личные свои нужды.
И это как раз именно в связи со всеми теми более чем восторженными дифирамбами о лучшей жизни, вся та в стране власть, в конце концов, и впрямь до чего на редкость безнадежно затем разом и уплыла в руки отъявленно криворуких революционных ханжей и хамов.
Поскольку - это они и оказались наиболее наилучшим образом более чем сходу и приспособлены к той самой насквозь промозгло лживой реализации, всех тех блекло-светлых радужных надежд на то самое как есть невообразимо ведь сладостно всеобщее, однако, в конечном итоге сугубо же личное лишь их только грядущее наилучшее бытие.
Ну а для всех тех остальных из разряда прочих была тогда в наличии одна вот вовсе вот безмерно вширь необъятно огромная помойная яма довольно уж чрезвычайно острого на свой язык коммунального быта…
И вот тупо идя вброд через кровь, смерть и страдания целых поколений на редкость бесподобно же радостно осчастливленных всем тем вовсе-то забесплатно им дарованным бесправным существованием в самой той жуткой тине бравых идей, кое-кто тогда жил и не тужил, бескрайне торжествующе при всем том сколь еще счастливо весьма благоденствуя.
Но при всем том этакое его роскошное житье-бытие было совсем вот безнадежно крайне, как есть до чего совсем осоловело неправедным.
Все партийное начальство народный хлеб досыта жевавшее было именно тем чисто вот новым свирепо паразитическим классом.
Их хлебом насущным стала страстно льстивая и бестрепетно лживая самопропаганда.
Верные псы сталинской гвардии стали ярыми инквизиторами, подавляющими даже и не высказанные вовсе уж неважно насколько более чем глубоко так затаенные мысли.
Ну а все те фальшивые и крикливые воззвания остались одними лишь разве что бесцветными фетишами истинно настоящей жизнью если и живущими, то только лишь в том весьма ведь строго официозном языке броских лозунгов.
Ну, а все, то самое простейшее тогдашнее существование стало тогда и близко ни с чем тем, что было ранее вовсе и несравнимо, куда значительно вот поболее скудным, нищим и совсем уж отчаянно печальным.
Причем все свои как они есть чисто прямые истоки та весьма вот беспрестанно, так и льющаяся из довольно-то многих лживых уст демагогия явно брала именно из тех совсем неистово рьяных экивоков в сторону на редкость высокопарно немилосердных книжных истин…
А ими был попросту всецело пропитан сам воздух той еще дореволюционной империи…
Поскольку буквально все в то время начиналось и зачиналось разве что только-то всеми теми попросту до чего немыслимо «титаническими» усилиями тогдашней интеллигенции, что в весьма значительной мере была чрезвычайно уж прозападно тогда более чем близоруко тогда ориентирована.
И сколь, несомненно, она и вознамерилась, ни сходя с этого места всячески до чего мощно расколоть, а не обдуманно и неспешно чисто так со временем растопить, весь извечный лед, никак на скорую руку в лучшую сторону (в своей внутренней, а не наружной сущности), и близко-то неизменяемых застарело собственнических общественных взаимоотношений.
А между тем та самая, словно струна натянутая молодцеватая холодность промеж извечно обирающей народ до нитки властью и до чего властно обложенным оброком наивности и беспросветного невежества простым российским людом на самом-то деле более чем однозначно имела глубочайшие исторические корни, и никому с ними было разом никак вовсе не совладать.
Однако кое-кто еще задолго до тех чисто тифозного духа революций, собственно, и занялся всецело уж старательными поисками наиболее надежного способа как бы это взять да перевернуть общественную пирамиду именно тем довольно мудреным путем, дабы все, значит, само собой разом и стало таковым, каковым тому и вправду положено быть от века.
Причем наиболее важной составляющей подобного более чем скороспелого подхода всецело уж послужило именно то, что художественные книги для человека, постепенно переставшего обращать буквально всякое свое пристальное внимание на довольно-то объективно существующие вне какого-либо его восторженного мировоззрения обыденные реалии…
Все перекроить - это ведь не платье по-другому сшить, а по душе и телу всего ныне существующего общества разом так безжалостно острым скальпелем пройтись.
Теоретики революционных изменений к самому же исключительно одному наилучшему во многом будут подобны именно тем, кто вовсе никак не будут способны вполне осознать всю разницу между трупом, корпя над которым можно будет весьма стоически учиться медицине и живой плотью общества, которую резать без крайней необходимости совсем явно никак нельзя.
И вот со временем подобный подход еще уж полностью выпестует тех донельзя безмозглых и безграмотных практиков, что будут действовать, словно хирурги в гигантской операционной.
И, ясное дело, сразу так на деле они окажутся готовы пустить народу кровь, напрочь с ходу отсечь все гнилое, ненужное и, по их мнению, давно омертвевшее…

Но ведь они только лишь осуществляли кем-то вовсе не ими чисто теоретически некогда ранее задуманное.
И те благородные мечтатели вполне истово верили, что царство добра и справедливости можно будет создать, дьявольски жестоко отрезав от существующей современности ее не в меру разжиревшие филейные части.
А между тем разве этаким образом можно было помочь обществу на деле стать справедливее и чище…?
А может наоборот оно тогда станет чисто людоедским и непримиримо жестоким.
Но у кого-то все время перед глазами мелькали картины весьма удручающей общественной несправедливости, а то, что ее надо медленно и осторожно столетиями подобные благодетели рода людского вовсе вот никак не понимали от слова совсем.
Мягкие души всяких тех этакого рода сладостно позевывающих доброхотов, вполне конкретно сталкиваясь буквально-то со всем в этом мире весьма настороженно казенным, а иногда и того хуже, еще, и отчаянно воинственно свирепым, «вздорным» неприятием всех их истинно гуманнейших намерений, до чего быстро и легко приобретали самую доподлинную каменную твердость и хладность.
И уж во всем том дальнейшем они до чего однозначно разом и станут именно на тот исключительно неприглядный путь непримиримой войны со всем тем, так или иначе существующим общественным организмом, который надо бы то признать, некогда, как и сегодня, тоже был донельзя отягощен сущими веригами многовекового бесправия и произвола.
И был он, кстати, исключительно во всем беспредельно могуч, да вот уж, однако целиком и полностью умственно недалек, а главное, и того он вовсе совсем ни на йоту нисколько не осознавал…
…а именно как раз того самого, что наиболее грозный его козырь «стращать и не пущать» не только ныне безвременно устарел, но и до чего неприглядно будет ему дано только и послужить, именно теми широкими кузнечными мехами, беспечно раздувающими едва-едва тлеющие угли безмерно ужасающего довольно-то многие души беспросветно массового политического террора.
И стал данный во все стороны бушующий пламень революционных страстей, куда поболее весомым орудием в деле донельзя яростного расшатывания царского трона, поскольку чисто так изначально во главу угла тогда ставилась не лютая ненависть, а именно то в некоем лучезарном грядущем явственно уж затем последующее истинно всеобъемлющее и всеобщее грядущее счастье.
С другой стороны, нисколько нет никакого же существенного повода до чего непримиримо сходу идеализировать ту некогда доселе вот существовавшую прежнюю еще дореволюционную будто бы всецело наилучшую эпоху…
Поскольку, так или иначе, а то самое «БЛАГОСЛОВЕННОЕ» царское время и близко никак совсем не скупилось на всяческого самого так разного рода трагические события и безумно мрачные происшествия.
Ну, а из всего того само собой разом и следует, что вовсе ведь незачем совсем уж безостановочно плакать о том, что прежде всего и стало донельзя наглядной предтечей всей той грядущей жесточайшей трагедии 20 века.

И сколь неисчислимо многие и истинно нескончаемых его бед по всей своей чисто исконной сути как раз и начались именно с тех никак не до конца логически верно осмысленных мыслей тех самых господ добрейших идеалистов, что были совсем не наспех наделены чисто так неземным разумом.
Ну а будучи как раз вот именно им вооружены они и оказались собственно теми, кому попросту был явно никак не близок весь белый свет с его извечно во всем на редкость донельзя безмерно застарелыми болячками.
Зато до чего радостно и светло им было от всего того невероятного возвышенного сияния, что как то кое-кому беспрестанно казалось, само исходило от необъятно толстых фолиантов, созданных усердной слепотой самого различного рода теоретиков, что столь усердно корпели в библиотеках над трудами древнейших философов, а также и своих ближайших предшественников.

…и надо же, именно как раз оттуда и изымали они все те до чего ярко на солнце сверкающие блики своего блестяще-ярчайшего нового мира.
Причем то было бы вполне надлежащим делом, да и, кстати, безупречно естественным, кабы, конечно, никто и близко не собирался излишне скверно спешить, наскоро одевая в белый саван всю чисто рядом с ним безбедно так пока существующую современность того ныне исключительно бывшего 19-го, да и самого начала 20-го столетия.
А между тем тот весьма самонадеянно самоуправствующий и более чем донельзя вот ретроградно правящий порядок в каких-либо действительно довольно же резких и более чем немыслимо долгожданных положительных улучшениях…
Нет, вряд ли, что он в том хоть сколько-то поболее нуждался, нежели чем некий тяжелобольной и вправду имел нужду в тех-то самых весьма ведь пресловутых белых тапочках.
И никакие идеалистические (не заземленные) принципы и близко не помогут переменить всю ту от века повседневно сложившуюся действительность хоть чуточку к чему-либо хоть сколько-то, как есть донельзя так всецело наилучшему.
Все те ярые зачинатели подобных заранее гибельных и безнадежно вот обреченных на неуспех общественных преобразований, либо попросту все как один сгинут в сплошном бездеятельном популизме, либо, что лишь окажется несоизмеримо хуже, будут они наспех беспардонно отодвинуты в сторону яростными сторонниками захвата власти любой ценой и буквально под любым «благим» предлогом.

И, кстати, вот еще, что все те так и витающие в облаках собственных благодушных мечтаний яростные доброжелатели всего рода людского были весьма удивительно схожи со всеми теми, кто был вполне «героически готов» с величайшей радостью и живостью поживиться за чужим столом, только на этот раз в чисто духовном смысле.
А кроме того, и все те нескончаемо бурные дебаты о более чем никак несомненной, и столь безотлагательной надобности самой еще спешной перекройки всего того всегдашне вот помимо нас уж существующего мироздания и создают великое множество всевозможных и всяческих сладострастно воспевающих насилие фанатиков.
А заодно и этакого бесславного рода, бессмысленно вторящих всему тому заученному энтузиастов революционных вакханалий, которых весьма явно поболее уж всего ослепило именно суровое сияние, что весьма вот крайне сурово исходило от всех тех несокрушимо бесценных, однако, при всем том до чего совсем неестественно обезличенных истин.
И разве то непонятно, кому - это именно еще оказалось и впрямь-то под силу со всею большою страстью хрустально чистой души действительно поверить всему тому неистово пустозвонному кликушеству.
И это как раз, поэтому все те никак не злокозненные, а прежде всего, исключительно так бескорыстные разрушители всего того старинного, барского и холопского уклада разом и устремились до чего решительно распахать плугом идей всю ту необъятную целину ничуть с ходу вовсе так непроходимого, да и всасывающего, словно трясина общечеловеческого невежества.
А чего это вообще от них можно было, собственно, еще тогда ожидать?
Разве были они способны на разумный, читай раннехристианский подход в смысле вящей терпимости, а также и благодушия к людям, что вовсе-то не осознают саму сущность всяческих безапелляционных требований по весьма наглядному улучшению всей той безбрежно же сколь обыденно суровой и вовсе вот никогда в России и близко не изменяющейся действительности?
Ну а, кроме того, никто из них никак совсем не жаждал вовсе никаких (благих?) перемен…
Да только понять ли это…
Нет уж, на что-либо подобное представители современного агностического ума были никак и близко совсем не способны, поскольку было им нисколько совсем не видать за отдельными деревьями славных благих убеждений целого леса общечеловеческого тупого невежества.
А между тем на той самой «опушке», кое-кому и довелось столь весьма старательно обосновать все те тезисы, которые более чем неизменно базировались никак не на знании, а прежде всего на воинственном всеядном всезнайстве.
Но только зачем это вообще видеть всю ту довольно-то подчас совсем невзрачную действительность, если кому-то как есть, до конца явно этак всегда более чем неизменно хватает и ее вполне верно и надежно отмытой проезжей части.
И это как раз именно, поэтому некоторые яркие и блистательные личности сколь еще отчаянно и заболотили весь тот путь, по которому и следовало вести всегда совсем же пассивные, да и как есть более чем агрессивно собственнические массы простого народа.
Правда, подобного рода «просветители» буквально всегда отчаянно же действовали в одно лишь то широчайше во всеуслышание так и объявленное всеобщим наиболее наилучшее людское благо, да вот ведь, однако только лишь в меру всего своего чрезмерно как есть более чем до чего нелепо затасканного книгами разумения.
А между тем было оно до чего уж безупречно-то разом вот выпестовано именно на том никому и никак не нужном сколь сухом и черством мистически-философском хламе.
И все те исключительно острые и неумолимые, словно вражеский штык мировоззрения кое-кем были впитаны еще и безо всяческих хоть сколько-то долженствующих рассуждений и прений, причем разве что именно потому, что как есть они кое-кому весьма явственно показались абсолютно так явно вовсе вот совершенно излишними.
И, ясное дело, что светлые чувства и впрямь всецело должны превалировать над любыми логическим построениями, когда речь идет о любви, да только настоящая любовь к истине всегда настояна на сомнении, а не на фанатическом самомнении…
Разумеется, что не все дореволюционные либералы были именно таковы, однако и те другие, куда поболее взвешенные и здравомыслящие люди, никак не могли уразуметь, что простой народ и близко совсем неспособен к умственному употреблению больших и неудобоваримых (безо всякого соответствующего образования) философских постулатов.
И его можно будет разве что до чего же дьявольски хитро заманить в более чем и впрямь самой необъятной ширины ловушку всяческими теми довольно изящными и изощренными словесами обо всем том, как есть до чего только непреложно грядущем, куда явственно лишь значительно поболее благостном бытии.
Однако кое-кто обо всем этом мыслил совсем иначе, поскольку подобного рода людям вся та окружающая их несветлая жизнь так и впрямь попросту бьет в нос самым же отвратительным запахом чудовищного гниения.
А между тем им-то самим чего это вообще, собственно, было еще надобно от всей той крайне для них, уж вовсе-то на редкость бессодержательно постной общественной и личной жизни?
И им она и вправду тогда показалась как раз ведь именно таковой без сколь еще помпезного в ней самого достойного присутствия всякого того великого праздника безумно светлых идей.

И попросту никак не иначе, а действительно главным для подобного рода ярких духом и плотью людей было лишь то, чтобы им и вправду более-менее удалось безо всяческих долгих, мучительных проволочек нынче-то наскоро просочиться сквозь все те препоны и запоры в те отныне вовсе не запертые перед самым их носом двери.
И при этом они до чего изощренно пользовались системой отмычек, поскольку ни в какие те и без того широченно открытые двери все их огромное мироощущение и близко ведь ни в жизнь бы никак совсем не пролезло.
А как раз потому они и ломились сквозь все, что могло еще стать хоть сколько-то существенным препятствием на их пути, да так, словно бы те плохо смазанные ворота в широкий внешний мир и впрямь были столь уж крепко, как и ранее намертво прихвачены пудовыми запорами, да и засовами в придачу!
Причем, словно бы сквозь замочную скважину, глядя на простой народ они и впрямь-то истинно уж безудержно всячески нагнетали в его среде весь тот догматический свет тех самых сколь осатанело доморощенных, чисто ведь абстрактно ничем никак непобедимых истин.
А те, кто их взяли затем на щит, были и впрямь-то беспристрастно-беспринципными аскетами, так и горящими пламенем своей идеи в точности, как конкистадоры некогда горели пламенем именно что своего воинственно-пламенного понимания христианства, и суть их фанатизма имела одну и ту природу, да и точно тот изначально общий внутренний исток.
Они боролись за счастье всех и вся, идя путем убийств и разрушений, а путь этот сам собою разве что только и ведет в одну лишь сплошную алую мглу всех тех лишь затем только донельзя разве что безрадостно грядущих времен.
И точно так же отблески средневековых костров инквизиции и впрямь на редкость беспрестанно некогда отсвечивали тьму до чего отчетливо царившую во многих сердцах людских.
И с той самой не столь, в сущности, уж древней эпохи ничего этакого существенного в человеческом обществе и близко-то никак явно не переменилось.
Наше всеобщее бытие - оно по всей своей сути довольно-таки как есть фактически незыблемо и попросту вечно.
Причем во всех своих наиболее заглавных принципах оно именно все то же, каковым оно было еще в древности, и только лишь сознание стало шире, да окружающий нас мир оказался нынче, куда только менее необъятным, нежели чем он некогда представлялся нашим далеким предкам.
А сами люди нынче точно таковы, каковыми они были всегда ведь и ранее, им, несомненно, свойственна полностью слепая вера, а уж в кого - это именно не столь оно, по сути, и важно.
Их и сегодня можно купить одними только пустыми обещаниями светлого и совсем вот иного грядущего дня.
Главное делать это надменно и насуплено не отступая не на шаг от чисто своей твердокаменной линии.
А комиссары и были сущим верхом донельзя беззастенчивой и самодостаточной самоуверенности, когда они сколь печально так и принимались говорить о бесконечных горестях темного прошлого и более чем благих перспективах того самого чисто уже своего ближайшего будущего.
Причем в них самих все, то наиболее собирательно темное как раз поболее всего почти ведь всегда безо всякой меры, безусловно-то всецело до чего наглядно и преобладало.
Причем нет, никак не идет тут, собственно, речь о чем-либо том, что лишь в самой глубине их души и впрямь разве что лишь только до чего еще осатанело совсем уж ненароком присутствовало из-за всех тех чисто внешних тяжелых условий той еще самой дореволюционной жизни.
Нет, дело оно вовсе не в этом.
А попросту на самом том первичном этапе явственным оплотом всей большевистской идеи была острая отточенность, словно бы как у карандаша и именно в ней была отображена вся та абсолютно уж ничем никак незамутненная идеологическая верность, причем самой разве что только себе.
Ну а в реальном мире кровавых дел все это непременно разом так и чревато лютой смертью миллионов людей и уж все это только ведь разве что во имя того и близко затем никак не наступивших светлых дней до чего еще ненаглядно лучезарного коммунистического грядущего.
Его чисто мифическое существование было во всей полноте зафиксировано в одних только тех еще ярчайших грезах сколь безнадежно утопически настроенной интеллигенции, видевшей все свое настоящее в одних лишь черных, а будущее, вполне сообразно сему, в исключительно розовых оттенках.
А мир он имеет огромное количество оттенков всех совершенно же немыслимых цветов, но есть при этом люди, всецело игнорирующие этакую донельзя разноликую гамму.
Такие Индивидуумы видят одни только яркие оттенки света и тьмы, а остальное их попросту вообще вот не интересует.
Они всею душою неистово любят самую полную определенность, а тот факт, что ее придется добиваться, вырезая из общей истины наиболее лакомые куски их нисколько так совсем не смущает.
Да и надо бы учесть все бессмысленные ужимки того самого пресловутого непорочного разума, которому попросту была безнадежно чужда всякая убогая действительность, а дороги одни лишь разве что бесплотные выводы, порожденные почти невидящими глазами, ненавидящими буквально всякую живую и трепещущую под их взглядом плоть жизни.
Да и вообще довольно-то многие рьяные последователи самых ведь разных, но одинаково блажных философских течений отличались той еще крайней узостью мышления, как и весьма специфическими вкусами…
Не просто уж так они всею душой сурово и яростно абстрагировались от всей той и впрямь попросту разом навязшей им на зубах самой этак повседневной и вовсе ведь до чего еще незыблемо вездесущей реальности…
Им попросту была нужна исключительно иная жизнь, они ее придумали и восхваляли, а неистово суровую смерть всего того крайне темного прошлого они буквально всегда разом воспринимали, как самую что ни на есть естественную и прямую историческую надобность.
И, кстати, всем этим блудливым своим языком деятелям от века ведь были свойственны тайность, хитроумная аллегоричность, эзопов язык, сущая благосклонность ко всяческим закулисным интригам.
Да только все это никак не было предвестником грядущих более светлых и благих дней, а скорее наоборот - являлось оно сколь явным пережитком позднего средневековья, а потому и несли все эти «кровососущие словно слепни» идейки сущие черты до чего давнишней закрепощенности совершенно так неистовствующего во всех своих оковах довольно-то праздного духа.
Люди, проповедующие свет от имени лютой тьмы, попросту разом перешли из стародавнего холопства в холопство вовсе-то иное, исключительно ведь возвышенно идеалистическое.
Хотя, конечно, еще изначально и были некоторые признаки и несколько иного развития событий.
Как-никак, а некий тот чисто внешний легкий налет заморских европейских свобод несколько затронул и ту стародавнюю от века так самодержавную Российскую империю.
Однако все это было и впрямь-то разом раздавлено в прах стопою солдафона Николая Первого.
Причем он ее не просто до чего слепо раздавил, а именно вывел, как изводят клопов в старом диване.
Да и после всякого окончания его сурового правления любая полусвобода сколь еще неизменно была только лишь и чревата исключительно вот разве что поболее свирепым безнадежно же отчаянно тяжким грядущим рабством.
Сама ведь собой столь внезапно появившаяся возможность некоей той исключительно уж явной отдушины, несомненно, вскоре вылилась в сущий антагонизм и отрицание всех прошлых религиозных идеалов, глупейшую попытку их скорейшей и безусловной замены чем-либо земным, и попросту вполне житейским и плотским, однако при этом и вправду-то безмерно радужным и сияющим.

И в этих новомодных проявлениях мысли и духовности, несомненно, отпечаталось буквально все самое наихудшее, как довольно этак донельзя скупое на всякий свой житейский ум наивное рыцарство, да и наиболее темные злокозненные интриги.
Причем люди, придерживающиеся последнего, частенько вот добивались своих целей разве что путем самого еще яростного взвинчивания и растравления слепых надежд людей, куда поболее, чем они во всем и вправду безупречно же достойных.
Однако ведь и те исключительно во всем достойные тоже не были истинно чисты во всех своих псевдогероических замашках и помыслах.
Ими двигал сиюминутный импульс, а потому и всем им более чем неизменно, разве что только и желалось самым надлежащим образом вовсе ведь незамедлительно разом и воплотить в серые и безликие будни действительности все те «безоблачно призрачные», сплошь как есть надуманные и нисколько-то ранее и немыслимые изыски духа.
Под чем-либо подобным имеется в виду все то, что еще издревле брало свое истое «благое» начало как раз от всех тех излишне оптимистичных, скороспелых надежд.
И им при всем том были сколь спешно приданы все те на редкость явные свойства самой непомерной чудовищной химеры, попросту исключительно разом и опьянившей народ, да и спаявшей из него некое единое месиво, в котором, кстати, буквально все были едины пред занесенным над их головами топором.
Ну, а также и извечной нищетой, еще и возведенной в квадрат абсолютной неприемлемости всякого своего даже и самого же невольного, чисто вот даже и совсем вот вынужденного порицания.
Причем все те идеи благословенного добра стали в суровом быте реальности абсолютным уж своим антиподом отнюдь не от всего своего до чего явственного извращения, а именно от того никак и близко себя не оправдывающего крайне воинственного применения к жизни совершенно безжизненных постулатов несколько иного буквенно ирреального жития-бытия.
В нем все было безупречно разложено по всем тем весьма удобным позициям и полочкам, и, главное, буквально всему и было полностью так верно предоставлено именно свое вполне надежное место, да только жизненная практика не одной логикой дышит, а потому и всякая невозмутимо холодная логичность ее враз более чем безнадежно удушает.

А потому все те блаженные и праведные идеи надо бы примерять ко всей той так или иначе нас окружающей действительности только лишь относительно издали и чисто теоретически, да и то с самой величайшей при этом осмотрительностью и осторожностью.
Да только нечто подобное совершенно уж никак не все хоть сколько-то вполне полноценно принимают действительно к сведению.
И кто - это значится этакого рода огненные посылы сколь исключительно вот благодушно - толкал в чрезвычайно, как всегда, простодушные народные массы?
Да это были именно они те самые донельзя рьяные кузнецы-молотобойцы, ревностные кураторы всеобщих благ в новоявленном на этот раз (по их вере) исключительно ведь «чисто земном раю».
И это как раз только этому греховному эдему и полагалось столь еще весомо, затем и заменить тот никогда на деле не существовавший сказочный сад, из которого Бог некогда в гневе изгнал Адама и Еву.
И то, в принципе, практически всякому ведомо, чьих это рук делом как есть и стало то самое безумно яростное претворение в жизнь планов по всему тому бесподобно быстрому построению в самой гуще прошлого патриархального бытия внешне и впрямь-то помпезно величественного здания всегда лишь разве что некогда только грядущего коммунизма.
Правда здание это было чисто же абстрактно так возведено именно что на зыбучем песке совершенно напрасных и наивных людских чаяний.
Да и сама эта власть принесла с собой один лишь тот бессменный набор тупых штампов, а кто только смел ее даже и невзначай немного покритиковать, буквально ведь сразу оказывался лишним или на свободе или тем более вообще на всем белом свете.
Но начиналось все это неизменно же именно как раз с того до чего безумно радостного и благородного желания чисто разом действительно улучшить сами основы всех тех необъятно уж истинно широких общественных отношений.
Да только все те чисто теоретически благие улучшения буквально-то всеобщих условий жизни в том самом случае, когда они были основаны разве что на лучших намерениях, а не на трезвых расчетах всегда без тени сомнения грешат довольно-то весьма уж отменной и самозабвенной тупостью.
В них ничего реального они только лишь выражают чьи-то потные амбиции, а на них не построишь совсем ничего кроме разве что пустого горлопанства.
А нечто подобное приблизить лучшие времена нисколько так явно совсем не сможет, а только лишь невообразимо их отдалит.
Правда кто-то вот думает совсем иначе…
Однако никак нельзя будет переиначить судьбу каких-либо общественных формаций при помощи каких-либо задиристых слоганов, раз им будет дано стать одним лишь явным орудием демагога, только-то и желающего хитроумно оседлать общество, дабы и стать затем его духовным вождем и повелителем.
Ну а любые правильные реформы должны обходиться совсем без войны с теми или иными прослойками внутри общества и они более чем отчетливо требуют некоей единой твердой руки и жесткого ярма до чего старательно обуздывающего людские, скотские инстинкты.
Всех этих качеств у левых либералов во времена крушения Российской империи попросту никак совсем и не было...
А вот праздные мечтания об лучшем устройстве общественного организма у них было попросту хоть отбавляй... И уж ясное дело, что во время громогласных и пустозвонных революционных событий и впрямь-то еще водружают подобные люди на массы совершенно так нисколько и несвойственную им умственную роль.
Ну, а осуществлено было этакое «всеблагое дело» никак не иначе, а как раз на том исключительно высоком прибое во всеуслышание заявленных, а затем и длиннющим носом спешно уж разом унюханных сногсшибательных свобод и отныне никем более, никак не возбраняемых прений.
И почему бы теперича, кое-кому было всласть не погалдеть обо всем том совсем уж глубокомысленно важном чего быть может и удастся некогда вполне еще привести во вполне надлежащий вид и форму, да только случится это никак не иначе, а в том самом нынче исключительно пока донельзя еще отдаленном грядущем.
И для всего того явно потребуется столь много долгих веков самой повседневной обкатки тех ныне совершенно абстрактных идеалов на весьма грубой почве до чего и впрямь неизменно крайне так совсем неотесанного житейского быта.

А в это наше сегодняшнее время наиболее насущный вопрос был заключен именно в том, а зачем это вообще было делать из всего того так и выжженного пламенем схоластики лживого учения некий замкнутый круг самих собой до чего, всецело-то разом именно что совсем навек более чем безупречно доказанных истин?
Да еще именно как раз тех, что будто бы и впрямь совсем ведь настойчиво требуют именно того на редкость полностью безупречного и вполне явственно же как-никак неотложного своего дальнейшего воплощения в те самые беспощадно суровые будни всей безрадостно серой доселе вовсе никак никчемной обыденности.

Ну и чего вообще могло хоть сколько-то остановить всех тех безвременно зарвавшихся от запаха свободы слишком-то безо всякого зазрения совести неистово кипятящихся господ либералов?
Раз они попросту явно воспринимали данное им свыше «право» нести всевозможную несусветную околесицу, как именно то сколь безупречно так лучезарное свое достояние создавать и создавать грядущее обличие всего того пока никак и не народившегося на белый свет будто бы и впрямь совершенно «иного» рода людского.
По представлениям ярых блюстителей того донельзя пресловутого всеобщего вселенского блага, его лишь разве что некогда затем только ведь предстояло всеми силами разом сотворить при одной уж, как есть единственно так верной помощи, тех самых блаженно-бумажных истин.
То есть, попросту разом увидели они во всех тех изуверски верно теоретически выверенных выкладках до чего еще никак небезосновательное обоснование для сколь многозначительно незамедлительных общественных преобразований.

Ну, а своя собственная роль в их весьма долгожданно сладостном осуществлении им вполне однозначно представлялась именно в виде загодя так им дарованного блага, ясно выражающегося в истинно славном преимуществе, смело творить то самое никак нерасторопное добро, обличая и бичуя старое, как и сам этот мир, зло, сущего великого социального неравенства.
При этом они явственно устремились куда-то вперед и ввысь, однако со всей очевидностью можно сказать, что были те люди чрезвычайно одержимы идеей, вполне полноценно воссоздать именно ту стародавнюю природную мудрость, что была, по их мнению, всеми нами некогда безответственно утрачена из-за бесконечно слащавых догматов истовой веры в загробную жизнь.

От их бескрайне просвещенных наукой умов повсюду и засквозило леденящим холодком простецких чисто надуманных логических абстракций, ну, а ярость благороднейшая их добрейшей души обнажила обоюдоострые мечи всегда склонной к обильному кровопусканию донельзя между тем абстрактнейшей справедливости.

Той-то самой, что во все времена была слишком откровенно самооправдываемой именем всей той еще изначально свойственной ей великой задушевной простоты, что более чем вполне безупречно возникла именно на основе полудетских дрем, в которых та очевидно совсем уж бесхитростно созерцала, словно бы в зеркале никогда, вовсе и не сбывшееся светлое завтра.

У этих горе-реформаторов воздуха в груди хватало на одно то до чего сладкоречивое раздувание всевозможных и всяческих утопических грез, но отнюдь никак не на реальное улучшение и впрямь безнадежно стесненного положения обездоленных, и по большей части, именно что самими собой, да и всем своим осоловелым невежеством сколь закономерно закабаленных классов.

Причем данные более чем благие доброжелатели всего сущего на этой земле, если чего вообще тогда и творили, так это разве что на редкость безостановочно изливали они друг другу боль и скорбь о той весьма удручающе совсем наглядной неполноценности всего того нынешнего для них вовсе-то никак неправого обустройства всего общественного бытия.
И вот еще что.
Они, сколь восторженно и обескураживающе бурно отметая всяческие в том «неправые» сомнения, яро и остро высказывались о самой крайней необходимости полнейшего переоформления всей тогдашне существующей действительности в некий, куда поболее надлежащий облик, а именно сущее подобие всего того, чего им ярко и красочно виделось во всех их сладких радужных снах.
Они и впрямь рвались сходу переделать всю вселенную.
Да только до далеких звезд на небесах им было как-то нисколько не достать, однако, сколько бы его ни было под голубыми небесами, эти люди всенепременно так вознамерились, во что бы ни стало переиначить, придав ему некий абсолютно иной вид, суть и смысл.
И до чего неистово томились их горячие сердца в те хмурые и унылые дни всего того ярого и окаянного насилия, что и вправду изменило все и вся, но только лишь разве что в одну только самую наихудшую сторону.
Правда это никак заранее не могло быть на редкость полноценно разом понятно, но догадаться к чему все идет, вполне было можно.
Но все тут дело в горячем желании далеко обогнать свою родную эпоху, ну а затем и потащить ее вслед за собой…
И всяким прекраснодушным идеалистам были весьма осатанело потребны все те будто бы неизбежные, а все-таки по некой непонятной причине чрезвычайно запаздывающие сколь долгожданные перемены из того исключительно специфического разряда, что и сами вскоре к нам разом нагрянут, а тем и освежат они весь тот замшелый облик всего стародавнего, патриархального общества.
Они всего этого до того и впрямь откровенно же сладостно ожидали, словно бы народ иудейский в знойной пустыне манны небесной.
А между тем вся та извечно так сонная эпоха явно уж не дышала им даже в затылок, вконец запыхавшись, скача вот вприпрыжку вслед за их убегающим куда-то совсем в дальнюю даль до чего безмерно лучезарным самосозерцанием.
А уж, тем паче, куда было простым обывателям хоть чуточку поспеть за всем тем их ярко и самозабвенно, буквально-то всеобъемлющим и вездесущим мировоззрением.
Они, надо бы то вовсе ведь не мешкая сразу же вымолвить, и вправду до чего неизменно стремились к чему-либо бесконечно светлому и никак не безрадостному и, кстати, вполне вот всецело истинно наилучшему… и, главное, совсем не иначе, как сразу для всех и буквально-то каждого.
И вся беда была разве что именно в том, что сколь закоренело, было им и вправду дано, уж истинно до конца обрести, то самое наиболее ведь главное свое весьма вот донельзя черствое заблуждение…
А именно были они на редкость злосчастно уверены, что тот наиболее светлый для всего их народа путь совсем вот, безусловно, пролегает именно по сухому руслу целесообразности разом же искрометно взметнувшихся к самым небесам отчаянно красных от людской крови знамен.
Причем, как оказывается, дойти до неких тех самых наилучших времен можно было одной лишь разве что дорогой самой еще неизбежной и неминуемой смерти всех тех, кто даже и ненароком мог помешать всему человечеству, действительно же проделать и впрямь-таки гигантский скачок в тот истинно всеобщий наш великий завтрашний день.
И был он явно для них окутан туманом простых и радостных ожиданий, а обыденная и безыдейная жизнь была им попросту вовсе-то безынтересна, раз никак не сияла она изнутри безмерным восторгом наилучшего конца всех тех прежних бед и несчастий для всего уж как оно есть человечества в целом.
За тем редким исключением, а именно разве что только совсем безо всяких тех карикатурно отображенных в весьма специфической литературе злобных уродов и палачей.

И сколь наиболее яркими, а также и безгранично во всем последовательными в деле как раз именно что всецело подобного тому, по-своему исключительно на редкость совсем неприглядно веского восприятия всей-то нас еще от века окружающей действительности, и оказались в 19-20 столетии некоторые изумительно блаженные духом граждане Российской империи.
Жили-то они в стране с тем самым нисколько пока никак вовсе ведь совсем до конца неизжитым феодальным прошлым.
Однако при всем том и впрямь-таки фактически сразу истинно же безутешно им захотелось в единый миг до чего стремглав ринуться в мир бытия столь от нас пока еще безнадежно, да и беспредельно далекого будущего.
Причем как раз именно такого более чем праведного грядущего, которому и впрямь-то вполне возможно и предстояло стать изумительно светлым временем новых дней в жизни всего рода людского.

И тут и сыграла роковую роль полнейшая оторванность от реалий тех праздномыслящих интеллектуалов, что живя в двух столицах империи, напрочь позабыли, что они едва ли, не более чем ничтожно малая часть от необъятного этноса, в котором никак не отмерло почти то же, что и тысячелетие назад довольно-то мало (в закутках душ) изменившееся язычество.

И это вовсе не одно крайне уж предвзятое мнение автора, вот чего пишет обо всем этом великий человек - царский министр финансов Витте Сергей Юльевич;
«Царствование Николая Второго»
«У нас церковь обратилась в мертвое, бюрократическое учреждение, церковные служения - в службы не Богу, а земным богам, всякое православие - в православное язычество. Вот в чем заключается главная опасность для России. Мы постепенно становимся меньше христианами, нежели адепты всех других христианских религий».

И разве то никому и никак не ясно - неграмотный человек, и близко сам не читавший ни единой страницы Евангелия, вряд ли что мог во что-либо на самом деле вполне оказаться поистине верующим, скорее уж быть ему считай, что одним лишь глухим отзвуком на весьма скорую руку, бездумно заученных им молитв.
Вот почему та официальная религия и являлась для большинства жителей той прежней России едва ли чем-либо хоть сколько-то большим, нежели чем та еще от века, так или иначе, совсем непреложно сложившаяся традиция, нечто, что как-никак, а издревле стало тем самым официально общепризнанным, а потому и полностью незыблемым положением вещей.
Ну, а посему если внутрь их души свет церковных служб даже и проникал, то не слишком-то он в них тогда глубоко оседал.
К тому же те церковные службы были занятием зачастую во всем безнадежно ведь обязательным, а между тем всякая обязаловка неизменно чревата довольно-то казенным отношением к делу и веры в Бога, она никому вот совсем явно не прибавляет.

И именно этакого рода людям, толком и по сей день не воспринявшим в душе светлое учение Христа, кое-кто из слишком воинственно настроенных либералов и впрямь от всей благодати своего широкого мировоззрения, как есть и возжелал разом всучить идею строительства общества принципиально иного, нового типа.
Того самого, что и впрямь было до чего безукоризненно основано как раз-таки на принципах абсолютно ведь никому и никак пока неведомых, а не просто и близко уж явно не досягаемых всякому тому более-менее элементарному логическому анализу, причем - это так даже и у человека во всем всесторонне начитанного.
И, кстати, могло ли вообще оказаться на всем белом свете, хоть чего-либо бессердечно худшее, нежели чем то самое донельзя вот прискорбное положение дел, при котором всяческие недруги и злопыхатели буквально на дух не переносящие «ретроградов», сторонников старого, долгими веками до того вполне безупречно сложившегося общественного уклада…
И они, надо бы то прямо разом совсем уж безупречно признать, были донельзя ведь бездумно искренни во всем их пламенно неистовом хотении буквально весь этот мир сходу фактически, что наспех всецело переиначить.
По всей наивности своей, они и вправду сколь донельзя так беспричинно подумали, что всего этого как есть явственно будет возможно добиться разом срубив во имя того под тот еще корень абсолютно всякое в нем угнетение, одних из нас некими, значит, другими.
И, кстати, наиболее скверным во всем их поведении было именно то, что они совсем же начисто при этом отрицали всякую свою духовную взаимосвязь с их никак доселе неумытой, и долгими веками барским кнутом до чего безжалостно забитой родиной.
Поскольку где-то глубоко в душе они явно парили в некоем том разве что чисто своем воображаемом мире сладостных и сколь окрыленно радужных ожиданий некоего и близко ведь далее уж вовсе никак совсем неминуемого грядущего счастья.
Легендарные (в советское время) либералы, наверное, ни сном ни духом и близко пока не ведали о той на редкость чудовищной цене, которою в том разве что лишь только последующем и грядущем веке до чего неизбежно явно придется заплатить и без них неимоверно так давно многострадальной России.
И все - это как раз из-за той чисто внешне верной, однако при всем том более чем безнадежно отягощенной всяческим тем донельзя излишним изяществом совсем непомерно безо всякой меры «пересоленной» и «переперченной» словесности.
А она между тем, хотя и впрямь-то являлась чем-либо более чем умопомрачительно поистине либеральным в ее чисто внешней, исключительно наружной, неистово одухотворенной всеми западными ветрами сути…
Однако где-то внутри себя все это необычайно так восторженно утопическое мироощущение неизменно таило сущий пожар чудовищно бесноватого средневековья, причем (опять-таки именно от самого полнейшего отсутствия на должном месте какой-либо вполне же светлой головы).
И это как раз эдакая «вопиюще болезненная заноза чрезвычайно спешного сокрушения всего того нечестивого зла» и несла в своем чреве тот самый смертоносный заряд, коим извечно-то всегда были напичканы (начинены) мозги всех тех тогдашних крамольников Раскольниковых.

А начинены они были той самой исключительно же донельзя изощренной жестокостью буквально ко всему тому еще издревле родному и сколь давно, кстати, им вконец до чего навеки совсем обрыдшему.
Причем то вовсе никак не пустые и праздные слова, следствие одного лишь крайне до чего недалекого ума, - вот оно то, что пишет обо всем этом великий Лев Толстой в его бессмертном романе «Анна Каренина»:
«Либеральная партия говорила, что в России все дурно, и действительно, у Степана Аркадьича долгов было много, а денег решительно недоставало»

А ведь и вправду самым же всеблагим задушевным настроем всех этих людей всенепременно так стала именно та еще европейская целесообразность, смертельным ядом всей своей ненависти вовсе-то бездумно косившая несчастных аборигенов далеких земель, однако в самой-то, как она есть, просвещенной Европе ее применять было доселе пока вот никак абсолютно не принято.
Но зато там, на неведомых дорожках, где и близко толком никак пока не укрепились все те исключительно естественные нормы европейской цивилизации, да и весьма изрядно затасканной внешне чисто уж поверхностно изящной культуры, разом все и было дозволено тем, кто нес ее мишурный и призрачный свет.
Правда, жизнь нисколько не безбрежна в ее тайных желаниях и намерениях, а свято место пусто никогда не бывает, так что если некий примитивный уклад жизни и уступает дорогу чему-либо очаровывающе идейному, то надо бы еще поглядеть, а не сулит ли - это горе, страданья и смерть для сколь многих простых людей?

Причем вовсе-то никак не для всех она действительно станет довольно-то ПРОСТОЙ И ОБЫДЕННО БИОЛОГИЧЕСКОЙ, зато для столь обезличенно многих она как есть, и вправду попросту окажется весьма же явной кончиной духовной и будет - это так именно вследствие «имплантации в уме и сердце народа» совершенно чуждых ему пришлых идеалов.
И то само собою всегдашне и проистекает от всякой той донельзя «великой» идеи насильственно революционного общественного переустройства.
Да и вообще от подобного рода благодушных веяний и впрямь безмерно ведь так и разило холодком сколь безбрежного океана леденящей логической правоты безо всяких же признаков хоть какого-то доброго человеческого сердца.
А, кроме того, революция еще изначально задумывалась именно для тех мест, где пролетариат был хоть как-либо развит, чтобы и вправду до чего ответственно иметь теоретически верную возможность действительно проникнуться духом идеи, а не всего-то что взять да словить, столь быстро тающую на губах сахарную вату той самой несбыточно светлой мечты.

Да и сама по себе та идея была весьма вот омерзительно догматичной, да и окрылялась она одной лишь кабинетной фантазией академика от опричных наук Карла Маркса, который украл все свои блестящие кораллы из мифов и снов порою излишне уж воинствующе либеральничающей левой интеллигенции.
Мысль Маркса, как и понятно, вьется и вьется вьюнком вокруг древа всеобщих наработок социологии его времени, но главные ее координаты – это как раз ведь тот еще деспотизм на гребне совершенно пустой фантазии о некоем земном рае после более чем явного и вполне полноценного уничтожения всецело же мнимых внешних цепей.
«Демосфен новых времен» язвил, как он мог, дабы людям и впрямь еще оказалось дано самим забрать себе все то, чего им не дал Бог!
А либералы «светлейших идей» просвещенного радикализма были и впрямь-то в сущем щенячьем восторге как от него самого, да так и от того совсем до чего еще безрассудного переиначивания общечеловеческих ценностей во всех тех псевдоинтеллектуальных потугах Маркса привнести в экономику вящие философские постулаты.
Маркс, он вообще в этом вопросе неизменно походил на всех тех философов, в сущих сколь утонченных думах своих так и живущих очень уж даже далече от всей той корыстной и эгоистичной братии полнейших невежд, что столь бездумно жуют и жуют свой хлеб всей той до чего весьма вящей их повседневности.

Ну а чересчур либерально настроенные радикалы, по всей на то видимости, попросту вот именно что сходу и захотели раз и навсегда безумно уж чувственно околдовать жизнь суровыми чарами своих помпезно возвышенных словопрений.
А смерть классов и вакханалию всеобщего дикого насилия они вполне однозначно при этом восприняли, словно бы то и впрямь была до чего совсем неизбежная плата за тот исключительно всеобъемлющий, самых же гигантских масштабов духовный прогресс.
И как это только иначе оно уж может ведь выйти у тех самых людей, что и близко не ведают никакого искреннего и глубокого чувства сострадания, причем ни сердцем и ни душой буквально-то ко всякому человеческому существу только за то, что оно, точно как и они, тоже передвигается на двух ногах.
Да и сам тот общечеловеческий двигательный аппарат их никак никогда вовсе не волновал, раз для них тот самый обыкновенный человек неизменно только лишь и олицетворял собой один лишь тот особый вид социального животного, одиноко и бесцельно бредущего вслед за всеми своими сколь обыденно отягощающими ему душу благостями и горестями.
Облегчить его страдания, дать ему свет и мысль (разумеется, что единую) и было стародавней «розовой мечтой» всех тех, кто попросту совсем погряз в безучастно осатанелом «грызении всяческих тех еще философских абстрактов».
И главное все это разве что лишь потому, что слишком те люди на редкость во многом довольно-таки далеко отошли от всяческой той и по сей день крайне ведь осоловело унылой - кое-кому чисто на зубах почти от рождения приевшейся повседневности.
А, кроме того, в те действительно наипоследние два-три века сколь немыслимо много поразвелось всех-то, значиться тех, кто непросто вот совсем отчаянно горою стоит за все то немыслимо спешное продвижение строго вперед, но и глядеть под те самые необъятно большие и широкие колеса технического прогресса вовсе этак совсем нисколько не желает.
У них теперь, понимаешь ли, буквально все однозначно, да и на редкость безапелляционно будет решать один лишь тот непогрешимо безгрешный математический расчет, что был и впрямь попросту ведь донельзя отныне всемогущ в его совсем беспардонной и сверхъестественной власти над буквально всяческим вполне реальным житием-бытием.
Ну, а отдельные люди в смете «усовершенствования всеобщего нынешнего мироздания», как некие те отдельные самостоятельно мыслящие индивидуумы вовсе-то никак далее значиться явно уж отныне не будут.
Ведь нет их (в качестве каких-либо отдельных разумных существ) на всем белом свете…
И вот чего пишет обо всем этом Федор Михайлович Достоевский в его великой книге «Преступление и наказание»:
«…Началось с воззрения социалистов. Известно воззрение: преступление есть протест против ненормальности социального устройства - и только, и ничего больше, и никаких причин больше не допускается, - и ничего!..
- Вот и соврал! - крикнул Порфирий Петрович. Он видимо оживлялся и поминутно смеялся, смотря на Разумихина, чем еще более поджигал его.
- Н-ничего не допускается! - с жаром перебил Разумихин, - не вру!.. Я тебе книжки ихние покажу: все у них потому, что "среда заела", - и ничего больше! Любимая фраза! Отсюда прямо, что если общество устроить нормально, то разом и все преступления исчезнут, так как не для чего будет протестовать, и все в один миг станут праведными. Натура не берется в расчет, натура изгоняется, натуры не полагается! У них не человечество, резвившись историческим, живым путем до конца, само собою обратится, наконец, в нормальное общество, а, напротив, социальная система, выйдя из какой-нибудь математической головы, тотчас же и устроит все человечество и в один миг сделает его же праведным и безгрешным, раньше всякого живого процесса, без всякого исторического и живого пути! Оттого-то они так инстинктивно и не любят историю: "безобразия одни в ней да глупости" - и все одною только глупостью объясняется! Оттого так и не любят живого процесса жизни: не надо живой души! Живая душа жизни потребует, живая душа не послушается механики, живая душа подозрительна, живая душа ретроградна! А тут хоть и мертвечинкой припахивает, из каучука сделать можно, - зато не живая, зато без воли, зато рабская, не взбунтуется! И выходит в результате, что все на одну только кладку кирпичиков да на расположение коридоров и комнат в фаланстере свели!
Фаланстера-то и готова, да натура-то у вас для фаланстеры еще не готова, жизни хочет, жизненного процесса еще не завершила, рано на кладбище! С одной логикой нельзя через натуру перескочить! Логика предугадает три случая, а их миллион! Отрезать весь миллион и все на один вопрос о комфорте свести! Самое легкое разрешение задачи! Соблазнительно ясно, и думать не надо! Главное - думать не надо! Вся жизненная тайна на двух печатных листках умещается!»

И эта та самая буквально все на этом свете совсем же бесспорно и бесслезно умертвляющая целесообразность и есть то исключительно так более чем всесильное порождение западноевропейской цивилизации, но все же во всей своей полноте применение данного глобального мировоззрения имело место разве что в одних ее разве что колониальных владениях.
Однако Россия - чем она не западноевропейская колония, только и надо было ее сколь бескомпромиссно и яростно как бы между делом расчленить на всевозможные самые отдельные ее составляющие части, ну, а затем почему бы и не колонизировать?
И вот он всему тому изумительно яркий пример, изысканный автором посреди слов, сказанных весьма же ярым идеалистом из числа наиболее отчаянных декабристов…
Святослав Рыбас, «Похищение генерала Кутепова»:
«Николай Трубецкой, словно заглядывая в наше "демократическое" время, написал: "Будущая Россия - колониальная страна, подобная Индии, Марокко или Египту". Правда, тут же добавил: "Азиатская ориентация становится единственно возможной для настоящего русского националиста"».

А между тем все те до чего строго же сверкавшие очечками своих пенсне немецкие инженеры, что довольно-таки многие русские железные дороги в том еще позапрошлом веке весьма усердно и активно повсюду вот понастроили…
И дело уж ясное, обильно проливая свой интеллектуальный пот, не в самых легких топографических условиях (вдали от фатерлянда) сооружая железнодорожное полотно они, небось, как пить дать, сколь еще благонравно заглядывались на широчайшие российские просторы, причем именно как на свою в некоем том последующем времени явственно же грядущую германскую вотчину.

Эти планы совсем и близко не то чтобы у всех их имелись, и лишь у некоторых из европейских правителей они и вправду могли вызывать в душе действительно более чем весьма значимый ответный отклик.
Да, и вообще коли тот тогда и был, то и впрямь весьма этак основательно предполагать, что и вправду было в нем, хоть чего-либо до конца полностью ведь на редкость явно так определенное…
Нет, совсем не надо бы думать, что буквально все в этом мире неизменно уж само собою всегда идет именно по тому кем-либо заранее, истинно до чего четко спланированному плану, а потому и на редкость всецело заранее оно разом предрешено.
А между тем слишком же необычайно много во всем том политическом мире довольно-таки часто сменяющихся игроков и сила их влияния все время, безусловно, меняется, чтобы и впрямь-то было возможно до чего смело заговорить о некой той доподлинно долговременной и, кстати, более чем весьма ведь реально и единодушно продолжительной последовательности.
Ну, а что уж вообще только еще могло быть касаемо некоего пресловутого еврейского заговора, то тут и говорить, собственно вот нечего…
Практически всегда и среди политиков подчас попадаются свои дураки-неудачники, ну, а тупым особям рода людского самих себя было ни в чем никак вовсе не обвинить по крайне мере без слез и сурового тыканья пальцем в кого-либо значит совсем другого.

И надо бы вместо того никогда на деле и не существовавшего еврейского заговора всенепременно узреть весь тот суеверный страх пред ужасающе быстро вширь разрастающейся Российской империей, а также и твердое нежелание иных «настоящих» европейских держав действительно предоставить ей, тот совершенно новый для нее геополитический статус по окончанию Первой Мировой Войны.
И тут вне всяких сомнений, что именно оно и впрямь было фактически до чего подробно еще уж заранее оговорено промеж тех самых весьма вальяжных чопорных западных европейцев.
Сущий развал Российской империи произошел именно что как раз по воле двуличного и коварного Запада или точнее никак не скажешь, а был он им до чего щедро полностью ведь заранее профинансирован, да и словесно полностью этак всесильно явно поддержан.
Однако вовсе тут не было ничего и впрямь сколь изначально на редкость осатанело зловредного, а всего-то навсего Россию попросту захотели (подобно Африке) расчленить на несколько маленьких царств, каждому из которых затем и должно было раз и навсегда беспрестанно находиться под самым неусыпным оком одного из западноевропейских государств.
Климат в России тот же, что и во всей Европе, никаких тебе лихорадок и сам мозг выедающей жары.
А надо бы тут еще и учесть, что кондиционеров в самом начале 20-го столетия никак не было даже в помине!

Ну а в чудовищно страшные времена Второй мировой войны речь до чего, несомненно, явно ведь действительно разом тогда уж пошла именно о почти полнейшем вот тотальном уничтожении абсолютного большинства россиян, чтобы затем обязательно еще заселить Россию всяческими западноевропейскими (или недобровольно) восточноевропейскими колонистами.
Однако снова бы надо о том чисто сходу заметить, что при всем том нет, и не было за всем этим какой-либо до чего злокозненно священнодействующей таинственной руки безудержно дергающей всех политиков за какие-то совершенно никакому глазу невидимые ниточки.
А имели место довольно-то боязливые опасения, всецело базирующиеся на том грядущем сценарии развития событий, при котором не далее чем завтра в России поспешно сменится правительство и место царя займет радикально настроенный блок ярых националистов, что смело, затем и поведет российских солдат на вовсе не столь хорошо укрепленные бастионы западноевропейской культуры.
При этом надо бы и явно так учесть и всю ту сколь существенную разницу между достаточно изнеженным цивилизацией европейским солдатом и ею пока нисколько никак не избалованным солдатом российским.
Атомного оружия тогда попросту пока еще не было, и никто не мог заранее того предсказать, что истинно вскоре оно уж будет ведь произведено на свет чрезмерно порою более чем излишне всемогущим человеческим интеллектом.
А потому тут сам собою до чего наглядно проглядывает сущий же факт того, что старушке Европе было, отчего в начале 20-го столетия и впрямь-таки мелко подрагивать при одном разве что упоминании о том великом властелине, что неизменно располагался на востоке от ее довольно-то часто и обильно помеченной российской кровью территории.
Да только все те долгоиграющие имперские планы всегда были более чем естественно крайне ведь донельзя исключительно неопределенными…
Европейские правители вовсе не были всегда уж разом только лишь за что-либо и впрямь всецело одно!

Да и сами российские либералы тоже совсем не всегда полностью так осознанно ведали, а чего это им самим от всей этой жизни было вот значится, собственно, надобно.
То ли полнейшей свободы или во всем безгрешной жизни безо всякой той русской волынки, да и той еще самой всегдашней безыдейной скуки.
Бездумное подражательство Западу или пренебрежительное отрицание всех его безнадежно утопических ценностей буквально рвало страну на куски, причем почище самых грязных и алчных планов каких-либо неведомых сил, что (для кое-кого совершенно определенно) и крутят все свое кино за спинами так или иначе имеющихся в этом мире политических элит.
Да еще, между тем, им это, оказывается, и вообще попросту как есть свойственно делать во всякое время, да и во всяком-то месте.
И уж в России, дело ясное, в самую первую значится очередь…
А между тем русский народ очень долго, хотя и вовсе бессознательно, рвался и рвался к великим благам общественных свобод, но его попросту никто не возглавил, поскольку этого никак не дозволила повседневно существовавшая сумятица и разобщенность, причем не только сугубо внешняя, но в том числе зачастую и в душах отдельных людей…
…а уж она-то попросту совсем никак не оставляла ни малейшей возможности действительно настоящего могучего лидерства.
Да и Федор Достоевский, тоже, зачастую яростно метался промеж двух огней, как между той еще самой средневековой российской дикостью, да точно так порою, несомненно, вполне как-никак и доводилось ему обретаться и близ той до чего утонченной всеми своими сколь яростно своекорыстными помыслами сущей же целесообразностью новых времен.
Его многолетняя скитальческая жизнь с семьей заграницей…
Он смешал все это в некое единое и впрямь-таки до чего еще донельзя же никак неразделимое целое, и вот именно этот вящий сумбур и был, собственно, прозван людьми «достоевщиной».
А между тем та довольно зыбкая почва, на которую некогда в сущем бессилии упали свежие семена светлых помыслов Федора Михайловича Достоевского, была, как есть, беспробудно проникнута всеобъемлюще же всеобщей вековой тьмой, а потому и представляла она из себя тот самый омут с весело и резво и копошащимися в нем бестиями-чертями.
Да и Чехов, пусть и не злонамеренно, но тоже ведь некогда обронил некое зерно во всем, безусловно, весьма сомнительной истины, которое между тем затем и проросло, и нашло свое место в виде колосьев на гербе новоявленного, рабовладельческого государства.
Русские классики общемировой литературы, как-никак породили на свет слишком много мишурного блеска сколь безмерно благих идей.
Причем, надо бы тут чисто уж сходу невозмутимо и веско разом заметить, что все эти их словесные излияния, обильно и яростно порицающие буквально-то всеобщую и всеобъемлющую безыдейность того еще дореволюционного бытия, его сущую аморфность и скуку, всенепременно при этом издавали бесподобно пряный дух на редкость радостно вскоре грядущей близкой свободы.
Да только, в конечном-то счете, оказались они вполне насущной предтечей века, в коем беспроглядно же наглядно фактически ведь преобладало именно то донельзя безусловное и принципиальное отсутствие всяческого гнета общественно проявленной совести, а также и стали те новые времена весьма значимым оплотом беспредельно яростного фанатизма.
Причем всему тому самым-то откровенно явным прологом, да и вполне уж зрело весомым нравственным обоснованием, сколь, несомненно, некогда и послужили именно те вовсе несбыточной красоты мечтания, что до чего неизменно попросту начисто с корнем отрывают, от всей естественной почвы довольно многозначительный пласт о чем-либо трезво думающей интеллигенции.
И уж тогда под вскрывшейся «почвой обыденности» действительно разом затем и начинают шевелиться всевозможные подземные черви, весьма активно и до чего крайне раздольно при всем том разом выползающие оттуда на весь белый свет.

Ну, а вслед затем лучи дневного светила и станут безнадежно, затем затмеваться яростным сверканием в грозных очах, и тогда днем с огнем разом окажется попросту никак невозможно найти себе хотя бы одного того безупречно здравомыслящего человека.
Причем тех еще самых простых людей при таких делах вполне уж запросто можно будет и впрямь-то сходу заставить более чем ответственно всех вот разом поверить даже и в то, что солнце неизменно восходит на западе, ну а заходит оно, как и понятно вовсе не иначе, а только лишь на востоке.
Да и провернуть - это будет проще пареной репы, собственно, говоря, как раз исходя из того, что святая простота доверчивости ко всем тем, кто безбожно так и несет всевозможнейшую чудовищную ахинею, попросту разом становится самой неотъемлемой аксиомой всеобъемлющего восприятия всей-то нас неописуемо же зловредно нынче обступающей, осатанело революционной действительности.
Народ, он всегда бежит никак не за правдой, а за краюхой хлеба, которую ему можно, в принципе, донельзя мастерски более чем торжественно и клятвенно всячески наобещать в том самом до чего ведь блекло освященном светом истины, сладком, словно тот еще дивный сон, наилучшем грядущем.
Ну, а восторженно и угловато мыслящая интеллигенция может и впрямь довольно-таки искренне радоваться всему тому и вправду наконец-таки ныне вернувшемуся относительному же внешнему порядку.
Ну, а кроме того, всеми теми необычайно спешными темпами ныне уж строится то самое до чего безупречное социалистическое общество, о котором им весьма долго в розовых снах некогда ранее только лишь весьма сладко мечталось.
Лапша она уж разве что в мирное и спокойное время этак-то довольно ведь быстро вниз с ушей оседает, а во время бурное и вовсе неспокойное она с них слазит медленно и крайне болезненно.
И это, кстати, касается абсолютно всех тех или иных слоев общества.
Народ и интеллигенция, варясь в одном котле колоссального социального потрясения, как есть еще разом встряхнувшего буквально-то все те или иные доселе незыблемо существовавшие основы, полностью одинаково донельзя же безрадостно выживают и видят при этом кошмарные сны.
А сны те целиком при этом так и состоят из тех еще истинно чудовищных революционных явей.
И уж представляло нечто подобное из себя самое естественное следствие того-то самого бешеного энтузиазма, вырвавшегося наружу именно в связи с тем, что была буквально враз тогда истинно вот всеми обретена та самая до чего беспардонно дармовая свобода.
Ну, а ею сколь всласть смогли тогда воспользоваться разве что те, кто всею черной своею душой жаждал безвластия и полной безнаказанности за абсолютно все немыслимо ужасные проявления того еще самого чрезвычайно ведь чудовищного своего своеволия.
Причем довольно малое наличие грамотных людей из своих, то есть именно тех, кому и вправду доверять было бы чисто так на деле и впрямь поистине можно, и привело как раз к тому, что большевистская агитация взяла ведь полностью вверх над всяким иным здравым смыслом.
Ну, а те «великограмотные правители», видать весьма же ответственно полностью до чего взвешенно осознавали, чего это именно, и когда они на редкость последовательно совершали, раз столь властно, они всеми теми беспрекословными (к их самому незамедлительному исполнению) распоряжениями более чем бесцеремонно и беспрестанно тогда так и разбрасывались.

В принципе, природа этого явления, безусловно, была заключена также и в самом том сколь же беспрецедентно насильственном отмирании всей той прежней, нынче вовсе вот напрочь отринутой веры, как и самой явной необходимости поиска, ей более чем достойной замены, куда только значительно поболее во всем соответствующей духу данной новой эпохи.
Причем зародилось все это никак и близко совсем не в России, а в той самой крайне ведь агностически настроенной Западной Европе, ну а оттуда затем с попутным ветром все это, в конце концов, донеслось и донельзя же далекого российского берега.
А заодно и великие русские классики 19-го столетия явно уж захотели посильно приблизить интеллигенцию к своему народу, а потому и приложили они все старания, дабы через созданную ими перемычку в средневековое российское общество и впрямь полилось широчайшей рекой суровое безверие буквально ни во что, хоть сколько-то ранее истинно святое.

Европа им довольно-таки быстро и легко переболела, ну а Россия посредством всего этого недуга и заразилась же самой ужаснейшей «общественной чахоткой».
Причем наиболее наглядной тому первопричиной и послужило именно то, что европейская цивилизация с самого начала своего существования до чего ведь искусственно стушевывала и упраздняла многие прежние (дикие) представления обо всем этом мире, бессердечно обезличивая отдельного человека, ставя во главу угла, прежде всего его, чрезмерно возвышенные жизненные приоритеты и идеалы.
И уж при всем своем донельзя наглядном перерождении религиозный фанатизм, став фанатизмом высокоидейным, только-то и всего, что присовокупил в потемках душ своих адептов самое безмерное множество свежих сил для того самого донельзя безнадежного преумножения сущего же стародавнего мракобесья в его разве что весьма полновластно вновь обновленном виде и форме.

Еще вот так называемый просвещенный 19-й век до чего еще безнадежно породил абсолютное безверие в высшие силы, разом как есть, наделив человеческий разум вовсе-то изначально ему нисколько не свойственной самой ведь более чем безупречной полной непогрешимостью.
Причем все это однозначно произошло разве что из-за всего того весьма уж безотчетного самовозвышения культуры на некий «Эверест», где лишь избранным и было дано… и впрямь-то как есть вполне предоставлялось никем и нечем неоспоримое право безвозмездно (в силу одних лишь свойств возвышенной души) употреблять ее и впрямь-таки сколь живительный кислород.
А чего же тогда могло быть предоставлено всем тем остальным простым смертным?
Ну так им для полнейшего счастья только и надо было… значит, на всех их одно как есть общее корыто, ну, а кроме того и весьма простенькое массовое искусство.
Потребовалось то самое довольно-то длительное время, да и самый конкретный и совершенно вот зримый пример, дабы духовная элита и власть предержащие, безусловно-то, вполне осознали, что как следует, его до самых краев не наполнив, они истинно многим при этом уж более чем наглядно разом рискуют.
А именно как-никак, а всецело оказаться попросту же совершенно низложенными в результате ярого народного бунта.
Однако для всего того на редкость достоверного понимания данного факта их явно еще надобно было буквально до самых чертиков раз и навсегда сколь этак здорово напугать.
Да только, как то и впрямь более чем наглядно видится автору этих строк для вполне стоящей того полноценности эффекта непременно бы хватило и очень даже многих относительно мирных забастовок.
Так, что и близко тут не было какой-либо вообще явной необходимости в том самом до чего безнадежно весьма же уродливом создании некоего того великого псевдосоциалистического монстра.
Причем теоретическая база для всего его замогильного жития-небытия была как есть, еще первоначально уж создана именно теми-то широкими кругами общественной мысли, и лишь затем только была она сколь еще беззастенчиво и впрямь узурпирована довольно-то малой группкой псевдосоциалистических монстров во главе с Ильичом.

И это именно те, кто и ныне более чем явно желают буквально все народное добро именно что по-своему безо всякого вообще остатка разом перераспределить, лучше всего, затем и поделят все ими на самую скорую руку безжалостно и скрупулезно у тех самых господ буржуев до того заправски бесслезно награбленное…
И никто из них это теперь совсем естественно сходу снова чье-либо личное добро в то самое весьма эфемерное и чисто абстрактное народное пользование совершенно не отдаст - вовсе не та это людская порода.
Да этого точно у них никак при всем том желании совсем не отнимешь!
Зато про всякие те более чем и впрямь будто бы совсем этак легко достижимые общественные блага они исключительно ведь мужественно и стойко и вправду умеют языком своим безо всяких костей попросту до чего на редкость совсем уж безостановочно все время без конца и края молоть и молоть.
Да вот, однако, нисколько не преумножать их при помощи каких-либо своих действительно вполне того стоящих интеллектуальных усилий.
А еще и весьма же насущное моральное обоснование для абсолютно любых насильственных действий у всей той совсем на редкость разношерстной шушеры неизменно зиждилось разве что на ослепительно чудной самоубежденности всем блаженным духом своим восторженной интеллигенции.

А она между тем никак и близко не сопротивлялась всей той революционной этике, причем как раз же именно в силу всех тех своих чисто собственных сколь безмерно острейше безжалостных убеждений.
И ведь все это исключительно разве что потому, что над чьим-либо большим и светлым разумом до чего безраздельно преобладала одна та донельзя куцая правда книжных истин.
Да вот, однако, были эти задушевно душистые аксиомы весьма и весьма безответственно далеки от тех самых до чего обыденных реалий быта почти уж повсеместно вовсе этак совсем невежественного народа.
И он никак не был способен проснуться, раз он и не спал, а только жил тем, чем он жил, а спала и дифирамбы себе под нос в сладком сне пела именно та дивно же восторженная интеллигенция, и этот ее сон и обернулся для всего народа вековым кошмаром осатанелого, идеологического маразма.
И главное все это предстало именно в подобном виде разве что исключительно потому, что по представлениям ревностно и революционно настроенных демагогов, богатство неизменно же всегда находится в руках сильных, что только лишь то и делают, что до чего беззастенчиво и беспрестанно угнетают всех тех слабых и немощных.
Ну, а из всего этого явно следует, что у них его и впрямь-то полагалось с ходу отобрать, дабы максимально затем промеж всех сирых и обиженных на скорую руку разом и перераспределить.

Явственного понимания того, что подобным путем лишь только разом всецело растравливаются самые кровожадные стадные инстинкты, у тех самых весьма благодушных дореволюционных доброхотов попросту не было даже в помине…
Они хотели святого добра и только одного добра, а уж, дабы всеми силами искренне так радостно его достичь они до чего бесцеремонно и намеривались разом ведь вымазать простонародные массы в безудержно обильной крови всех их давнишних и кровных вековых угнетателей.
И ох уж это немыслимо цепкое до всяческих тех мелких фактиков лицемерие, до чего незыблемо заключавшееся в самом вот бездумном братании с идеалами, выношенными на щите еще теми кое-кем и впрямь до чего идиллически воспеваемыми историческими личностями, а именно Робеспьером, а ранее Кромвелем.
И это именно оно и сослужило России самую ужасную службу, собственно, и, оказавшись одним из наиболее важных факторов, превративших ее в некий новый Египет, хотя она всегда искренне жила светлой мечтой являть собой лик Третьего Рима, то есть попросту быть во всем наиболее естественным продолжением Византии.

И это ее явное перерождение проистекало, собственно, лишь оттого уж крайне ведь исключительно до чего весьма непритязательного обстоятельства, что людей вполне всерьез некогда возжелали возглавить, взнуздать и отправить по всему тому крайне нужному кому-либо навеки вечные безупречно «правильному» пути.
И ясное дело, что подобная безоглядно и безапелляционно идейная тенденция ничего хорошего… кроме разве что чего-либо беспредельно плохого, в самой уж себе нисколько так вовсе никак не несла…
Вот бы понять всяческим горе-воякам с тем безумно же великим общественным злом, ту неимоверно гигантскую разницу между добром всецело отлаженным и подогнанным к действительности и его полнейшим антиподом, наилучшим из всех орудий Сатаны ВЕЛИКОЙ ЛЮТОСТИ благом, сплошь нашпигованным лихостью и ухарством, а главное, еще и предначертанном без разбора всем разом.

А между тем писатели гуманисты, такие, например, как Сергей Довлатов всегдашне стремятся донести до нашего сведения на всех страницах своих книг ту ярко искрящуюся собственным светом мысль о том, что в принципе-то невозможно, обустроить наше житейское бытие на том самом крайне зыбкой основе излишне прекраснодушных, аморфно праведных логических доктрин.
На чистой от буквально всяческой житейской грязи бумаге они, может, и вправду выглядят весьма заманчиво, но жизнь - это река, а вовсе не костер и уж тем более не доменная печь.
А потому, вот, значит, чем оно будет разве что поближе ко всему тому, так и сверкающему в ночи искрами очистительному огню, тем оно вполне ведь как есть соответствующе отныне и окажется на редкость, куда подалее от всех тех доселе полностью естественных норм никак и близко неизменной общественной жизни.
Прекрасные идеалы, во всем на редкость безупречно хороши разве что как некие далекие маяки во всем том чисто же одиночном, а никак не наскоро и безбожно откуда-то извне яростно подстегиваемом «заплыве» по всему тому непомерно безбрежному морю нашего пока до чего и впрямь еще сколь этак всеобщего невежества.
Ну, а когда их путем слепо же бездушных логических умозаключений, изощренно и искусственно довольно-то сурово и агрессивно со всей основательностью спешно приближают ко всей той безмерно ведь суетливо обыденной житейской реальности, они только-то всех нас вот затем и приведут к одним лишь грозным рифам всеобщей житейской разрухи.
Поскольку безнадежно утяжеляющие ходьбу по слякоти повседневных невзгод вериги идеалистически будто бы и впрямь изумительно так единственно верного восприятия жизни, безусловно-то, разве что только и утянут нас за собой во всепоглощающую бездну безумно осатанелого зла.
Причем, той еще на редкость несомненной первоосновой буквально всех подобного рода довольно сомнительных общественных начинаний совсем неизбежно являются именно те вовсе-то бесполые порывы чьих-либо безудержно благонравственных душ, что и вправду устремились сходу пошатнуть издревле устоявшееся основы сколь незыблемо же существующей социальной вселенной.

Однако - это один разве что тот высокий ум (безо всяких вкраплений к его внутренней самой-то сокровенной сути весьма неприглядных черт донельзя самовлюбленного эгоизма) и будет способен со временем ниспослать всему этому миру то самое безвременно же великое и всеобщее благоденствие.
Правда, подобным образом все это случится только лишь в том единственном случае, если уж он и впрямь-таки будет, вот вполне зиждется именно на здравых принципах, полнейшего осознания необходимости повседневного задействования сколь недюжих сил всесторонне развитого интеллекта, а не только горячего, и зачастую совершенно во всем бессмысленно безрассудного сердца.
Именно этакий (коллективный) разум, собственно, и создаст светлый путь общественных перемен, а не одну ту ни с чем, что было ранее никак несопоставимую разруху, и прежде-то всего именно в тех и без того полностью пустых головах.
Да нет, это именно данного рода яркий проблеск в черных тучах слепой обыденности затем и претворит в жизнь именно то, что и станет во всем том дальнейшем главными составляющими элементами, куда значительно же поболее справедливого общества.
При этом явно использовав весь тот вдоволь имеющийся в массах задушевный энтузиазм как раз-таки в его-то наиболее стоящем того ключе, а именно в смысле постепенного приучения всего людского социума к вящему состраданию ко всякому ближнему своему.
Война классов отбрасывает человеческое общество обратно в животный мир.
Люди беспрестанно страдают, потому мир скроен плохо, но его плоть и кровь, однако никак ведь нельзя резать совсем по живому, а только лишь взращивать новые и новые поколения в несколько же принципиально другом духе при этом, не отрицая старое, а целиком так на него весьма надежно во всем опираясь.
При этом еще и крайне важно вполне осознавать отчего - это именно все страдания всякого человека, собственно, и берут свое начало, причем и тогда нисколько нельзя разом рубить с плеча обрубая канаты, от века, связывающие общественную жизнь со всем тем сколь надежным причалом, на котором, кстати, и зиждется всякая законная власть.
Ее недостатки зачастую отчасти нивелируются ее весьма существенными достоинствами.
Да и вообще всю ту бессердечную несправедливость совершенно так нисколько неправого общественного мироустройства полностью извести сможет одно лишь всестороннее просвещение, и именно поэтому его до чего еще всегда неистово опасались буквально-то все вездесущие мракобесы той самой, давно ныне, как бы это, ни было печально, всецело-то бывшей Российской империи.
Ну а что еще вообще могло быть и вправду касаемо тех и впрямь на редкость совсем так мгновенных и молниеносных перемен, то тут как не крути, а те самые адски жаркие, словно угли глаза всех тех, чьи сердца были целиком и полностью разом изъедены пламенем бесовской революции…
Нет, то уж далее были никак не настоящие люди, а только лишь одни черные тени былых людей.
Все то, что они совсем неспешно и заправски самоуверенно сотворили со своею страной, и близко не имело никакого отношения к каким-либо уж истинно новообретенным житейским свободам, а только-то к самому безусловному закабалению граждан извечно опричной державы, разве что весьма ведь значительными чисто так дополнительными, тяжелейшими оковами безукоризненно деконструктивной идеи.
Причем буквально все в ней еще изначально было, ну совершенно во всем без всяческих в том сомнений именно же мертворожденное.
Причем дальневосточное осуществление идей Карла Маркса всею своей живучестью явно обязано именно как раз тому, что сама идея была ведь создана именно что в расчете на некий тот большой общечеловеческий муравейник.
И всему тому вышеизложенному можно отыскать вполне и впрямь уж исключительно полноценное подтверждение, причем именно в той на редкость достойной самого еще многократного прочтения и почтения художественной литературе.
И, конечно же, такие писатели как Сергей Довлатов, да и другие, подходят к описанию данных, некогда произошедших в стране событий несколько иначе.
Однако сама суть - она ВСЕГДА ТОЛЬКО ОДНА, и разве что было им дано ее раскрыть, никак не в каком-либо весьма вот на редкость самом-то более чем конкретном их произведении, скажем, той же «Иностранке» Довлатова, а буквально во всем изумительно до чего прекрасном их творчестве.
Далее цитата из классика эмигрантской литературы Сергея Довлатова «Иностранка»:
«Так что же выше справедливости?
- Да что угодно, - отвечаю.
- Ну, а если более конкретно?
- Если более конкретно – милосердие…»

Милосердие - отнюдь никак не поповское слово, ему только-то и вправду должно было проявляться именно к людям действительно уж того вполне до конца достойным, скажем так, к будущим жертвам кровавого маньяка, если он, не дай Бог, еще возьмет да сбежит.
И это как раз в эдаком случае очень даже необычайно доброе за чей-либо вовсе вот явно разве что чужой счет общество и может проявить сущее ханжество: оно, мол, против всякого убийства как такового.
Однако все это, в свою очередь, должно бы обозначать, в том числе и его самое обязательное предотвращение, пусть и ценой крови того, кто был явно уж всецело достоин именно подобной, далеко не худшей участи.

А всех тех политических смутьянов в той еще старой России действительно же следовало повсеместно выкашивать, словно сорную траву, для буквально всеобщего счастья и благоденствия всей той ныне навеки как есть полностью былой империи.
Эдвард Радзинский в книге «Наполеон, Жизнь после смерти» цитирует слова этого доблестного полководца, который более чем искренне рассуждает о том, чего это вообще только ведь происходит, когда правители из-за одной сердечной своей мягкотелости этого никак и близко вовсе-то совсем не делают.
А между тем речь тут идет никак не о России, а о той якобы до чего вполне достойно просвещенной европейской стране с многовековым опытом цивилизации и культуры.
И вот они истины, что попросту явно уж сами собой так и выскакивают чертиком из табакерки европейской, а не только-то исключительно чисто российской истории:
«В революции есть всего два сорта вождей — те, кто ее совершают, и те, кто пользуются ее плодами…
Пришло время срывать плоды с дерева революции, и к власти пришли воры и негодяи. Началась "охота на ведьм". Под радостные крики толпа разбивала статуи великих революционеров, которым еще вчера поклонялась».

А впрочем, надо бы тут именно что сразу весьма вот безапелляционно как раз-таки про то самое на редкость же строго сходу заметить, что в некотором смысле все те западноевропейские представления о том, что кто, мол, победитель тот, и свят, светел и прав…
Нет уж, все этакого рода их добропорядочные воззрения вполне ведь, во всей своей сущности, сколь на редкость более чем восторженно совсем безоблачно глубочайше искренни…
Да только в России подобного рода конформизма попросту и близко никак ведь никогда вовсе и не бывало, однако при всем том до чего неизменно имелось то самое донельзя странное и полумистическое устремление буквально всегда быть только за родину, каковой бы она нынче теперь уж ни стала…
А, кроме того, явно существовал и тот довольно хорошо прижившийся на российской почве европейский стиль духовной жизни высших классов, что всегда до чего вполне во строго так церемониально подавлял всю ту еще издревле существующую пасторальную российскую действительность.
А также и само, то довольно «премилое» сочетание простой «домотканой обыденности» и логических абстракций совсем уж донельзя вычурного вида и толка на редкость вот отрицательно сказывалось на буквально всеобщем-то духе той никак вовсе небезызвестной предсталинской эпохи.
Да светлые мечтания той поры вселили яркие надежды в конечном итоге ставшие одним только фиговым листочком ранее и никогда и небывалой тирании…
И ведь все это более чем наглядное производное сколь откровенно пафосного энтузиазма и впрямь в те времена разом вознамерившегося сходу низвести на нет всякую несносную темень и гнусь довольно недавнего Средневековья.
Или с точностью до наоборот, безусловно, как есть весьма вот всесторонне создать всему тому стародавнему образ некой наивысшей святейшей святости духовного единства всего того нынче да и всегдашне именно что подобным образом чисто так повседневно уж нынче существующего общества.
И вот и пришли те чертовы бесы-большевики да и вымели все подчистую, никак нигде не оставив никакого места для каких-либо существенных разногласий, что между тем явно и оказалось на вящую радость просвещенной прослойки образованного общества, нисколько-то не привыкшей куда-либо идти самой, а всегда предпочитающей быть кем-либо под руку слепо ведомой…

А именно поэтому сущим же бестиям безликого террора большевикам и удалось разом вытеснить все и вся, объединив славянофильство с западничеством, заодно и придав весьма деланного пафоса всей той совсем несусветно вымученной великорусскости…

Вот нет, чтобы той еще стародавней интеллигенции самой уж заранее обо всем том и впрямь более чем на редкость ответственно позаботиться, воспользовавшись для того своим чувством меры, духовностью, разумом…
И тогда уж никак не было бы на всей российской земле этакого сверхкрепостного строя, который и шепотом с женой в постели было теперь ругать попросту, ведь нисколько вовсе-то небезопасно.
Причем надо бы и со всею той донельзя значительно возрастающей горечью сходу заметить, что никак не аморфно и прянично, а именно во всем по-деловому взявшись за дело, российская интеллектуальная элита вполне могла бы всех бед российской глубинки уж в конце 19-го века хоть сколько-то, довольно-то разумно всецело коснуться.
Однако сколь многим из ее представителей всегда было никак не до того, раз наиболее во всей этой жизни главным для них, безгрешных и праведных, всенепременно было, как раз-таки только и всего оказаться во всем же явно превыше тех еще сточных вод всегдашне на редкость до чего только зловонной общественной клоаки!
То есть, они и вправду могли в чем-либо этаком по молодости совсем уж донельзя ненароком увязнуть, из-за всего того юношеского ветра в голове, попросту пока толком не зная, как это, собственно, повлиять на все те беспросветно так мрачно происходящие вокруг них события, а только-то и желая все сходу полностью переменить…
Да только, с возрастом во многое, вникнув, а потому и более чем, надлежаще явно прозрев…
Ныне весьма уж стояще в этой жизни до чего обстоятельно обустроившись и остепенившись, они, безусловно, затем становились достопочтенными отцами семейств, с довольно ретроградными взглядами касательно всего на этом свете никак вовсе-то не подспудно и пришло и поныне где-либо происходящего…
Однако наиболее главное в них всегда было более чем истинно ведь во всем неизменно, а именно - только-то и могли они сыпать и сыпать словесами, и ничего более в их уме и не могло никак вообще тогда зародиться.
А как раз потому им и было донельзя свойственно и впрямь исключительно ведь радостно и благоразумно жить, совершенно же безыдейно при этом всецело чураясь буквально всего сколь еще этак откровенно темного, кровавого или этак никак не в меру грязного, причем словно бы тот еще черт от ладана.

А между тем тот, кто действительно возымеет желание уйти в политику, дабы на деле, а не на пустых и праздных словесах, уж прийти, во всем затем посильно на помощь всему своему до чего извечно так и претерпевающему дикие невзгоды простому народу…
То вот, дело-то ясное, что всякому тому надо было научиться практической сметке, а все пустые светлые мечтания разом и позабыть на самом пороге любого государственного учреждения.
Поскольку находясь на службе надо бы всегда помнить, что именно движет все большие и малые колеса общества.
А они двигаются только за счет личных амбиций и правильных разумных союзов с теми, у кого те же амбиции направлены в точно ту сторону, а всякие благоглупости и слепые идеалы надо бы сходу забыть как бесполезный вчерашний сон.
А еще надо никак не бояться чертовски грязного лика нынешней действительности, а всячески его ничем при этом, не брезгуя до чего старательно чистить, а это между тем никому не сулит ни безукоризненно белых рук, ни чистой совести.
Но как раз именно запачкавшись во всех видах грязи, и можно будет затем обеспечить несколько лучшее будущее всей своей многострадальной стране.
А если кому все это не по нраву, то пусть займется чем-то другим, а в политику носа своего попросту вовсе вот совсем не сует.
Нет, попросту явно так всецело обязан всякий, кто решил стать государственным человеком сколь еще наскоро приучиться, всегдашне вполне ведь достойно соизмерять все свои собственные действия со всеми теми и впрямь донельзя щекотливыми истинно долгими веками исторически прочно сложившимися канонами.
И снова следует повториться.
Коли не хочешь руки марать, так и сиди себе тихо в тени и нечего того лишнего без дела попусту совсем уж нисколько и не болтай!
Поскольку и близко то совсем оно никак не иначе, а было то общество в начале 20 века, разве что лишь временно возглавлено (а предварительно полностью обезглавлено) лицами, совершенно ему чужеродными, попросту и не знающими вследствие полнейшей своей отрешенности всей-то сути самых доподлинных политических явей.
Раз уж были те члены Временного правительства буквально-то во всем несоизмеримо далеки от любых тех или иных более чем доподлинно настоящих реалий жизни.
А как раз потому пышно и красочно, рассуждая обо всех тех до чего наспех произведенных ими нововведениях, они только лишь и заносили руку над всякой вообще в их стране законностью и правом каждого гражданина на его жизнь и всякое его имущество.
Они жили в свете доблести всяческих славных книжных грез!
И они заново изобретали велосипед, пытаясь с нуля построить нечто доселе вовсе нигде и никогда ранее и не существовавшее.
А это только и было чревато грядущим резким скольжением всего и вся резко назад в глубину ушедших веков.
А следовательно, при всем том дальнейшем до чего безудержно так стремительном развитии исторических событий тот ведь самый на добрую половину явно вот и без того полуразложившийся общественный организм лишь только поболее тогда погрязнет в сущем разгуле извечной коррупции.
Но размеры ее и аппетиты тех, кто будет отныне править, будут уже отныне совсем другие…
Расцвет свободы может иметь не тот никак не кровавый оттенок только лишь, если она добыта разумом, а не чувствами.
Смерть прежнего сходу захлебнется в крови, но у людей действительно будут восторг на лицах, но это упоение будет крайне недолгим.
А впрочем, если не обращать внимания на всякие дико уродливые частности действительно переживет держава, находясь в агонии до чего весьма краткий период вконец одуревшей от всего нового и непривычного осатанело бесшабашной свободы…
Да только явно зачастую будет она выражаться в одном лишь сущем раздолье для всей той донельзя так отчаянно склизкой царицы анархии.
Да и тот жесточайший на свете порядок, что уж затем только и воцарится в стране при том незапамятном Отце всех народов, был абсолютно ведь чисто житейски липовым, поскольку буквально повсюду тогда царили восторженная ахинея и полнейший разброд разве что извне скованный внешними одеждами циклопичной и как есть чисто одноглазой тирании.
Та власть и впрямь довольно-то зорко поглядывала на всю имеющуюся картину (с ее личной точки зрения) идейно как есть праведно выдержанного духа, весьма стремительно подавляя буквально любые, какие только вообще были при ней хоть как-то возможны политические поползновения, даже если и заключались они в одних двух нечаянно кем-либо оброненных словах.

Свобода слова и дела после уничтожения несносных оков, она ведь на самый короткий срок, ну а затем все гайки государственного аппарата вновь же окажутся, намертво приварены, и всякая мысль о своем личном волеизъявлении станет тогда сущей крамолой и неизменной ересью, всецело противопоставляющей себя всему нашему сколь извечно светлому вероучению.
Однако весьма многие представители российской интеллигенции всего этого и вправду тогда так и не поняли, поскольку делать подобные выводы обо всей той былой своей истории вовсе-то не их, болезных, безнадежно же поистине во всем правое дело.

Им ведь и впрямь до чего непременно разом потребуется, чтобы все, значится, как есть, именно же возникло на редкость попросту совсем вот однозначно само по себе полностью автоматически.
Причем фактически в единый миг, разом зародившись, как раз уж именно всецело так именно подобным путем, оно всенепременно и будет, куда чище, выше и справедливее.
И главное - это до чего и впрямь самое же насупленное мнение абсолютного большинства.
У автора вообще сложилось именно этакое, пусть и довольно субъективное мнение, что и Льва Толстого попросту совсем унесло рекой буквально-то всеобщих предрассудков, а потому он самым тщательнейшим образом, безусловно, и впрямь до чего своекорыстно скрывал все свои доподлинно искренние взгляды на данный более чем вполне ведь насущно осмысленный счет.
Естественный ум этого великого классика кое-где явно проступает сквозь сущую тьму диких суеверий, да только надо бы сразу оговориться, что уж, скорее всего ему было до чего на редкость всецело важнее на деле являться популярным писателем, нежели чем действительно быть вовсе никак не в меру (среди невежд) зрелым мыслителем.
И, кстати, это как раз-таки чьи-то скверные и приторно слащавые восхваления и могли полностью уж окончательно убить в нем всякий тот весьма же естественный для всякого развитого интеллекта довольно-то вполне обыденный здравый смысл.
Да и воевать за всякую мелкую житейскую правду, ему явно и близко до чего еще искренне попросту совсем вот никогда не желалось.
Надо бы помнить, что от всего того никак не в меру оголтелого критиканства можно было заработать разве что одни большие шишки, а вовсе-то не большое уважение как и тот донельзя величественный так и проникающий затем во все уголки чьей-либо светлой души бесподобный почет.
Да и к тому же сколь невероятно «гигантская волна всеобщих общественных настроений» того истинно великого писателя Льва Толстого точно как-никак попросту подхватила да и понесла в сторону брега нежно сладких мечтаний…
То есть, сам по себе ветер той безмерно от всего того прежнего полностью отрешенной, безудержно вольнодумной эпохи неизменно дул в одну лишь неправую сторону полнейшего, значит, душевного отрешения от всего того, что было ведь только некогда, собственно, ранее…
И раз все, то доселе прежнее и было тем самым наиболее наглядным образцом сущего мракобесья, а нынче у нас, как оказывается и впрямь-то эпоха неизбежной переоценки всех тех до чего давно отживших свое прежних и допотопных общественных ценностей…
Ну а разве, что именно поэтому тогдашняя духовная элита, и заняла позицию весьма вот наглядного самосозерцания в зеркале всяческой донельзя же утонченной литературы.
И все бы ничего, да только в этом зеркале слишком многое зачастую отображается чересчур вычурно и схематично, а потому и лишено настоящей плоти жизни.
А, следовательно, всячески до чего резво пытаясь весьма вот откровенно навязывать грязной и неумытой действительности именно те чисто воображаемые качества, только лишь всячески разом усилишь дьявольски хитрую темень и ложь.
И это именно так потому, что люди до самого нутра проникнутые демагогическим злом только ведь спят и видят как бы это под сенью чистейшего, но крайне наивного добра им бы сходу примостить именно что свое чудовищно эгоистичное я.
И у них, кстати, было до чего много общего со всеми теми, кто действительно хотел поистине вот создать справедливое общество, полностью уничтожив всякое доселе существовавшее социальное неравенство.
А все это только потому, что те же российские недотепы-западники нисколько никак не собирались на самом деле и вправду отказываться от той-то еще стародавней «палки погонялки» для их и без того (безо всяких светлых идей) долгими веками весьма уж порядком забитого народа.
И вся та разница между их представлениями и воззрениями славянофилов заключалась, собственно, говоря, только в том, а для чего это вообще, уж снова значиться собирались ее тогда применять?
Ради добра и счастья, как и торжества либерализма, или с точностью до наоборот как оно неизменно было у всех тех ультраправых сил.

И тот самый кривой трещиной, прошедший раскол промеж двух совершенно диаметрально различных (по всему своему мировоззрению и мироощущению) сил российских интеллектуалов, в своем конечном итоге как раз, и привел к сущей же смерти всей государственности как таковой, а также еще и ко всеобщей более чем несусветной анархии.
А между тем истинная во всей своей подлинной разумности борьба с общественными язвами должна была носить вовсе-то не более чем именно тот и вполне уж, кстати, полностью однотонно до чего ведь ярко выраженный характер.
А именно могла бы она (задолго до всякой революции), безусловно, так заключаться именно в тех-то самых сколь дерзновенных высказываниях, причем как в прессе, да и в сугубо личных кулуарных беседах…
Однако коли кому и стоило весьма сурово выступать никак небезосновательно против чего бы то ни было, то уж речь тут могла идти разве что о самом-то принципиально суровом противостоянии супротив всего того более чем безнадежного засилья лживого корыстолюбия священников, взяточничества чиновников, непосильных условий труда для рабочих и все такое прочее.
И яснее ясного, что жаркие дискуссии как раз-таки подобного рода и стали бы тем самым поистине краеугольным камнем, на котором и могла быть, затем еще посильно ведь воздвигнута та самая явственно иная действительность и близко-то никак вовсе не полная всяких ядовитых химер.
Однако люди испускающие лучи слепящего света нисколько не душевное тепло при этом создают, а вычурный обман чувственно благих иллюзий.
Их добро аморфно, поскольку всецело оно разом оторвано от грязной почвы, что у всех у нас где-то под ногами.
И именно поэтому таким людям будет всегда же удобнее разом строить воздушные замки, а не создавать в житейском болоте прочный фундамент грядущего действительно лучшего бытия.
Причем легче-то всего этаким деятелям добра и в дореволюционное время было донельзя ведь смачно, а также и на редкость уж воинственно только лишь и поругивать нынче существующую власть, которая (в личных разговорах) этого делать никому тогда совсем не запрещала.
Однако царские чиновники, так и ловя слухи о том, как их вовсе-то беспрестанно уж всячески распекают на все корки, да и вообще и впрямь-то распинают на широком кресте, при всем том явно становились разве что как есть во многом морально слабее и всецело лишь низменнее и деспотичнее.
Причем случилось все это сколь задолго до той самой первой революции.
А вот кабы в тех широко распространяемых листовках речь, собственно, шла вовсе не про окаянного царя, а говорилось бы в них обо всех тех до чего еще самых многочисленных грехах всякого местного руководства со всем тем доподлинно подробным их последующим довольно-таки пространным перечислением…
Нет, именно при данном раскладе вместо разбуженного от глубокого сна народа порядок в стране наводили бы именно те, кому оно было и впрямь этак вполне ведь на деле положено.
И главное, задолго до бесславного падения в пропасть небытия всего царствующего дома Романовых и надо было начать создавать фонды для нуждающегося населения, а не бубнить чего ни попадя про безудержно лютую власть самодержавия, как и ржавые цепи, которые надо бы столь спешно разорвать, дабы достичь никому неведомого всеобщего счастья.

А чего и впрямь до этого непомерно ужасного, собственно, было?
Неужели одно лишь унижение, боль и смерть?
Да нет, похоже на то, что речь в подобном духе можно вести лишь о том, что в результате всех этих благих намерений и усилий и пришло уж всему тому «проклятому прошлому» сколь действительно вот посильно до чего еще разом на смену.
Но почему - это вместо долгожданного света к нам и впрямь сходу нагрянула сущая тьма египетская?
Ну, так, наверное, все это, приключилось как раз-таки в связи с тем, что подпольные и подвальные типографии одни лишь те непомерно большие деньжищи жрали, словно та еще свинья помои, да и сеяли при всем том одну лютую смуту и разобщенность во всем просвещенном, а тем паче непросвещенном обществе.

И это как раз в этом, кстати, и заключается тот ведь самый «хлеб насущный» для всяческого рода политических авантюристов.
Поскольку наиболее главной их задачей (а скорее даже совсем вот беззаветной и своекорыстной мечтой) всегдашне являлась одна лишь их до чего уж этак самая непосредственная надобность войти бы силой во власть в их непомерно пока совсем отсталом, аграрном государстве.
То есть, в том еще яростном вихре восторженного популизма донельзя вот резво прибрать все, то общественное именно что лично себе, оставив при этом народу одни те вовсе и неосуществимые светлые мечты о донельзя скорых переменах в его извечно безотрадной участи.

При этом, однако, никак нельзя забывать, что обиженные жизнью благодушные исполнители чьей-либо явно чужой воли, в действительности болели душой за те истинно величайшие на все последующие времена небесные блага для того самого до чего совершенно безликого (в их глазах) простого народа.
И ведь всеми ими двигало нисколько неистребимое желание - отомстить бы самодержавию за все беды и несчастья их личной жизни, кои они вольно или даже невольно приписывали всему своему донельзя унылому существованию под его тяжкой пятой, попросту разом увязывая его единоличное правление со всем, так сказать, крайне неудавшимся своим бытом.
И надо бы довольно уж горько и едко заметить, что подобного рода люди нередко деконструктивны во всем своем чисто обиходном подходе по отношению к той из века в век неизменно окружающей их суровой действительности, а потому от них и нельзя было ожидать ничего хоть сколько-то путного и созидательного.
Но от них ничего подобного и не ожидалось, а куда скорее, наоборот - от них еще изначально требовали одного лишь разве что безмерно слепого разрушения всего того, ясное дело, вовсе-то не ими некогда созданного.
И это ведь исключительно ради этого революционеры верхнего яруса демагогического крыла как есть беспрестанно сражались со всем тем до чего невероятно треклятым прошлым, безусловно, же, исходя, как тот старый паровоз (с прохудившимся котлом) паром, лютым пылом борьбы со всякого рода от века, и поныне существующей в России социальной несправедливостью.
Но сами-то они не в Якутии тем временем в ссылке несчастливо обитали, а в эмиграции щи лаптем хлебали, аж за ушами у них до чего оглушительно совсем так беспрестанно тогда трещало.
Причем именно тот, кто их поил да кормил за счет беспрестанных экспроприаций, а проще говоря, занимаясь тем самым обыкновеннейшим рэкетом и грабежом, в конце концов, и оказался их безжалостным мясником, попросту никак не питая ни малейших иллюзий относительно их неподкупности и ничем неукротимого аскетичного фанатизма.
И совсем неспроста очень даже многие из тех еще ранних большевиков чисто ленинской формации сами уж, как есть, в конце концов, и пошли в котел людоеда, когда тот полностью и окончательно пришел к безудержной и абсолютной власти.

Однако были и те другие, кто прежнюю власть вовсе не прокламациями расшатывал, и шли те люди прямо-таки на верную погибель.
И эти боевики-эсеры, были ярыми и стойкими во всей своей идейности суровыми же борцами «праведного народного мщения», и, как всегда при подобного рода отчаянно кровавых делах, они более чем определенно мстили непонятно кому и непонятно за что.
Потому как та самая чисто метафизическая вина перед всем своим до чего разнесчастным народом, как и абстрактными идеями добра, очень уж весьма малопонятная субстанция, и ее может быть буквально так сколько угодно.
Да только, то истинно настоящее черное зло никогда и близко не испускало дух даже и при самой безупречно удачной ему мести, если, конечно, не была она до чего и впрямь достойно настояна на невинно пролитой крови кем-либо вполне вот полностью О-С-О-З-Н-А-Н-Н-О загубленного, близкого человека.
Глупость всяческого рода иной беззаконной и истово кровавой мести попросту совершенно очевидна, поскольку, мстя за свое, неизбежно отомстишь и за все чужое, ну, а потом это тем, кто об этом до чего слезно просил лишь вдесятеро, затем дороже выльется, раз именно таков он общий для всех нас закон человеческой природы.

Люди, донельзя же яростно отомстив всему тому во всем этак крайне прискорбному прошлому и полностью явно воздав ему должное за дикую тьму прежних мглистых времен, обязательно как-никак, а затем еще создадут кроваво красное несветлое будущее.
То есть, ликуя и радуясь сходу пуская в расход царских чиновников, народные мстители донельзя уж старательно только и подготавливали захват власти людьми с чрезвычайно твердыми и несгибаемыми, словно гвозди, фантастически фанатическими убеждениями.
Да и буквально всяческое кем-либо вполне осмысленно и беспощадно организованное насилие в своем-то собственном отечестве неизбежно подразумевает под собой одно лишь, куда явно же весьма ведь только лишь значительно большее его затем усиление, причем именно в том самом наиболее ближайшем будущем!
И именно как раз, поэтому одной из наиболее важных исторических вех в истории России и стали те самые еврейские погромы, сколь безнравственно подстрекаемые царским правительством, и это именно они отчасти, собственно, и привели, в конечном итоге, к тому до чего еще неудержимому в каких-либо рамках откровенно дикому бунту.
Раз вовсе и близко никак нельзя полностью уж совсем прижать целый народ к ногтю, и это вполне одинаково касаемо буквально любого действительно уважающего себя национального меньшинства, поскольку в конечном своем итоге оно всенепременно отреагирует всевозможными ответными насильственными действиями.
Вот он, пример из книги Игоря Губермана «Прогулки вокруг барака».
«А поляки?! Неужели вы думаете, что насильственное присоединение, разделы, всяческие унижения, подавление любого шевеления в стране — это все они простили России? А кого Достоевский, этот нерв души российской, — он кого не любил? Тех же евреев и поляков. Почему же вы поляков сбрасываете со счетов, когда говорите о тех, кто осуществлял российский геноцид? Я вам два имени сразу назову: Дзержинский и Менжинский».

К данному на редкость удручающему списку вполне бы возможно присовокупить еще и кавказцев, которым, тоже в составе Российской империи нисколько совсем невесело жилось, да и прибалтов, они-то точно в революцию, как только смогли, всею своей кровавой лютостью тогда безумно отличились.
Ну, а наиболее вящей всему тому первопричиной и стало как раз именно то, что царская власть вообще ведь терпеть не могла попросту уж совсем этак никаких любых инородцев, и всяческого спуску им не давать она и впрямь-то считала истинно великой и святой своей обязанностью.
Да и своих она тоже вовсе-то явно не жаловала, всегда их по струнке в единый ряд ставила, чуть ли не седло на них надевала, а потому и было, куда новому сатрапу сколь ловко примоститься, вот он и взнуздал «кобылу новоявленной российской тирании».
Ну, а главное, оно именно, в том, что Сталин (Джугашвили) никак не до конца использовал все, так или иначе у него на деле имеющееся всевозможные средства по закабалению народа, поскольку все могло быть и впрямь, куда хуже, чем оно и так, собственно, было порою в той беспросветно революционной российской действительности.
В более чем надежное подтверждение своих слов автор может привести слова величайшего на свете поэта Александра Сергеевича Пушкина.
Леонид Ляшенко. «Александр II, или История трех одиночеств»
Прислушаемся, например, к А. С. Пушкину, который в свое время писал: "Не могу не заметить, что со времени восшествия на престол дома Романовых у нас правительство всегда впереди на поприще образовательности и просвещения… правительство все еще единственный европеец в России. И сколь бы грубо и цинично оно ни было, от него зависит стать во сто крат хуже».

Что есть, то есть, и главное тут было только лишь сразу уж все и везде, безусловно-то, разом местным руководителям полностью сходу дозволить.
Причем времена на самом-то деле почти ведь никак не меняются, меняются одни лишь рожи власть предержащих.
Да и в точности таковым, каковым оно всегдашне и было так и остается их до чего всеобъемлюще пренебрежительное отношение к своему исключительно уж непроглядно невежественному (а в особенности в осознании всех своих человеческих прав) от века еще беспросветно нищему народу.
И главное до чего многое более чем неизбежно будет зависеть именно от того самого первого же главенствующего начальственного лица во всем том российском государстве, чей сколь сурово над всем надзирающий лик, до чего неизменно можно будет всегда лицезреть на самом почетном месте в буквально-то любом маломальски значимом начальственном кабинете.
Вот и при Сталине и близко не в едином глазу попросту не было той самой доподлинно настоящей безудержно неуправляемой вольницы, которая и вправду дозволила бы тот самый абсолютный же произвол на местах.
Поскольку тот наиболее, главный и, кстати, за все и вся безо всякого сна и покоя денно и нощно ответственный вождь никогда бы вот никому ни в жизнь не дозволил всех тех величайших зверств, до которых вполне еще могли бы снизойти его чересчур ретивые приспешники на местах.
Вот и Деникин в его «Очерках русской смуты» пишет о том же:
«Московская власть кроила по живому телу страны новые, небывалые формы организации, издавала и отменяла декреты и одновременно вела борьбу против всех. Борьбу против самовластия мест, где комиссары, комитеты, советы с их чрезвычайными комиссиями расхищали власть центра, проявляя нетерпимый областной, местный партикуляризм. Где, по выражению Ленина, правила не коммунистическая партия, а просто трехвостка. Откуда с низов общественной иерархии, из волости доносился вопль: "Члены советов губят нас, насилуют нашу волю. Над нами издеваются, как над бессмысленными скотами"».

Местные деятели, так и не пробившиеся на самый «главковерх», были, куда на редкость значительно похуже ЕГО, у них только той подлинно настоящей власти никогда и близко, как есть, попросту совсем не бывало, ну а задушевные палаческие качества, что кое-кому из их числа вполне и впрямь бы явно дозволили более чем полноценно же стать истинно чудовищным российским Пол Потом у них вполне вот действительно были, причем в том еще самом чрезвычайном избытке.
А у того сколь страшно подозрительного кровавого диктатора разве что страна «Камбоджи» чересчур маловатой вовсе-то некстати, истинно ведь как на грех оказалась, разойтись, по существу, ему было попросту совершенно негде.
Ну а иначе бы этакий тонкий знаток французской поэзии, каким был Пол Пот, мог бы и полтора, а то и два миллиарда людей в кратчайшие сроки запросто уж извести под самый корень.
И разве не было посреди наиболее усердных деятелей НКВД именно этакого рода бесславных гробокопателей, что вполне бы на деле смогли полностью как есть раз и навсегда совсем ликвидировать в до чего многих и без того совсем бессердечных людях все то хоть сколько-то вообще оставшееся в них еще изначально вообще человеческим…
Причем в том самом смысле безвременно сведенных им заживо в могилу людей почти ведь любой из их числа мог бы до чего только разом, пусть и не без труда всецело заткнуть товарища Сталина довольно-то далеко за пояс.
Да и сами расстрелы могли быть отныне полностью упразднены именно как слишком мягкая для «выродков рода людского» не вполне уж для них и впрямь до чего ныне назрело более чем явственно предостаточная мера сурового наказания.
Разве не могли в СССР, как оно было некогда в ту ныне до чего седую старину - людей безо всякого зазрения совести разом начать на кол за политические преступления так уж без счета и сажать?
И ясное дело, что бывали и будут в России, в том числе и подобного рода беззастенчивые ваятели по всенародной крови, что как-никак, а вполне могли и чего-нибудь этакое вовсе новое до чего безумно так зверски разом придумать.
Да вот, однако, на все ее чисто величайшее счастье, пока они совсем никак нисколько не у дел.
То есть, никогда и близко не было в их в руках той еще до чего истинно настоящей политической власти!
Хотя в некотором том совсем уж более чем как есть незамысловатом смысле советский военно-промышленный комплекс, вполне имел и имеет в своих рядах этаких недочеловеков, что более чем запросто могли бы полностью этак разом угробить всю планету в одну лишь угоду чисто своих нисколько никак
неуемных, имперских и идеологических амбиций.
А впрочем, революция - это тот же ядерный взрыв после того самого до чего и впрямь более-менее полноценного накопления критической массы, да только не между частицами, а между живыми людьми во всем том и без того никак уж не бесконфликтно существующем человеческом сообществе.
Однако то, чего никак и невозможно при всем том разом понять, так это зачем – это именно кому-либо следовало все те и без того порою имеющеюся дикие страсти только лишь разве что поболее вовсе беспрецедентно до чего еще яростно прямо сходу нагнетать.
Да и чего это, собственно, хорошего посредством революционной вакханалии действительно разом собирались, в конце концов, хоть сколько—то затем уж добиться?
Ведь между атомным взрывом и революцией никогда не было никакого особого существенного различия…
Тем более что вожди советского (исключительно так отвратительно надуманного красной пропагандой) народа сколь грозно и громогласно явно же приветствовали именно эдакого рода ослепительно искрометный финал далее для них вовсе-то совсем никак нисколько и неприемлемого существования старого мира.
Он для всего их нутра коли не довелось ему быть разом донельзя туго обтянутым с головы и до пят красными стягами, был ведь сам по себе едва ли хоть сколько-то весьма интересен.
И им бы только лишь разве что всеми теми пустозвонными словесами безостановочно и непрерывно залихватски же громыхать, а как именно будут полыхать во времена ядерной войны города и веси они никак заранее вовсе и не задумывались.
А между тем тот славный траурный марш по всему тому безнадежно злодейски злосчастному капитализму без всякой в том тени сомнения явно так мог, в конце концов, предстать именно в виде раз и навсегда обездолено безлюдной гражданской панихиды по всей жизни на этой нашей ПОЛНОСТЬЮ единой и НЕДЕЛИМО общей Земле.
И никак иначе тому и не быть!
Но это еще в те ныне весьма вот старинные времена, когда и близко никак пока не было вполне же предостаточно технических средств для того, чтобы на редкость безжалостно и бездумно истреблять людей целыми миллионами простым нажатием кнопки, разом-то замыкающей собой некий электрический контакт…
Нет, уж и тогда кое-кто из власть предержащих всецело ведь попросту совсем перестал хоть сколько-то нужным и впрямь лицезреть в виде той наиболее окончательной цели всякого военного противостояния чисто мирное и безбедное исключительно общее затем сосуществование.
Только и всего, что под неким другим флагом после всего того сколь безумно ведь радостного окончания чисто же ныне как есть совершенно так истинно неизбежных и крайне тягостных битв.
Причем подобного взгляды власть предержащих начали главенствовать уж явно
так совсем, несмотря на то, что полностью по-прежнему буквально каждый из них всеми силами души так и стоял за все, то истинно, что свое наилучшее грядущее завтра.
Просто эти вошедшие в люди сподвижники славных идей приобрели себе новое виденье мира, и оно было основано на яром уничтожении зла в самом его зародыше.
Причем сделать это следовало таким образом, дабы оно никогда более не могло бы вернуться с того света назад, дабы и далее досаждать всем несчастным и сирым им от века обиженным.
И это именно те так и витийствующие, как тетерева на току, господа идеалисты и постелили кроваво алый коврик на пути к власти злобным фанатикам красно-серпастой химеры.
А те вообще далее совсем и не представляли себе никакой обыденной, мирной жизни, и главное, только-то потому, что их судьбой неизбежно ведь стало пламя восстания, ну а каково им и их народу вообще еще только вот предстояло бы жить после его угасания, они нисколько-то совсем вовсе не думали.
Знаний у них было совсем с гулькин нос
Зато амбиций целый груженый навозом воз.
Однако ведь для того, чтобы на редкость яростно и безответственно выдавать на-гора все те незамысловато ярые возгласы типа «все долой»…
Нет уж для того чересчур много знать было, пожалуй что, как-никак весьма поистине вредно, а то и совсем же донельзя так непотребно, а значится, стоило лишь до чего неистово переполниться все вокруг явно дотла испепеляющей верой…
Ну, а далее ею родимой все что угодно и вправду будет возможно сколь еще запросто, в конце концов, уж как-никак, а всецело как есть до чего достойно весьма ведь верно само собой, затем оправдать.
И то и впрямь на редкость безупречно полностью верно, что все те истинно несносные деятели вселенского добра и всеобщего счастья были настолько неукротимо огненосны очами, что от их сверкающих пламенем речей действительно могли совсем уж ненароком, затем воспламениться ковры в чертогах иуд-буржуев и помещиков.
Что вот, собственно, затем и произошло, не принеся при этом ни малейшей пользы всему тому в поте лица изо дня в день до чего беспрестанно же кропотливо трудящемуся пролетариату.
И, в конце концов, все вышло, с точностью именно наоборот – та, самая явная дурь, а вовсе не доподлинно большая вера в человека и самое лучшее в нем безудержно переполнила всю его душу истым инстинктом собственничества, да и отсутствия всяческого страха пред Господом Богом, а также и судом собственной совести.
А между тем все те духовные ценности внутри сердца прежнего еще дореволюционного россиянина были сколь зачастую во многом всецело увязаны именно с тем до чего величавым же духом, что был издревле всецело-то создаваем чистым и славным православием, а также и зазывным колокольным звоном всех тех доселе былых, золоченных куполами церквей.
А вот теперь они были повсеместно либо порушены, либо осквернены, а вместе с ними оказалось втоптано в грязь и все человеческое в людях, собственно, так вообще.
Простых граждан попросту нельзя было не лишить всего-то их еще изначального духовного начала, весело и смело, безо всяческих затей, дикою силою отобрав у них все то, во что необразованное и целыми веками забитое и забытое проведением население действительно ведь верило всю свою вовсе-то порою, пожалуй, никак и неосознаваемую ими сознательную жизнь.
Тем людям бы разве что только прав надо было дать весьма значительно поболее при действительно твердо стоящей за закон, а не над законом, власти, а не всех уж тех абсолютно ненужных нищим духом благ чисто липовой свободы!
И именно из-за этакой всеосвобождающей лихости и несусветной вседозволенности люди и стали бояться даже и нос свой на улицу высунуть, а то еще вдруг ограбят, изнасилуют или убьют за один медный грошик.
Причем на ряду многих иных причин это и есть весьма же донельзя суровое производное как раз-таки того, что вместе с религией отмерла и мораль, и ее нисколько нельзя было возродить на основе чисто формально до чего только наспех переиначенных общественных взаимоотношений.
Раз те самые наиболее заглавные постулаты общественного поведения неизменно ведь зиждутся глубоко, глубоко внутри каждого отдельного человека, а не создаются всеми теми крайне так отдаленными от всякой той доподлинной повседневности исключительно на редкость всецело надуманными внешними факторами.
То есть всякое внутреннее естество каждой отдельной индивидуальности всецело состоит из того, что было заронено в нем еще детстве и отрочестве.
Причем если в праведном духе до чего деятельно воспитать некое новое более-менее здравомыслящее поколение, то, пожалуй, именно этаким путем и вправду будет возможно со временем хоть как-либо так всецело склонить чашу весов во вполне нужную сторону.
А именно создать прочное изнутри государство твердо стоящее на принципах законности, а не своеволия любого даже и крайне мелкого начальства.
И, конечно, хорошо было бы нечто подобное превратить из праздных мечтаний в доподлинно настоящую быль всякого пусть даже и некогда грядущего общественного существования.
Однако осуществить - это будет возможно только-то взвешенно и до конца обдуманно и осторожно, трансформируя абстрактные идеи в нечто общечеловеческое, а еще и разве что только ведь идя путем многовекового воспитания довольно-таки часто сменяющихся поколений.
Ну, а броские лозунги о всемерной пользе и свободе, в конце концов, оказались яростными воззваниями о полноправной свободе от буквально всяческой житейской совести и всеобщей пользе для одних лишь тех полностью бездушных грабителей и насильников.
Вот уж они и впрямь тогда довольно-таки раздольно всячески разгулялись по всей той матушке России!
А главные разбойники у народа еще и душу его ничтоже сумняшеся, взяли да выкрали, выдав ему на сменку грязное белье донельзя же отвратительно блеклых и одноцветных иллюзий.
Их снизу, как есть до чего старательно поддержали «благородные фанатики», пожелавшие разом ведь благодушно отнять у богатеев ими уж от века бесстыдно зверски награбленное, чтобы затем его без тени сомнения явно хватило всемогуще на всех да и досталось бы всего того добра и впрямь-то, значится именно так каждому поровну!
Что те, что другие, как правило, никаких материальных ценностей вовсе не создавали, поскольку слишком вот были они весьма непосредственно заняты разве что той самой до чего взбаламошенной борьбой за некую исключительно мнимую социальную справедливость.
А как раз-таки только потому от всех их донельзя же воспоренных синим пламенем словопрений, и впрямь как-никак, а могло бы действительно вспыхнуть, да и в том самом гиблом пламени раз и навсегда навеки дотла сгореть буквально всякое насилие над каждым-то в отдельности человеческим «я».
А все ж таки то были одни лишь разве что глупые, никчемные слова совсем ведь беспечно и иступлено верующих во всю ту вовсе на редкость совсем невообразимо мутную, да и донельзя несусветную ахинею…
Причем бравые мысли добрейшей души мечтателей и впрямь-то готовых сходу перевернуть буквально все с ног на голову на этой планете разве что ведь только и крутились вокруг их собственного носа.
И им вообще было попросту никак невдомек как это она вполне самостоятельно четыре с половиной миллиарда лет столь еще бестолково (без их прямого в том руководящего участия) свершала витки вокруг некогда абсолютно безымянного Солнца,
Причем буквально все их мировоззрение было предельно узким, прямолинейным и на редкость двухмерным.
Книжные и высокоморальные этические постулаты сколь весьма вот неизменно чересчур громоздки и крайне аморфны.
А, следовательно, как-никак, а надобно бы никак не всю ту ныне существующую жизнь со всею основательностью под их прокрустово ложе всячески подгонять, а истинно наоборот следует же изыскивать способы разумно и деятельно наращивать на скелете абстрактных рассуждений реальные мышцы способные, сдвинуть весь общественный организм в сторону всеобъемлюще славных грядущих свершений.
Ну, а наоборот отчаянно резать по живому, чтобы и впрямь глубоко вонзившись в саму плоть всех жизненных неурядиц обнажить же твердые кости, дабы до чего и впрямь старательно затем ведь вырезать все, то вконец омертвевшее, гнилое и лишние…
Нет, уж именно подобным образом и можно будет всяческой надежды на какое-либо грядущее весь свой народ буквально-то мигом сколь безнадежно попросту уж навеки разом лишить.
Раз вот ничто подобное никак и не могло во всем том дальнейшем как есть действительно предстать именно в виде доподлинно реальной картины всякого того и впрямь самого благодатного и на редкость исключительно отрадного развития всего того человечества, как единого целого.
Да и вообще все книжные теории могут породить одну лишь донельзя так весьма же остро звенящую в ушах пустоту, а потому и совершенно вот не могло какое-либо их применение и вправду оказаться самой еще доподлинно настоящей и вполне достойной предтечей гораздо лучшего грядущего миропорядка.
Однако грубая убедительность общественно признанной глупости всегдашне состоит именно из столь огромного множества мелких шажков центральной тоталитарной власти, что в конечном своем итоге и становиться почти именно что безвозвратным путем в трясину идеологически половозрелого маразма.
Причем те, кто всем тем донельзя беспечным массам туда наиболее первыми дорогу прокладывал, были весьма безнадежно уж чисто житейски искренни во всем своем поистине чудовищном самоослеплении всеми-то теми будто бы разве что грядущими вселенскими благами, которые они и вправду на деле хотели явственно подарить всем тем еще народам земли.
И это именно из-за той сколь глубочайшей же искренности им и впрямь удалось не мытьем так катанием явно ведь заразить людские толпы идеями, как бы это им значится взять все то черное зло да буквально-то в единый миг раз и навсегда его полностью извести.

А между тем сам душевный настрой всех этих почти и впрямь бестелесно худых и хмурых зачинателей революции был как есть, словно у тех же узников, что вдруг до чего внезапно разом и вырвались из темного подземелья на сколь ими издавна еще вожделенную и долгожданную свободу.
И это им и довелось в качестве заклятого врага всего общественного спокойствия, да и сущего же равнодушия праздных обывателей к большим и светлым свершениям, уж как-никак на деле включиться во всю ту необычайно активную борьбу, сыпя и сыпя пустозвонными словами.
И ведь никто тогда не помешал до чего беспрепятственно распространять хулу о сущей безрадостности серой сегодняшней обыденности, как можно подалее, шире и раздольнее.
И это как раз всяким «маститым реформаторам» и довелось сеять же семена всех тех сплошь до чего наскоро надуманных в угаре винных паров и спертого воздуха чисто анархических идей.
Причем все те до чего безнадежно же мечтательные радетели грядущих несметных благ были и впрямь донельзя так расхристанны и разношерстны во всей своей, пожалуй, что именно как есть чисто скоморошьей красе.
Ну, а также и сколь без конца и края были они до чего взбаламошенно чертовски разнообразны во всей своей довольно-то многоплановой цветовой гамме.
Причем в том самом чисто российском нисколько никак не черновом варианте событий все те былые тени французской революции только лишь поболее весьма ведь основательнее разом сгустились…
Все-таки якобинцы, при всем своем моральном уродстве и безнадежно фанатичном изуверстве, желали одного лишь очищения, света вместо вековой тьмы, а вовсе-то совсем не разрушения всех до единого устоев всего того совсем же разве что ненароком единовременно с ними существовавшего общества.
Ну, а большевики смотрели на весь окружающий их мир в некотором смысле, совершенно полностью до чего безупречно во всем явно иначе.
Поскольку, им ведь как есть только и надо было все, то прежнее полностью так в единый миг раз и навсегда до чего безоговорочно полностью сокрушить.
Деникин в его книге «Очерки русской смуты» пишет об этом так:
«Этот упрощенный большевизм - с типичными чертами русского бунта - проводить было тем легче, что он отрешился от всяких сдерживающих моральных начал, поставив целью первоначальной своей деятельности одно чистое разрушение, не останавливаясь при этом перед угрозой военного разгрома и разорения страны».

И главное все это лишь оттого, что, они себя на место Господа Бога вовсе ведь не единожды уж разом тогда прямиком и поставили, поскольку Его по их на редкость передовым представлениям никогда и не существовало в той еще до чего как есть самой изначальной природе вещей.
Ну, а более ранние пташки «народной воли» были во всей основной своей массе явными сторонниками деизма - учения считавшего, что Бог - Он, конечно, есть, да только никак не вмешивается Он в управление этим миром, а сидит уж тот сколь недалекий создатель всего сущего где-либо в сторонке, попросту на завалинке.
Ну, а что касаемо тех, кто стал на путь отъявленного обличения рабского и господского быта, который между тем так и покрылся копотью из-за до чего вовсе вот незапамятного от глубины веков фактически чисто разве что всегдашнего своего существования…
То уж как-никак, а эти люди были со всею отчаянной целеустремленностью разом готовы совсем беззастенчиво драться за свою голую правду уничтожая при этом сами основы всего того минувшего, а не только преобразуя его несколько так значит до чего еще явно по своему.
И главное буквально всем им была свойственна святая вера в блаженное бытие, полностью уж заранее до чего надежно гарантированное абсолютно каждому после донельзя славной победы их идей…
Ну, разве что кроме, быть может, лишь тех до чего загодя отпетых кровопийц и подлых душителей свободы.
И совсем это никак не в ту загробную светлую жизнь они ведь до чего немедля более чем беспечно всею душою разом уверовали…
Нет, уж в ней они полностью вот окончательно раз и навсегда совершенно разуверились.
Вовсе и близко совсем не осталось в них веры в чудесное бытие, что в том самом навеки былом и ушедшем сколь сладострастно и было им всем некогда как есть всерьез явно же наобещано сладкоречивым поповским речитативом.
Поскольку теперича им всем был нужен один лишь тот ее вполне полностью земной, как есть чисто уж «по воде вилами писаный» аналог.
Ну, а во имя самого последовательного затем воплощения в жизнь данного великого всеобщего блага всего-то только и надо было буквально уж все полностью заново перекроить, безусловно, переделав все в этом мире разве что лишь всецело по-своему, ну а затем и великое счастье само к нам тогда всенепременно разом нагрянет.
Ну а сколь весьма своевременному и насущному его приходу в наш век образования и культуры, безусловно, уж разве что только и препятствует одно вот засилье стародавнего рабства и замшелого варварства всевозможных унижений и лакейского лизоблюдства.
ДА только как бы, не так!
И дело тут было совсем не в самом по себе атеизме как таковом, а именно в чьей-либо абсолютно слепой убежденности, что весь этот мир скроен очень даже неказисто и плохо, а потому его и надо бы на самую скорую руку полностью ведь всеми силами более чем незамедлительно разом же переиначить.
В абсолютной и впрямь-то на редкость до чего еще совсем вот более чем незатейливой схожести именно с тем, как то ему и самому явно затем всецело пойдет, безусловно, на одну разве что самую великую пользу.
А между тем никак нельзя было бы это, собственно, окрестить хоть сколько-то иначе, нежели чем и впрямь сколь пустоголовым и совсем на редкость пространно же суровым мудрствованием.
А все потому, что в чем-либо подобном и близко так никогда не было хоть сколько-то поболее истинно настоящего здравого смысла, нежели чем в любой народной сказке с тем самым совсем на редкость бесподобно счастливым концом.
И ведь главное, во всех тех до чего давно назревших книжных реалиях все было на редкость просто и ясно, как впрочем, и то самое немыслимо радикальное и донельзя скоротечное лечение мигрени, путем самого безоговорочного усекновения чьей-либо еще изначально довольно-таки непутевой головы.
А между тем именно подобными делами всякая революция, собственно, и занимается, причем с самым что ни на есть небывалым размахом, до чего судорожно при всем том отчаянно благословляя и боготворя всех своих ничтожных вождей, так как это они и наделили ее подобным великим, можно даже сказать эпохально же суверенным правом.
Хотя что, правда, то, правда, жизнь, она сколь неизменно тяжка под сущим гнетом зловредных народных эксплуататоров!
Да, так оно и есть, а потому и говоря, обо всем том до чего откровенно а, кстати, еще и безо всякого никому уж совсем вот ненужного пафоса, капиталистическое, а некогда ранее феодальное угнетение действительно во всем являло собой дикий мрак, да и вообще имело образ самого явного врага буквально-то всякого духовного прогресса.
Однако надо бы хоть как-либо намекнуть и на то, что крайне жестокое подавление воли и закабаление человека человеком столь всевластною рукой и до того невообразимо давно пришло со всем исподним в человеческой натуре в те незыблемые, можно сказать, закостенелые формы, что какие-либо существенные изменения тому и близко никак не предвидятся.
И можно и о том, в сущности, разом уж, собственно, высказаться, что попросту и впрямь именно что сжилось оно с нами… словно те кандалы, что некогда ведь влитую срастались с несчастными узниками старинных подземелий.
И от всего этого никаким необычайно суровым насилием было и близко-то вовсе ни в жизнь никак не избавиться!
А также вполне еще следует уж держать строго в уме, что всякое, то чисто внешнее, лютое и вызывающее сильнейшее чувственное отторжение недобро закабаления одних людей другими, безусловно-то никак не проистекает от самой сути чисто животного происхождения человека.
Института рабства, в самом доподлинно теперешнем его понимании некогда, в том до чего отдаленном от нас первобытном прошлом вовсе и не существовало даже в помине.
Жестокая эксплуатация человека человеком – это сколь явное суровое новообретение современной зрелой цивилизации, а потому ничто подобное попросту и близко никак не являлось вполне уж естественным и первородным олицетворением того-то самого первоначального человека-зверя.
И это разве что со всеми теми наиболее животными проявлениями всей той до чего многоликой человеческой сущности можно и нужно бороться при помощи и вправду так самого сурового и беспощадного насилия.
А вот с сущими огрехами недостаточной цивилизованности нужно бы разбираться медленно и культурно, а главное, очень ведь даже предельно во всем крайне осторожно.
Причем всякое гиблое угнетение, и вовсе не только в его современной интерпретации, - это куда вернее явный продукт самой так конкретной надстройки над всею той еще самой примитивной и убогой дикостью.
Ну, а как раз, потому это и есть, до самого конца наиболее естественное следствие иерархически довольно во многом на редкость весьма же многослойно обустроенного цивилизованного бытия.
А из всего того вполне однозначно само собой разом и следует, что это – всего-то навсего наиболее темная сторона общечеловеческой культурной действительности.
Ну, а потому и представляет оно из себя явный же шлак всего того возвышенного величия, каковое можно подчас лицезреть воочию, посещая великие исторические места.

При этом ведь нет совсем ничего, что было бы яснее и безукоризненно проще…
Несомненно, данное сколь донельзя прискорбное положение вещей, действительно, более чем недвусмысленно во всем до конца противоречит, тем самым истинно наилучшим человеческим чувствам, ну а посему всякому тому достойному сердцу от всего того явно уж бывает нестерпимо подчас вовсе вот исключительно больно.
И кстати, именно в связи с этим разум культурных и просвещенных людей и впрямь-то до чего агрессивно и донельзя воинственно противопоставил все свои на редкость возвышенные принципы тому до чего крайне плачевному, однако, при всем том на целые века весьма уж ныне прочно так до конца устоявшемуся, социальному положению общества.

Однако нашлись же умники, что безо всяких долгих и совершенно излишних прений, наспех вооружившись до самых зубов тяжеленым, что твой булыжник «Капиталом», и впрямь вознамерились привести весь тот многоликий, никак не бесплотно окружающий нас мир во вполне надлежаще полностью должное соответствие чьему-либо столь лучезарно сияющему необычайно возвышенному облику и подобию.

А между тем этакому социальному эксперименту, попросту уж беззастенчиво взявшему на щит совершенно бесплотные надежды на самые скорые и многозначительные перемены, попросту как есть, заранее была уготована та самая кромешная тьма всех полностью беспочвенных, однако вполне в принципе еще изначально до чего истинно всеблагих (на одну великую людскую беду) начинаний.
Попросту никак ничего хорошего вовсе-то пока не выходило из всех тех совсем вот наспех, бездумно и скороспело осуществленных прожектов.
А все это потому, что они только ведь и основаны на одних лишь тех многозначительно наилучших славных и абстрактно здравых намерениях.
Безо всяческой соответствующей сметки, да и весьма и весьма многолетней обкатки на сколь суровой практике бытия, такие вещи до добра вовсе так никого и никак явно не доведут, даже если бы речь пошла только лишь о создании некой той весьма доморощенной артели на каких-либо никогда ранее никем пока не испытанных, экспериментальных принципах производства.

И этакому величайше великому (от всех радужных иллюзий) почину уж на роду, видать, было написано взять, да более чем наскоро возродить некогда повсеместно же процветавшее в той еще седой древности идолопоклонство, да и со всеми его внешними атрибутами и прежде всего человеческими жертвоприношениями во имя некоего наилучшего, «светлого» будущего.
И вот чего пишет обо всем этом Савинков в своей книге «То, чего не было»:
«Только тот делает революцию, только тот поистине творит будущее, кто готов за други своя положить душу свою.
Слышите? Душу… Все то, что вы говорите, очень верно, очень благоразумно, но совесть моя не может принять ваших слов. Понимаете, совесть… Надо отдать все, уметь отдать все. Только в смерти - ценная жертва…»

А между тем никак не от старости умереть во имя революции или, что однозначно вот будет, куда еще всецело намного логичнее, за свою горячо же любимую родину голову сложить можно было, и в те абсолютно как есть любые прошлые лета.
Однако действительно праведным это окажется разве что лишь только тогда, когда ко всему тому человека более чем сколь ответственно побуждает именно внутренняя, а никак не чисто внешняя первопричина.
А уж принять подобную жертву от других со всем тем до чего на редкость необычайно великим олимпийским спокойствием, стоя при всем том где-либо вовсе вот отрешенно явно так в стороне…
Нет, на что-либо подобное вполне были способны разве что те и впрямь на редкость исключительно предприимчивые и самовлюбленные негодяи, совсем ни во что существенное вовсе уж никак не ставящие всякую ту ЧУЖУЮ человеческую жизнь.

А ведь те прощелыги, что сколь немыслимо взъелись на буквально всеобщее катастрофическое бесправие не одних отдельных людей, отчаянно слали на верную погибель во имя некоего чисто абстрактного всеобщего блага, но и вообще, то никак не родное им поколение, недолго думая возжелали возложить на «плаху достижения только-то некогда последующего всеобщего процветания».
И уж ради всецело единоличного на этом поприще лично вот своего преуспеяния, они были готовы пообещать хоть Луну с неба более чем незамедлительно тут же мигом буквально разом достать.
Точно так пылкий любовник, склонявший девушку к физической близости, в тот самый момент был готов ей наобещать, чего это ей только будет угодно, однако, после ее грехопадения, будучи на редкость низменным и злым проходимцем, вполне он мог с нею обойтись как угодно подло и более чем отвратительно же жестоко.
Автор имеет в виду те нравы, ни в коей мере никак не теперешние.
Деникин в своей книге «Очерки русской смуты» сумрачно пишет о том, как серая и никчемная толпа крайне бестолково и слепо прямо ведь, так и пошла тогда за большевистскими полумистическими обещаниями.
Да вот, однако, такова она, в сущности, суть буквально-то всякого обезумевшего от всех тех прошлых невзгод простого народа.
Он всегдашне до чего искренне жаждет быть сколь наскоро обманутым фактически любым, даже и самым слабым лучиком светлой надежды, ну а те, кто жрал и жрал от пуза на тех и впрямь донельзя привольных и вольных швейцарских хлебах, на обещания тогда совсем никак не скупились.
И вот они те до чего только проникновенные слова Деникина, что вполне сурово соотносятся как раз-таки на данный счет.
«Хотя суровая действительность стояла в разительном, вопиющем противоречии с обольстительными посулами большевистской пропаганды, но она имела действительный известный успех. И не только в силу ошибок, проявленных противниками советской власти, но и потому, что не встречала равноценных по демагогической сущности обещаний с другой стороны. Потому что не улеглась еще вырвавшаяся из берегов народная стихия. Народ жил еще миражами, хотел быть обманутым и поддавался соблазну».

Некие добрые люди, пусть и неуклюже, а все-таки и впрямь до чего только резво, так как есть, явно попытались хоть чего-либо вполне стоящее сделать, дабы всем сразу жить стало, куда значительно лучше, однако опыта у них было как-то, безо всякого в том сомнения несколько ведь пока маловато…
Да только откуда это ему было, собственно, у них хоть как-либо вообще еще взяться?
Большевики, всегдашне обитали, а лучше бы прямо - сказать с жиру бесились в крайне далеких от всех тех российских реалий эмиграциях, ну а эсеров боевого крыла больное насилием время довольно-то серьезно совсем неслабо тогда повыкосило…
О… они смело рвались в бой с царизмом, а не тупым языком безликих терминов перемалывали косточки всей той вполне уж правоверно некогда существовавшей никак не худшей власти.
Однако почему бы это большевикам было сколь вдосталь не потрепать своим длиннющим языком, да и слюнями не побрызгать впрямь-таки во все стороны, весьма обильно при всем том всяческие яства более чем самодостаточно и безостановочно на редкость разом так поглощая?
Уж как есть, находясь при всем том где-либо до чего далече от родного дома в Европе в той почти добровольной своей эмиграции.
А то между тем, и было наиболее главным большевистским средством по достижению до чего еще самых немыслимых же высот грядущего переустройства буквально-то всех пределов вселенной.

И ведь как есть единственное, что все те донельзя кривобокие деятели и вправду умели безгрешно же делать во всеобщее то чисто разве что грядущее благо, так это совсем уж беспутно и самоуверенно всячески же разглагольствовать, всесторонне при этом затрагивая тонкие струны души сколь довольно-то многих простых и наивных обывателей.
И вот, несмотря на то, что были они исключительно так бесконечно же далеки (во всяком духовном смысле) от каких-либо вообще народных масс, им явно как есть вскоре и вправду удалось практически полностью овладеть безраздельно собственническим простонародным сознанием.
Ну а те, кто против царской власти всеми силами бунтовал, а не при помощи одних донельзя обличительных и страстных воззваний с нею боролся, шибко сыпать чужеродными словесами никак не умел, поскольку лозунгом этих борцов было дело, а не бездушно удушающая всякую самостоятельную мысль самая отъявленная демагогия.
Ну а затем они как раз на то за что им вполне довелось сколь бескомпромиссно так яростно бороться… на то самое всем-то брюхом разом и напоролись.
И надо же, всех тех, кого царская власть, помиловав, не казнила, тех Коба - новый царь - жизни или свободы попросту мимоходом разом лишил.

Ну, а где, собственно, вообще первопричина всей этой их доморощенно лютой дикости?
И в том ли тут вообще все было дело, что в старом диване узурпаторства в великом множестве завелись донельзя алчные до рабоче-крестьянской крови клопы?
Однако при всем том чрезвычайно развитом социализме их только лишь разве что поболее разом-то затем еще стало…
Так что совсем ведь житья от них никому нисколько не стало, да и заедать они стали гораздо хуже, чем прежде, совсем никого из народа отныне теперь вовсе и не жалеючи…
Внешние лицемерные перемены одной лишь безудержной болтологии весьма ведь неизменно до чего безудержно разве что всецело так прибавляют!
Да и чего это вообще могло бы тогда хоть сколько-то и вправду чисто же незамедлительно в единый миг действительно перемениться?
А ответ он между тем сам собою до чего прост и полностью ясен.
Ну, никак уж ничего такого на деле и вправду на редкость всецело существенного!
Попросту следуя именно тому донельзя естественному жизненному постулату, что посреди всех прочих в большой барабан войны с великим общественным злом всенепременно бьют именно те, кому до самой той крайности и вправду всегдашне было, как есть явно охота играть роль главной скрипки во всяческом вовсе неважно каком общественном оркестре.
А если чего тут попишешь, никак оно попросту совсем не сподобилось при всем том к тому уж чисто донельзя исступленно непокорном всяческой той всецело безвестной своей судьбе сколь и впрямь до чего еще вполне этак неудержимом своем хотении…
Причем тем более, коли все это было разве что лишь из-за одного того чьего-либо совсем же изначально и впрямь на редкость более чем донельзя низменного общественного положения…
Ну, а чего тогда этакому умнику, собственно, делать?
Не сидеть же и плакать у разбитого корыта всей-то своей мелкой, корыстной и крайне так никак вовсе не в меру амбициозной тщеславности?!
Понятное дело, идею в зубы, и на свой рыцарский щит, а затем и запросто марш вперед за правое дело!
Так что то самое чисто аристократическое происхождение вполне еще могла всецело уж полностью заменить «довольно крепкая лиана фальшивой и воинственно демагогической идеологии».

И это как раз, поэтому та вконец облезлая, взлохмаченная обезьянка, единственное, что столь довольно стояще (а можно сказать, и виртуозно) умеющая делать, так это разве что совсем ведь остервенело и запальчиво строить рожи всему своему вконец же обнищавшему немецкому народу…
Нет, совсем, оно не иначе, а наиболее главным достоинством Гитлера было разве что сколь бесподобно толковое его умение до чего искусно и отчаянно бесовски кривляться самыми отвратительными ужимками так и, изображая из себя само Проведение, что в виде наиболее щедрого дара и впрямь-то было ниспослано всему многомиллионному германскому народу.

Ну а более чем бесподобно яркой всему тому первопричиной, вполне еще возможно, и стал как раз-таки именно страх германской буржуазии пред вовсе-то нисколько не бескровной возможностью самого же непременного затем когда-нибудь повторения русского сценария, причем на сей раз именно на той самой исконно немецкой земле.
И эти опасения носили справедливый и более чем объективный характер.
Другое дело, что пастух у того стада оказался дико же волчьей породы...
И вот ведь оно чего и вправду может на деле выйти от одного совсем на редкость беспрецедентно большого и до самого конца всею душою донельзя прочувствованного желания досадить бы пришлому злу при помощи его-то собственных, разве что лишь исключительно местных вволю окрылившихся истинно сатанинских сил.

Однако те еще чистые и благие изначальные намерения были самыми, что ни на есть, всецело вот безукоризненно разве что лишь только хорошими, – вполне уж возможно отчаянно завопит какой-нибудь безрассудный и потомственный либерал-утопист.
Ну, что же, и впрямь-то как оно есть то полностью разом еще допустимо, что все это было именно так, а никак и близко совсем не иначе.
Однако та вовсе совсем бездонная пропасть до чего неизменно более чем всегдашне разверзается промеж двух дальних берегов совершенно различных подходов мышления низов общества и пресловутых деспотичных верхов.
А кроме того этот немыслимо глубокий провал истинно безмерно же всеобъемлющ по всем-то своим формам и проявлениям, а прежде так всего именно в плане всей той довольно обыденной и повседневной житейской логики.
А как-либо по-иному то и быть вовсе-то никак явно ведь совсем попросту и не может!
Уж как-никак, а чисто, поскольку в строго социальном плане внутри довольно приземленного сознания самых различных социальных групп человеческого сообщества, в каком-либо ином ключе все это могло бы себя проявить в одних лишь разве что тех и близко никак не на ночь рассказываемых сказках лучезарно настроенной, литературной и окололитературной братии.

Причем все их родоначальное древо никак не является хоть сколько-то до чего безупречно на редкость аристократическим в некоем том доподлинно духовном смысле, а куда скорее было оно донельзя опричным – и разве что довольно-таки во всем несколько как есть переиначенным в свете и духе всепоглощающего европейского либерализма.
Уж в связи, с чем все те Герцены, Белинские, Чернышевские и ополчились всем тем своим промозгло сиплым кагалом на совершенно же безликую истину, рвя ее при этом зубами на самые те мелкие всевозможные частности.
И обо всем этом еще Чехов в его повести «Дуэль» до чего этак остро некогда написал:
«- Вот они каковы, макаки… - начал фон Корен, кутаясь в плащ и закрывая глаза. - Ты слышал, она не хотела бы заниматься букашками и козявками, потому что страдает народ. Так судят нашего брата все макаки.
Племя рабское, лукавое, в десяти поколениях запуганное кнутом и кулаком; оно трепещет, умиляется и курит фимиамы только перед насилием, но впусти макаку в свободную область, где ее некому брать за шиворот, там она развертывается и дает себя знать. Посмотри, как она смела на картинных выставках, в музеях, в театрах или когда судит о науке: она топорщится, становится на дыбы, ругается, критикует…»

И ведь как раз эдак оно и есть, причем буквально-то при любом раскладе, если уж всячески следовать именно доводам разума, а не на редкость сколь еще прытко идти наилегчайшим путем и впрямь доведенных до необычайного чувственного экстаза, безусловно-то само собою восхитительно прелестных, изысканных чувств…
И куда это от этого нам, собственно, деться, раз уж сходу бы надо безо всякой утайки разом признать, что вовсе не было ни малейшей связи между процессами мышления, у всяческих любителей сладко позевывая помечтать, вкусно отобедав и простого люда, прозябающего в болоте сущей оскуделости и вопиющей нищеты.

И попросту донельзя тупо с жиру беситься вполне свойственно, пожалуй, буквально-то всем, кому его интеллектуальная лень вовсе никак явно не дозволяет изыскивать исторические примеры развития общества несколько иным, а не только-то весьма ведь беспардонно жесточайшим путем и близко так уж совсем никак неправого и дикого насилия.
И главное были те самые более-менее праведные пути-дороги, и их надо было разве что лишь как следует до чего надежно всячески адаптировать, дабы по ним и впрямь было возможно довольно-то неспешно, затем пойти, оставаясь при этом, однако исключительно на своей родной РОССИЙСКОЙ почве.
Уж вовсе-то и близко при всем том, никак не пытаясь до чего еще откровенно насильственным путем всецело приподнять довольно существенным образом вверх, весь тот и по сей день на редкость невежественный и простоватый народ.
Поскольку до всего своего собственного титанически необъятного духовного величия никакая интеллигенция его никак ни в жизнь и близко-то никогда попросту вот совсем не подымет.
Да оно и при всем том истинно уж безмерно явно ведь как есть совершенно излишне.
Раз на самом-то деле наиболее главным тут будет разве что безо всяческих лишних слов сколь незатейливо вывести в люди именно тех самых отдельных из его представителей, что действительно до чего полноценно затем и окажутся того и вправду на деле вполне достойны.
Причем до чего еще ответственно дав им образование, да и самые что ни на есть более чем действенные бразды правления и можно будет до чего постепенно так приобщить простой народ к бремени власти.

Ну а если невежественную серую толпу как-никак, а сходу весьма уж деятельно приучить, самою собою до чего ответственно и трезво разом управлять, то строй в связи с этим возникший более всего будет напоминать собой чудовищной величины муравейник и более ничего.
И представители простого народа, низведенные до положения муравьев, не станут тогда хозяевами жизни, а станут безликими исполнителями чисто чужой барской воли.
Правда, те, кто создавали условия для страшного социального взрыва, думали при этом уж совсем этак о другом…
Ну а в результате - одно лишь безбожно короткое время самой безостановочной чехарды смены некоей той и впрямь окаянной и беспутной власти всяческой разве что весьма же наихудшей затем другой…
Причем то самое донельзя бесноватое время как есть, вполне ведь неизбежно при этом на редкость ославилось и сколь бесчеловечной, кем-либо чисто разве что совсем этак извне привитой дикой анархией…
Ну, а затем как-то вот почти сразу наступила чудовищная эпоха практически полного отсутствия всяческого здравого смысла под неким соусом немыслимо светлой и безгрешной лишь некогда разве что затем только грядущей жизни в сколь наскоро обновленном и подкрашенном атеистической идеологией (коммунистическом) раю.
Ну а пока суд да дело, пусть себе всякое нынешнее племя хоть совсем с голоду буквально-то все как некогда мамонты полностью же ныне вымрет, поскольку оно ведь никак не более, нежели чем тот еще мелкий уголь в топке мировой революции.

И оно и вправду должно было в ней, как есть все сгореть ради сколь и впрямь-таки совсем безоговорочного счастья тех самых призрачно надуманных грядущих поколений (существующих в одних-то мозгах ревностно чтущих свою теорию, чрезмерно прямодушных благодетелей всего того чисто же абстрактного рода людского).
Этим бравым теоретикам попросту весьма утопически показалось, что явно бы надо до чего безмерно облагодетельствовать тех самых людей, что непременно и будут когда-нибудь жить в сущей обители вовсе несбыточных идеалистических фантазий.
Да только между тем жили все те так уж осчастливленные новой судьбой пролетарии всею той вполне полноценной жизнью в одном лишь том до чего на редкость не в меру растравленном и всеблагом воображении ярых охотников за неким тем всеобщим счастьем и благополучием.

А обнищавшая от войн и воровства Россия фактически увязла по самый лоб в зыбучем песке лживых иллюзий, сотканных из сизого дыма, сколь обильно выделяемого сырыми дровами социальной печи построенной из малых кирпичей большого террора усилиями крайне вот левых и бесовски басовитых радикалов.
Они хотели власти народа, но народ для них был тягловой силой, а главным для них была сама идея...
Они ей служили и перед ней склоняли колени, а народ их интересовал при этом только как та лошадь, которую можно и вконец до смерти загнать достигнув главной цели, а именно построения коммунизма.
Пророки вездесущего грядущего счастья нисколько не стремились буквально разом облегчить рабочим жизнь, а разве что весьма же явно они расстарались, дабы всячески сколь изощренно замусолить и засорить простому люду мозги до чего верно зомбирующей их никак недалекий интеллект отчаянной пропагандой об их, значится, самой еще непомерно великой собственной значимости.

И именно этак и ведут себя сегодня все те, кто до чего вовсе непреклонно желает обчистить лоху карманы путем исключительно совсем небезыскусного навешивания ему на уши до чего еще тяжеленых килограммов вовсе-то между тем совсем невесомой лапши.
Но то еще были именно как есть же те самые городские труженики, они хоть и грамоту толком никак не знали, да только о правах своих, какое-никакое, пусть и самое туманное, представление все-таки явно на деле имели.
В то самое время как простой крестьянин был от века забит и невежественен, а потому его ничтоже сумняшеся было возможно совсем в бараний рог безо всякого промедления разом скрутить.
Правда вполне был он при всем том способен, согнувшись уж до самой земли вдруг разом спружинив до конца распрямится, да только какой в этом вообще был смысл, если все силовые рычаги в государстве были вовсе не в его мозолистых руках.
Да он и расписаться толком за себя никак не умел кроме как, разве что кривым крестиком, зачастую совсем не вскользь обозначавшим его последующий (при большевиках), более чем заранее же предопределенный, весьма вот печальный удел.
А все-таки именно ради этакой босоногой бедноты, насколько это вообще небезызвестно автору этих строк, и была некогда в великих муках бесчестья довольно-то наспех сотворена та до чего незатейливо ВЕЛИКАЯ ОКТЯБРЬСКАЯ революция, которая затем целое десятилетие серо и скромно именовалась «Октябрьским переворотом».
Однако на сколь бесчисленных и безымянных крестьянских могилах никто из большевиков крестов тогда никак не поставил, а между тем бывало и такое, что и родным и близким тоже сие было никак совсем не по силам.
И поневоле они тогда гнили душевно рядом с трупами наиболее близких им людей, и близко вовсе, не будучи хоть как-либо в состоянии их в сырой от дождей и слез земле навеки достойно же упокоить.
Вот оно, то великое и безумное счастье с голоду разом опухнуть за всю ту более чем откровенно демонически бесноватую советскую власть!
Осчастливленные ею толпами отправились прямиком в рай, как оно вроде и было положено всем тем, кто сколь до чего много и совершенно безвинно страдал при всей той своей честной и безо всяких обиняков открытой жизни!
Ну, так может, эти «заморенные голодом массы» должны были до чего еще слезно отблагодарить господ товарищей за то самое, что те всеми теми своими палаческими действиями, безусловно, вот донельзя полностью уж «достойно» обеспечили им вечное блаженство в некоем ином мире?
А впрочем, автор именно в том донельзя так глубоко убежден, что когда комиссары их черную, словно грозовая туча душу Богу на закланье действительно отдали, до тех пор уж живя всю свою жизнь в самом полнейшем сытом довольствии и благоденствии, они эту самую «благодарность» и получили сполна и сторицей!
Причем никакого того достойно, живущего государства действительно уж пребывающего в том самом истинно настоящем, а не десять раз липовом достатке, они, в том как есть еще конечном итоге, нисколько так вовсе не создали.
И это при том, что вполне нам современные акулы-капиталисты свои народы более чем достойно ныне кормят.
А вот в Америке 19 века немалая часть белого бедного населения, жило фактически на бобах, а то и попросту голодало.
Достаточно вспомнить рассказы О.генри о тех временах.
Причем точно то же самое происходило буквально везде во всем этом мире.
Но когда весь тот капитализм действительно со временем уж выбрался из всех своих тесных пеленок совершенно как-никак простые рабочие люди стали жить буквально везде полностью на редкость вовсе иначе.
Ну а тот ныне давно покойный СССР и был самым наилучшим образцом нравственного и экономического тупика за всю довольно-то ныне весьма и весьма длинную и пеструю историю всего человечества.
А память об наиболее ужасных и неправедных делах этого кровавого режима всенепременно поможет всем нам очиститься от липкой грязи прошлых гиблых иллюзий.
Ведь надо бы хотя бы теперь, раз уж действительно как-то опомнились, начать уж неспешно возводить храмы за упокой души всех тех безвинно убиенных антихристом, изошедшим из ада в этот наш и без того во многом извечно так мучительно жестокий мир.
А Советская власть – это именно тот еще Люцифер в самом ведь омерзительном из всех лишь вообще же когда-либо только возможных его обликов!
Зло, объявив себя, добром творит чудовищную разруху, и прежде всего - в головах.
И сколь беззаветно извратив все те попросту же невообразимо долгими веками до той поры, почти вот без изменений просуществовавшие моральные принципы вполне и будет затем возможно чисто со временем сколь на редкость беззастенчиво вздыбить к самым небесам всю ту доселе полностью безмятежную темень и ложь.
И вот уж те совсем так донельзя бездушно прямолинейные профаны и будут всею своею мелкой и недалекою душою всецело, затем стремиться как-никак, а явно ведь мысленно достичь неких далеких звезд.
И эти темные душой, но просветленные марксистским учением неучи мечтая о чем-то вовсе несбыточно совершенно при этом пренебрегали всем тем, что ныне у них вполне находится прямо под ногами.
О да, они сколь явственно хотели разом уж сходу достичь призрачного света далекого грядущего!
Но в их головах при этом было место разве что для сколь аляповато наглядных аспектов весьма закостенело неистовой веры, в некий тот немыслимо алый коммунистический рай.
И для его успешного построения большевики готовы были на любые жертвы среди доставшегося им народонаселения.
Они его вообще не воспринимали как нечто живое, а только как строительный материал для построения своего нового мира.
Большевики хотели большого и радостного добра никак не людям, а некоему экстракту философского толка, которого им предстояло слепить из глины осатанело несветлого прошлого.
Для этих херувимов грядущего чисто земного эдема некий отдельный индивидуум был попросту явно ничем и никем…
И это только лишь для того девственно и невинно абстрактно же обведенного кружочком совсем ведь вовсе безликого человечества, они и готовы были все и вся более чем незамедлительно сходу так сокрушить и разрушить в мелкие щепы.
А между тем нечто слишком общее никак не обхватишь, а если и обхватишь, то улучшить в нем чего-то точно вот никому и никак совсем не удастся.
Вместо разрушенной тюрьмы народ возведет только уж некую другую тюрьму, да и, кстати, значительно худшую.
Потому что разрушение основ касается прежде всего того наиболее ажурного и хрупкого, а сама грубая основа все что хочешь вполне переживет и все то новое будет затем воздвигнуто только на ней и не на чем больше.
И это только лишь, когда речь идет о самом так постепенном развитии неких отдельных только лишь еще формирующихся личностей, и можно будет говорить о том, что эти люди, будучи более грамотными, чем их родители со временем и построят несколько иное общество.
Причем в случае, когда общество было взорвано революцией серые массы став в целом грамотнее могут при этом остаться, столь же невежественны, как и ранее.
А все, потому что кроме груза знаний есть еще и чисто этические аспекты, а они могут проникнуть в народ, только если бы не были частично вырезаны, частично изгнаны, а другие вконец затравлены…
И тут имеются в виду те, кто неизменно являют собой саму совесть нации.
Большевики второго сталинского призыва очень даже много сделали, чтобы совесть нации интеллигенция стала холуйски преданной власти и никогда не смела хоть как-то поднять головы.
Да и простое невежественное население было ими превращено из людей в скотину, которую никто не о чем вообще вот совсем и не спрашивает.
А эти самые люди между тем и вправду подчас, несомненно, нуждаются именно в том до чего на редкость самом же постепенном и до конца полностью взвешенном развитии всех их искренне задушевных, а нисколько и близко никак не выпуклых и вычурно выпяченных человеческих качеств.
Однако те и ныне живущие светлой души прямодушные идеалисты всегда будут истово и безудержно петь самим-то себе глубокомысленные дифирамбы по поводу именно же всеобщего великого подвига масс, сделавшего их державу бравой, всепобеждающе развитой и несокрушимо сильной.
Однако ту черную и липкую, словно сажа правду о той беспримерно так неимоверной цене тех будто бы и впрямь великим разумом достигнутых сиюминутных свершений и достижений они всенепременно до чего сурово при этом упрячут куда-либо сколь еще надежнейше разве что именно ведь как есть только вот под сукно.
Все сталинские преступные деяния были попросту, как то оказывается, всем нам полностью так жизненно необходимы для одного лишь того максимально уж быстрого индустриального развития страны, вот и весь сказ.
Ну, а все те люди, безвинно погибшие на великих стройках (а проще говоря, помойках) социализма, они-то разве что довольно несущественные жертвы временных трудностей, переживаемых страной во время всего того истинно до конца вполне как есть полностью оправданного и необходимого перехода бывшей аграрной страны на некие новые индустриальные рельсы?
Однако шпалами той железной дороги более чем беспрестанно и впрямь сколь верно служили как раз уж скелеты несправедливо осужденных, а затем и загнувшихся на тех самых нисколько ранее и не бывалых (по их объемам) лесосплавах.
Причем еще и гнили те бревна по берегам рек, раз никакой хозяйской руки более вовсе и не было, а значит и какого-либо ущерба никто и близко тогда нисколько не чувствовал…
Для того единственного в стране «свободного человека» главное было не прибыль, а убыль весьма же неблагонадежного населения в самые отдаленные края, а еще лучше - и вообще на тот свет, и так-то оно было явно ведь только-то всецело надежнее…
Причем убыль эта носила совершенно необратимый, можно даже сказать, многовековой (в грядущем) отрицательный характер…
Все ее последствия явно будут столетиями негативно сказываться на всем том общественном и экономическом укладе страны.
Все трудности постперестроечного периода выросли совсем не на голом месте – корни их в истовом разбазаривании всех тех общенациональных ресурсов, причем как в сталинскую, да точно так и в брежневскую эпоху.
В старые времена жизнь была построена на самобытном житейском разуме и православной вере, а не на тех издали завезенных лживых и бесноватых теориях.

И есть еще и та довольно-то весьма значительная разница между пшеницей, которая каждый год вырастает совершенно новая, и величественными кедрами, которые вовсе не каждый век на ту же высоту вновь свои колючие ветви к самому верху могуче возносят.

Причем всеми уж теми сколь непоправимо некогда свершенными великими историческими ошибками мы вполне этак обязаны именно тому самому незабвенному Владимиру Ильичу…
Раз это он и привел весь свой народ, как Иван Сусанин поляков, в гиблое болото эпохально же векового кризиса, коий и останется в памяти поколений на многие века, причем именно в качестве самого сурового назидания всем тем еще только грядущим потомкам.
Причем капитализм в России был да зачах на корню, а между тем сегодняшняя Россия могла бы жить ничуть не хуже Японии, если бы ее, конечно, не увели в сторону с действительно верного исторического маршрута в серую мглу новоявленного большевистского средневековья.
Господин Ульянов протянул вдаль руку, а все страна потом чуть ли и впрямь-то ноги с голода не протянула…
И давно бы, кстати, пора сделать именно так, дабы далее Ильич свою вдаль простертую руку более уж никогда и нигде вовсе ведь не протягивал.
Со всех центральных площадей российских городов должны быть напрочь сметены все те заводским способом наскоро же варварски наштампованные статуи.
Правда, кто-то, конечно, скажет, что это никак не сам Ильич был до чего доподлинно во всем виноват – блекло светлую идейку, мол, не он, а его ужасный последователь и новоявленный узурпатор Сталин донельзя так вконец извратил чуть ли не до полной ее неузнаваемости, однако все это не более чем досужие домыслы.

Поскольку еще с самого начала своего злосчастного глумления над Россией большевики-ленинцы повели себя несравнимо похуже любых монгольских ханов-завоевателей.
Вот он тот самый донельзя конкретный пример их палаческих действий.
Пишет писатель Алексеев в своей книге «Крамола»
«— Большевики применили систему заложников! Бесчеловечный прием!
— Замолчи, иуда! — оборвал Бартов. — От хорошей жизни применили! Республика на грани смерти!..»

Как говорится, если уж республика на грани своей «безвременной кончины» ведет себя этаким именно что донельзя бесчеловечным образом, коему попросту никак нет никого названия во всем человеческом языке, то каковой это при ней затем непременно, в конце еще концов, окажется жизнь, пусть даже и для самых наиболее послушных ее граждан?
Зачинателем всего этого зверства был как раз-таки тот самый всем ведь никак небезызвестный картавый ирод рода людского.
Вот как в самых-то живых, попросту надо сказать, до чего безукоризненно жизненных красках его некогда весьма выразительно описал большой писатель Куприн, и надо бы сразу заметить, что он нисколько не был одним из тех, кто тут же сбежал из России, как только там повеял первый ветер неимоверно пламенной революции.
Его маленький рассказ «Ленин. Моментальная фотография» - яркая иллюстрация ко всему тому чудовищному балу сатаны!
«В сущности, - подумал я, - этот человек, такой простой, вежливый и здоровый, гораздо страшнее Нерона, Тиберия, Иоанна Грозного. Те, при всем своем душевном уродстве, были все-таки людьми, доступными капризам дня и колебаниям характера. Этот же - нечто вроде камня, вроде утеса, который оторвался от горного кряжа и стремительно катится вниз, уничтожая все на своем пути. И при том - подумайте! - камень, в силу какого-то волшебства - мыслящий!
Нет у него ни чувства, ни желаний, ни инстинктов. Одна острая, сухая, непобедимая мысль: падая – уничтожаю».

И ведь до сих самых пор этот раз и навсегда безумно же проклятый в грядущих веках «камень» так и возвышается над центральными улицами многих городов бывшего Советского Союза.
А между тем именно на ЕГО постаментах и должны быть, в сущности, установлены сколь и впрямь величественные монументы, ярко живописующие все, то беспросветно несветлое прошлое, стоившие жизни и здоровья всем тем совершенно неисчислимым жертвам бесовской и антипролетарской революции!
Причем памятники эти должны быть самыми что ни на есть различными, учитывая как местный колорит, да так и события, имевшие место именно в этом, собственно, городе.
Однако затем, когда пройдут невообразимо многие лета все, то неимоверное нагромождение чисто «временных трудностей» явно можно будет, как есть начать сколь первостатейно рассматривать именно как нечто сугубо понятное и вполне легко объяснимое, причем всего-то лишь в связи с тем, что процесс становления новой жизни всегда довольно труден и невероятно трудоемок.
И это именно в свете всего того, что вовсе уж неимоверно сколь немыслимо труден тот единственно верный путь, кое-кто до чего беспомощно же барахтается в неких общих фразах, ничего конкретного при этом, никак совсем не имея в виду.
И сами те до чего на редкость весьма вот вычурно и горько изрекаемые слова в устах подобных людей исключительно уж явственно разве что только и напоминают некие языческие заклинания.
О да они так и сыплют чудовищными проклятиями, сколь еще многое разом припоминая всему тому донельзя стародавнему темному прошлому, а впрочем, никак не менее от них достается и всему тому ныне и близко уж совсем никак несветлому и серому нынешнему настоящему.
Причем все те азбучные истины, так и пронзающие ветвистыми молниями черные небеса, что берут свой исток из самой глубины их крайне чувственного сердца только лишь и являются экстрактом экзальтированных чувств и эксцентричных амбиций, а более так и ничего иного.
Светлый путь он светел, а потому всемогущ, а тьма скверна, а, следовательно, совсем ведь никак далее нисколько нестерпима…
Ничего поболее от них и близко никогда вовсе не услышишь.
А между тем та безнадежно неверная и тяжкая дорога одними-то ногами только вперед неизменно уж будет сколь явно чревата более чем явственной гибелью всей духовности и беспросветной безнадегой вконец осоловелых от выпивки масс (и это даже от чьего-либо пола не очень и вправду на деле зависит).
Да только в том самом донельзя лучезарном сознании некоторых во всем остальном прекрасно же развитых людей и по сей день ничего ведь никак попросту уж явно нисколько не сдвинулось.
Мы безнадежно бедны, потому что враги наши не дремлют, они нам все время палки в колеса вставляют, а потому мы должны, в первую очередь, укреплять державные интересы, ну а все личное - оно разве что когда-нибудь некогда еще уж только потом…
Да вот, однако, та окаянная американская империя и близко-то никак почти не заботящаяся о каком-либо вообще личном благосостоянии своих сограждан, между тем, несомненно, при всем том вполне умудряется обеспечить абсолютное большинство из них тем еще им крайне жизненно необходимым.
А как раз потому у них и все всегда есть для той самой более-менее уж действительно нормальной человеческой жизни.
Ну а те чрезвычайно великие достижения в определенных областях общую жизнь совершенно не украшают, а лишь всемерно подчеркивают довольно горькую утрату всего того, чего страна могла бы явно достигнуть, если бы никак не застряла она всем своим умом в том самом безнадежном, словно лютая смерть бессмертно кровавом коммунистическом кювете.
О, все эти великие успехи в освоении космоса, да и вовсе-то никак нисколько не глубокомысленного (для власти) начала атомного века…
…а между тем совершенно бестолковое, если не сказать безголовое руководство попросту сколь яростно выковало ядерный меч и отправило человека в космос лишь разве что потому, что именно в этом и заключались его собственные сугубо же чисто имперские приоритеты.
В то самое время, как все, что вообще тогда с какого-либо бока более чем принципиально касалось доподлинно житейского обустройства всякой той вполне ведь простой человеческой жизни…
Нет, это именно тут все, как всегда, было и близко никак ни с того конца крайне уж на редкость более чем бестолково и незатейливо тогда вот творимо, ну а вслед затем и через те сплошные тернии к звездам до чего еще совсем бездумно разом ведомо…
Причем весьма многие люди, до сих самых пор уж вовсе никак не возьмут себе в толк, а чего это вообще приключилось с их великой державой, а она между тем буквально сопрела в могучих объятьях никак неистощимого на выдумку идеологического маразма.
Он беспрестанно гудел во все медные трубы о некоем общенародном благе, однако при всем том, безусловно, так разве что пекся лишь о своих больших государственных интересах, совершенно пренебрегая народными массами, словно же пеной морской.
Раз для него они были ничем иным, нежели чем гужевым средством к более-менее посильному достижению неких исключительно абстрактных возвышенных целей.
Ну, а приблудные восприемники всех тех чрезвычайно вот бездумно преданных своей идее товарищей и близко никак не верили нисколько ни во что, кроме разве что чисто своего собственного и близко не в меру уж до чего еще совсем неуемно дикого проворства…
Они ведь тогда как есть распланировали одну лишь только свою на редкость безбедную жизнь, а простые люди для них превратились в литеры заглавных букв, а потому и слова из них складывались вовсе-то никак неразборчивые, зато до конца довольно упорядоченные и совсем неукоснительно беспрекословные к самому еще незамедлительному дальнейшему своему исполнению.
Причем весь тот коммунистический маразм явно имел именно тот самый наиболее строжайший внутренний смысл, да и был он к тому же и впрямь на редкость при этом сколь неукротим и дьявольски упрям.
Раз и близко никак в нем не было абсолютно никакого того еще самого обычного бессердечия, поскольку был он как есть вообще уж вне всяких рамок всего того исконно хоть сколько-то даже и приблизительно человеческого.
Причем наиболее главным в нем было как раз-таки то истинно уж беспросветно безнравственное вытеснение самим-то собой всего того прежнего, с чьей-либо весьма вот бесовской точки зрения исключительно как есть на редкость более чем сколь сомнительно меркантильного…
Лютую смерть, всему тому прошлому яростно неся, все то будто бы и впрямь вовсе ведь искрометно новое было одним лишь тем донельзя уж весьма отъявленным восстановлением всего того давным-давно ныне минувшего, разве что в некоей новой безукоризненно пролетарской, а не царской оболочке.
Большевики чисто внешне изменили реалии всей той незыблемо разве чем более чем совсем до чего еще неотъемлемо прежней окружающей жизни.
И им только лишь и довелось самым неестественным образом всецело вывернуть ее житейские постулаты во всем, что касалось грубых основ веры во что-то светлое чему надо отдавать должное, ожидая лучшей доли…
Но новая атеистическая вера житейского счастья простым людям никак этак не дала, а наоборот теперь они были закованы в оковы куда более тяжкие, чем это было некогда прежде.
Да и экономически большевики явно оставили непомерно огромные народные массы в той лишь значительно большей гиблой нищете.
Ими была яростно провозглашена бескомпромиссная борьба как самое наилучшее средство достижения лучезарной цели - всеблагого коммунизма.
Ну, а люди стали слепым орудием - кирками и лопатами, которым и вправду следовало весьма скромно гордиться, что им действительно было предоставлено подобное право сколь достойно послужить во имя построения светлых дней грядущего, более чем безмерно вовсе ведь иного мироздания.
Причем - это как раз-таки во имя донельзя полного единства духа и явного отсутствия, всяческих и близко уж далее ненужных вопросов народные массы и были фактически обезглавлены, а не только оболванены всеми теми сколь еще вычурно прекрасными большевистскими бреднями.
И не просто бедность, голод и холод стали самым обыденным явлением той не столь и стародавней сталинской поры...
Нет, это еще и возводилось в принцип всяческого на редкость так немыслимо праведного общественного бытия.
И все - это исключительно потому, что именно данным весьма ведь ответственным путем и было бы в конце уж концов на деле возможно достичь того самого наиболее главного, во имя чего и существовал весь тот донельзя нелепый и невообразимый хаос исключительно безрассудного упоения всем тем до чего чудовищно передовым социалистическим строем.
Человек он должен был отныне безотчетно во все светлое верить, а не рассуждать логически, и дабы раз и навсегда отбить у него всякую охоту к излишним и праздным размышлениям, его и морили голодом, а всякого, кто все-таки пытался самостоятельно думать, незамедлительно клеймили как заклятого врага всего великого советского народа.
И то действительно более чем полноценно тогда работало, раз уж и образованные люди, безвинно отбывавшие чрезвычайно длительные и впрямь-таки отчаянно долгие сроки в безутешно же невыносимых условиях сталинского ГУЛАГа…
И что разве не было все их тогдашнее мышление, куда поболее, нежели чем-либо еще, безусловно-то, до чего беспрестанно занято крайне привязчивыми мыслями о еде и тепле?
Причем именно за этим их и отправили за колючую проволоку, обложив данью ежедневной нормы, псами с нечеловеческими лицами или с собачьими (изрыгающими злобное рычание) мордами.

А если в полный голос заговорить об донельзя разноликом честном народе, то, несмотря на всю его хватку и довольно зоркий взгляд на все, что сколь беспрестанно происходит в стране, - никуда ведь он сам по себе никогда не пойдет, без того поводыря, коим, собственно, и должна была быть высокая духом интеллигенция.
Причем под чем-либо подобным автор, имеет в виду истинный путь разума, а вовсе не бешенство совсем же безрассудно крушащее все вокруг, до чего вообще смогут разом дотянуться чьи-либо на редкость нечестивые руки.
Истинный мозг нации, конечно, никак не ведет буквально каждого из людей в отдельности за ручку по сколь длинному пути его жизни, а фактически все необразованное население страны в некоем том чисто общем аспекте, а именно в самом том весьма обязательном порядке чисто общего бытия - через школу, армию и место работы.

И именно как раз там и должна была довольно-таки вот основательно проявляться, вся та вящая забота о том, истинно, как есть наиболее простом и ни с какой это стороны нисколько никак вовсе необразованном человеке.
Причем в том самом, что ни на есть до чего еще естественном виде, а никак не в некоем том чисто надуманном, фальшиво-патетическом ключе.
И те самые простые люди, они ведь, даже будучи уж всем на свете полностью до конца белозубо довольными и вполне вдоволь сытыми, сколь неизбежно сколь равнодушно пассивны и почти, в сущности, никак невосприимчивы к буквально любым позитивным поветриям в духовной сфере.

А чего это вообще от них, собственно, можно было ожидать, коли они разве что только и могут всецело прийти в сущее неистовство из-за сколь неизменно тяжкой ноши их сущей униженности и нищеты?
Ну, а, что касаемо той еще донельзя тонкой духовной сферы, их сознание воспринимает исключительно вскользь и безо всякого глубоко осознанного восхищения, как правило, свойственного людям широко образованным, да и вполне грамотным в плане на редкость доподлинного понимания всех аспектов более чем разноликого искусства.
Простакам же свойственно восприятие разве что одной той чисто так сугубо внешней, пусть и тоже, между тем, весьма отрадной его формы, но никакого истинно глубокого соприкосновения с самой душой автора произведения в их сознании вовсе вот никогда попросту не происходит.
И кто-то и впрямь еще может спросить, а почему?
Их что совсем никак не интересует вся та довольно-то глубоко сокрытая чисто моральная суть?
Нет, то уж, ясное дело, и близко оно не так, но у них, однако совершенно нет никаких полностью должных инструментов во всем их на редкость простоватом и неразвитом сознании, чтобы хоть сколько-то глубоко прочитанное анализировать и весьма разумно, затем до чего многое более чем верно и зрело всячески сопоставлять.
Причем, прежде чем до чего бестолково и слезно донельзя уж осатанело кричать народу о самом, как оказывается, исключительно же бесцеремонном ущемлении всех его будто бы всецело наиболее исконных прав, следовало бы для начала приучить массы их хоть как-либо вполне вот осознанно и детально на деле еще понимать.
Поскольку уж как-никак, а иначе чисто совсем без их более чем безукоризненно должного понимания весь тот народ только и всего, что всенепременно вскоре отыщет себе нового царя, а человеческих прав у него от всего этого ровным счетом вовсе ведь и близко никак не прибавится.
И разве он о них и сегодня хоть чего-либо, собственно, как-либо ведает?
Да, это так, российские обыватели и по сей день зачастую пребывают именно в том сколь совсем полнейшем неведении относительно всего того, что с какого-либо бока могло уж только еще касаться всего того истинно настоящего соблюдения их и впрямь будто бы «суверенных» человеческих прав.
А впрочем, в точности этак это касаемо и всего их людского достоинства тоже в придачу.
Однако вся тут беда она попросту в том, что никак и близко уж не было совсем никого, кто бы их в этом весьма животрепещущем вопросе и впрямь на редкость незатейливо и здраво хоть когда-либо вообще еще просвещал.
Нет уж как раз-таки с точностью до наоборот, в школе, в казарме, да и в институте всегда сколь безупречно существовала система, до чего во многом подобная крепостническому рабству и она, кстати, в принципе, вполне беспрепятственно процветает и по сию самую пору.

И это одно лишь то молодое поколение и можно будет довольно-таки осторожно, как есть явно еще на деле все же попытаться со временем всецело перевоспитать в несколько полностью ином, собственно, духе.
Но это нисколько никак не может кому-либо быть и впрямь весьма ведь бестолково до чего на редкость совсем развязно же сходу навязано, а всего-то лишь довольно-то скромно предложено, причем непременно в виде абсолютно так до конца полностью свободного выбора.
И нечто подобное когда-то и было до чего уж успешно осуществлено самыми первыми проповедниками христианства посреди детей язычников.
Разве воскресный день, став выходным, не облегчил все те истинно вот невыносимо до того тяжкие тяготы простого народа?

Ну, а все те на редкость бессмысленные попытки российской интеллигенции посеять семена европейского либерализма на великодержавной почве мелкокняжеской Руси, были порою чрезмерно грубы, однобоки, а главное, еще и бескрайне далеки от всей той реальной помощи, в которой Россия в те времена совсем этак отчаянно и вправду некогда явно нуждалась.
Тогдашняя интеллигенция, в принципе, могла бы бить во все колокола по поводу всей сущей безграмотности российского общества.
Да только те самые массовые походы студентов в деревню начались, как раз-таки никак не ранее с самого доподлинно уж до чего истинно векового укоренения закоренело бесноватой советской власти.
А вот совершенно уж начисто полностью и всецело ликвидировать само, как оно есть, угнетение бедноты привилегированными классами на наш сегодняшний день было бы, абсолютно ведь никак попросту и невозможно, поскольку оно имеет слишком глубокие психологические и социальные корни.
И все это поскольку явно зиждется оно в самой глубине души бедняка, во всем сколь явственно проистекая именно что от вполне прямой и самой безысходной его зависимости (в экономическом смысле) от буквально всякого работодателя, или еще только пуще, хозяина.
А чего, собственно, вообще остается тому, кто беден и попросту должен для всего своего пропитания в поте лица работать «на дядю», кроме как совершенно так втихомолку надеяться, что этот самый власть имущий начальничек будет с ним добр, мудр и достаточно справедлив?
Однако обилие власти всякого до чего постепенно развращает, а как раз потому и подобные исподволь уж ласкающие чьи-либо души надежды зачастую сами себя ни в чем никак вовсе-то совсем не оправдывают.
Но есть разница между начальником тупым бюрократом имеющим дело только с детективами и начальником собственником...
Поскольку куда все же значительно лучше управится с делами именно тот, кто вполне твердо знает каждого своего работника прямо в лицо, а потому и будет он в курсе буквально всех его достоинств и недостатков.
А именно как раз ВЕДЬ только поэтому и сможет он выслушать все его жалобы на те или иные зачастую до чего повседневно, так и встречающиеся в процессе его работы трудности и беды.

Ну, а тот, кто безвылазно сидит у себя в высоком кабинете и если чем вообще, собственно, занят, так это разве что одной лишь той и впрямь совершенно бессмысленной и тупой волокитой, а также весьма и весьма более чем пространной возней со всякого рода бесконечным круговоротом всевозможных директив и бесчисленных резолюций…
Нет, уж он-то как раз для такого дела, ну, нисколько совсем никак не сгодится.
А как это было бы ему без них еще вообще хоть как-либо обойтись?
Когда без сколь суровой подотчетности во всех своих действиях нельзя было буквально и шагу нигде надежно ступить?
И кстати, сам по себе до чего необъятный бюрократический аппарат являлся как раз-таки той крайне уж до конца исключительно ведь вовсе необходимой опорой для сущего становления и процветания государства всех тех сколь еще извечных и беспрестанных чисто сказочных обещаний.
И именно этак оно тогда и было, раз то самое советское царство-государство по всей своей нелепой форме было всегдашне уж организовано только в виде некоего шагающего экскаватора, где то, что наверху, оно вполне естественно самый настоящий человек, а все остальные - одна лишь липкая грязь под его большущими кирзовыми сапогами.
Ее бы только до чего посильно утрамбовать, и уж тогда то самое истинно так светлое грядущее на целое тысячелетие и было бы донельзя же надежно сколь безотлагательно полностью ведь разом тогда затем и обеспечено.
Однако вот не для кого иного, а только лишь как раз для той относительно малой кучки большевистских олигархов.
Они и были теми избранными людьми, которым явно полагалось все самое наилучшее, а остальным (простым смертным) должно было вполне хватать закутка в коммуналке, а плюс к тому и идеи никогда еще небывалого счастья, когда сгинет в небытие весь проклятый мир собственничества и капитала…
Мы, мол, строим собственный мир и в процессе его постройки, придется пока вот всем претерпеть отдельные трудности и невзгоды.
Ну, а суровая подотчетность – это ведь то же более чем безупречно верное и действенное средство утрамбовки человеческой массы в некий тот единый организм.
Причем как оно и понятно буквально всему в этой жизни отныне уж попросту должно было обладать разве что тем буквально за все сколь безнадежно и бездарно донельзя так нелепо ответственным партийным «мозговым центром».
И вот чего пишет об этом истинно достойный писатель Василий Гроссман в его книге-исповеди «Жизнь и судьба».
«Централизация задушила! Изобретатель предложил директору выпускать полторы тысячи деталей вместо двухсот, директор его погнал в шею: план-то он выполняет в весовом выражении, так спокойней. И если у него остановится вся работа, а недостающий материал можно купить на базаре за тридцатку, он лучше потерпит убыток в два миллиона, но не рискнет купить материал на тридцатку».

И это как раз оттого и вся та чудовищная скованность - отсутствие всяческой хозяйственной инициативы, а как следствие этого полнейший бедлам и сущее разорение.
Ну а кроме всего прочего в условиях революции рабочий, а тем паче крестьянин, всего-то, что меняет одно свое стародавнее ярмо на некое другое, что сколь явно окажется ему совсем никак не на пользу.
Новые хозяева жизни – попросту никак уж совсем явно не смогут хоть сколько-то вообще оказаться действительно лучше, да и значительно честнее всех тех «бывших» и до чего отныне сколь многозначительно разве что всецело прежних.
И это так, уж исходя из того вовсе незатейливого факта, что вся в стране власть досталась им слишком донельзя необоснованно дешево, а также и беззаконно, а посему, дабы надежно укрепить свои жизненные позиции, доблестным комиссарам и вправду потребовалось ликвидировать всех видимых да и невидимых даже их острому глазу врагов.

А как оно только вообще могло быть иначе, коли новые веяния попросту раз и навсегда фактически перевернули вверх дном буквально-то весь от века еще прочно устоявшийся менталитет, зашвырнув на самый верхний этаж общественной пирамиды бывалых подпольщиков буквально все только и видящих в одних тех разве что черно-белых тонах.
И уж, в конечном итоге, они ту как есть более чем донельзя широкую общественную жизнь и начали ведь сходу действительно мерить этакими как-никак, а понятно, откуда и впрямь до чего весьма подспудно почерпнутыми, довольно-то крайне мрачными мерками.
А иначе и быть оно попросту совсем никак не могло, поскольку никто и близко не сумеет выйти за рамки всего того прежнего полностью уж давно им обжитого бытия.

И вот всем тем яростным борцам с гнилым самодержавием, доселе жившим на нелегальном положении, и был сколь всемогуще вполне этак естественно нужен как раз-таки тот истинно новоиспеченный, «идеологически подкованный» революционный быт.
Причем главной целью большевиков было попросту разом уж сделать абсолютно так все дабы, ясное дело, суровою и бескомпромиссной силою сходу загнать массы в некое, то до чего высокоидейное, идеалистическое ярмо, а именно посему они его на народ вовсе бестрепетно тогда и примеривали…
И им и вправду нечто подобное было, как есть уж жизненно необходимо, разве что, дабы никак сходу совсем не упасть и не ударить бы в грязь лицом, да и вообще они всею душой только и желали как-никак, а всегда еще пребывать на самой вершине всего своего донельзя неправого могущества.
Причем под всеми теми чрезвычайно многозначительными переменами всегда уж подразумевалось как раз то самое бездумное и силовое выворачивание буквально ведь всего и вся довольно-то безукоризненно фактически что наизнанку…
Причем нечто подобное большевикам лишь разве что потому и было, как есть сколь неотъемлемо так жизненно надобно, раз им всегдашне было дано тем-то самым своим безукоризненно верным острым нюхом, до чего прозорливо фактически заранее прочувствовать, всю ту сплошной же стеной на них надвигающуюся вовсе вот и неминуемую беду…
Поскольку было им никак небезосновательно заранее ясно, что довольно-то вскоре весьма значительная часть общества безо всякой в том тени сомнения явно окажется, способна всецело проявить себя исключительно вот полноценным и ярым врагом тех-то нежданных, а зачастую и вовсе так нежеланных для него всецело катастрофических перемен.
А между тем, сколь откровенно и немилосердно пахнув в сторону серых масс гнилым душком потного плебейского энтузиазма и можно было сколь еще спешно их, довольно-то бойко до самых зубов вооружить разве что супротив всех тех их отчаянно «зверских» вековых угнетателей.
Но все это лишь потому, что до чего беззастенчиво обмануть людей ничуточки не прожженных в больших политических интригах было ведь делом и впрямь никак уж нисколько так явно нехитрым.
Да только полностью вполне до конца осознав весь тот их донельзя подлый обман, те непременно бы воссияли, подняв на вилы тех самых буквально-то разве что чисто вчерашних кумиров, до чего беззастенчиво объегоривших простых граждан всяческими досужими байками про тот самый скорый рай на этой исконно грешной земле.
И это именно ради предотвращения любых, и вправду хоть как-либо только затем возможных мятежей, собственно, и нужно было, чтобы все боялись исключительно всех и не доверяли бы, в сущности, вовсе ведь никому, а даже, в частности, порой и самим-то себе.

А также являлось до чего существенным и крайне необходимым делом действительно наладить систему тотального контроля, дабы все следили за всеми и совсем никому не смогли бы доверить какой-либо секрет, так или иначе связанный с существующей ныне политикой.
А если кому и доведется, чего нелестное про ту единственно правую власть этак сходу уж совсем до чего незадачливого ляпнуть…
То вот чисто житейски как-никак, а учитывая всю атмосферу того безумно грозного для своих граждан государства всякий тот или иной недобрый и кощунственный выпад в его сколь безупречно величественную сторону должен был без тени промедления сходу передан верным делу истребления крамолы органам защиты власти от любой «нечестивой черни».
Ну, а самое немыслимое расширение штата всех этих пресловутых органов чувств сталинской власти, в свою очередь, довольно-таки весьма ведь неизбежно разом отвлекало от производственных мощностей людей, нынче занимавшихся исключительно иным, и куда поболее праведным делом, а именно самым-то как есть непримиримым отлавливанием отлично скрывающих свою вражью сущность «врагов народа».
И эти-то злющие враги, непонятно вообще, какого народа, как правило, были людьми во всем исключительно так самостоятельно мыслящими, да и всецело же явно полезными обществу, и без них ему, кстати, жить стало намного трудней и куда, несомненно, во всем крайне на редкость всецело уж явно безрадостней.
Причем постепенно, как ради должной отчетности, да так и во имя самого ревностного поощрения сверху, все эти местные следственные органы стали всех недругов Советской власти попросту из длинного рукава разом сколь деятельно извлекать, а также и всевозможнейшие заговоры из глубин всего своего нечистого нутра буквально с чистого листа беззастенчиво измышлять.

Ну, а тогдашней центральной власти все это было, конечно, и вправду чрезвычайно на редкость вовсе удобно, ведь чем лишь поболее совсем этак между делом будет навеяно на массы великого страха, тем лишь ей самой и будет до чего уж значительнее при этом всецело спокойнее, да и сколь необъятно раздольнее.
А точно также имелся и тот поистине наиважнейший аспект, в сущности, и приведший к той весьма на редкость суровой необходимости самого еще исключительно так вездесуще до чего только беспрепятственного «раздувания мехов» великого террора.

НКВД стало довольно самостоятельной структурой, способной вершить суд не только над судьбами людей, попавших в ее сети, но и на полную катушку всею своей разросшейся плотью явно еще и вовсю стремились ее руководители всегда заполучить и тот чисто дополнительный человеческий материал ради всего его последующего усвоения в недрах северных широт.

Поскольку это, безусловно, разом давало возможность всей этой бесовской организации безмерно расширить свое «правое дело», а между тем всякий на ходу безмерно разбухающий бюрократический аппарат лишь о том и мечтает, как бы это его кипучая деятельность, и вправду процветала бы, затем значительно шире и всерьез охватывала самые дальние, заоблачные горизонты.

Ну, а ВЕЛИКОМУ вождю все это было только лишь разве что во всем явно на руку - он ведь как раз для того и выкармливал своих извечно голодных шакалов, дабы они за ним его добычу всласть доедали до самых тех еще белых косточек ее при этом донельзя уж яростно так обгладывая.
Как политик Сталин шагал по всем необъятным просторам страны, волоча за собой дохлую коммунистическую клячу, а дутый энтузиазм в подобных делах неизменно являлся наилучшим подспорьем для успеха в этаком донельзя подлом одурачивании самого максимального количества и без того слишком донельзя доверчивого народа.
Этот ирод рода людского сколь беззастенчиво выплясывал чечетку по сердцам своих сограждан, и его наиболее величайшей гордостью была та исключительно так до чего еще несомненная переполненность их сердец истовой любовью к нему, их безжалостному поработителю и безмерно злобному угнетателю.
Резкое усиление террора было точно также уж совсем неразрывно весьма отчетливо связанно еще и с тем никак немаловажным обстоятельством, что чем это только круче будет вираж тайной хитрости, всецело доказывающей, что все у нас, как всегда, хорошо, в самый явный противовес всей той вполне вот реально существующей донельзя невзрачной действительности…

Тем лишь более и более должен был до чего беспрестанно усиливаться процесс подавления народного гнева, причем как есть явно задолго уж до того, как он вообще бы на деле сумел полностью набрать нужные обороты для того, чтобы с великим грохотом, сходу затем и вырваться куда-либо разом явно наружу.
Ну, а кроме того, и все те исключительно как есть преступно враждебные интриги в высших сферах советского государственного аппарата разве что лишь тогда и было возможно тем еще самым истинно надлежащим образом сколь полноценнее надежно предотвратить…
Нет уж чего-либо подобного было бы возможно хоть сколько-то добиться разве что на редкость явственно на деле выделив из всей той необычайно широкой и общей когорты разве что вот одного того наиболее из всех великого и истинно солнцеподобного вождя.
И именно разве что по этой донельзя веской причине та самая отныне уж до чего еще навеки немыслимо кощунственная попытка его переизбрания, как и любого иного его насильственного увода от того самого беспрестанно, так и бурлящего горнила политической власти, явно ведь собственно бы выглядела именно как самое неописуемое вопиющее святотатство.
Ну, а вследствие того и было бы нечто подобное более чем неимоверно дерзновенным покушением на все те давным-давно весьма уж незыблемо устоявшееся устои того самого до чего еще лучезарно великого и всемогущего новоявленного пролетарского строя.
Сергей Снегов в своих «Норильских рассказах» пишет об этом так:
«- Поэтому нового-то своего обряжаете чуть ли не в божество: и гений человечества, и отец родной, и спасибо за счастливую жизнь, и вождь народов всего мира… Нет, брат Виктор, если у кого и есть сейчас эсеровское понимание личности, так у вас. Взяли, взяли вы наш старый культ вождя да в такую руководительскую религию раздули - даже мы руками разводим».

И было ведь отчего!
Никто из тех, сколь яростно подготавливавших почву для грядущей революции, не мог себе и вообразить, что ее прямые последствия в том-то чисто конечном своем итоге и приведут еще к появлению именно этакого кровавого деспота, каковым затем и предстал уголовник Коба на самом пике в целом довольно-то незначительного государственного переворота.

Прежняя опричная держава со всеми ее устоями и традициями, безусловно, осталась практически на точно том весьма уж многозначительно чисто этак своем до чего и впрямь вполне естественном для нее месте, переменились одни лишь лица, а вовсе не ее всегдашняя донельзя демоническая суть.
То есть ничего при этом существенного и близко уж совсем явно не переменилось, кроме как разве чего-либо истинно одного, а именно как раз того самого, что все те рычаги былого узурпаторства вновь ведь разом оказались приведены в то сколь полнейшее взаимодействие с той самой широчайше карающей государевой дланью.
Ну, а само по себе событие октябрьского переворота только лишь впоследствии было прозвано именно тем величайшим именем общемирового грабежа, поскольку главной ее цели во всем том вселенском масштабе добиться уж нисколько этак явно пока не удалось.
А значит, и надо было весьма всерьез и надолго отныне кое-как обустраиваться именно на всей той довольно-таки немалой, до чего наскоро и верно разом отхваченной большевистской бульдожьей хваткой абсолютно же необъятнейшей российской территории.
А как раз-таки именно потому то самое до чего необычайное диво всего того новоявленного пролетарского царства-государства и должно было фактически начисто полностью отныне отсечь от всей той остальной человеческой цивилизации.
Ну, а затем и следовало его донельзя так тяжкой пятой террора всецело прижать именно как раз к тому до чего изрядно между тем на редкость лакированному коммунистическому ногтю.
И уж все то и было донельзя прагматично некогда осуществлено, причем разве что только лишь ради того дабы никто далее и помыслить вовсе ведь не посмел о том, чтобы и впрямь-то ненароком некогда вернулись все те прежние, безбрежно безыдейные времена, на тот момент навеки ныне канувшего в лету 19-го столетия.
Так что как то, собственно, уж только вообще оно явно выходит, в большую политику исключительно супротив их воли и всякого знания о том действительно оказались вовлечены лица, о ней и близко нисколько не о чем таком и не помышлявшие.
И никакая слепая преданность идее не могла бы при всем том, собственно, стать истинной панацеей от всех тех некогда еще затем возможных бед, так как эта дурная и дутая фикция более чем безостановочно видоизменялась, а посему малообразованный человек, чтобы выжить, должен был стать бесхребетной и безынициативной единицей большого общественного механизма.
И именно как раз уж этак оно и было!
Однако при всем том то буквально со всем и вся исключительно бездумное согласие всецело ожидалось от одних лишь тех без году неделя получивших из рук большевиков «свободу и равенство» пролетариев, ну, а от любого представителя «народной власти» всенепременно требовалось согласие, взвешенное и обдуманное, да и идейно полностью обоснованное.
А ко всему прочему и экономические рычаги этакого государства были настолько уж безнадежно слабы, что потихоньку вполне всерьез стала насущной самая явная и прямая надобность в безумном, как и сама та эпоха, великом ведь множестве бесправных каторжников.
То есть, действительно возникла нужда в самом-то несметном числе рабов, которые будут безостановочно трудиться, почти безо всякого отдыха, получая при этом за это очень даже бедную калориями баланду, а иначе страна со столь неудобоваримым для человеческой психологии режимом хозяйствования довольно-то вскоре бы оказалась самым что ни на есть полнейшим банкротом.
А из кого их было, собственно, набирать, чтобы разом так затем загнать их всех за Можай?
Причем ясное дело, из кого, из всех тех вовсе-то совершенно вот бесчисленных, словно звезды на небе, классовых врагов, сомневающихся, подозрительных, а также и тех, на кого «добрые» люди в письменном виде именно что как есть, до чего безапелляционно и полностью так анонимно разом укажут.
Да и первозданный дивный лес валили никак не во имя совсем уж нелепого освоения доселе девственной целины, а только лишь ради того, дабы совсем за бесценок его ведь затем и продать проклятым капиталистам.
Ну а тем и хоть сколько-то почти уж бессильно во всем поддержать те самые вечно падающие штаны донельзя шаткой социалистической экономики.
Россия стала экспортировать в другие страны свои природные богатства, а при царе она вывозила зерно, снятое с одних и тех посевных площадей, безо всякой существенной необходимости расчистки новых земельных участков.
А тут уж все разом должны были отправиться на распашку первозданной целины, будто бы и впрямь народу непомерно больше разом стало, а потому и никак не иначе, а снятого с тех еще прежних гектаров урожая на всех прокормиться, далее никак не могло хоть сколько-то, затем ведь действительно на деле хватить.
А может, все тут дело было лишь в том, что при этаком крайне плохом хозяйствовании, чтобы своим не дать с голоду помереть, куда уж там при подобном раскладе каких-либо чужих вдоволь накормить, там, где ранее всегда запросто хватало самого мелкого пятачка земли, теперь-то была нужда в целом колхозном поле?
Да и то разве что с трудом тогда его хватало!
А почему?
Да только лишь именно потому, что работая, на чужого дядю, которому и впрямь неизвестно с чего разом еще захотелось на чьем-либо на редкость чужом горбу в рай безо всякого промедления сходу-то въехать, истинно много сил вкладывать как есть уж никто и близко ведь явно тогда совсем этак нисколько не станет.
Колхозник, он вообще всегда до чего безотрадно работал, разве что через силу, а кроме того, до чего еще многих настоящих трудолюбивых работников от родной-то земли, куда подалее на верную смерть в Сибирь более чем безвозвратно большевики в то время уж отселили…
А если кого вообще и оставили, так и те тоже до чего быстро про весь тот свой прежний и былой труд фактически начисто разом позабыли.
Вячеслав Леонидович Кондратьев, «Искупить кровью»:
«- Была у меня своя землица, холил ее, ублажал, кажинный камешек с нее убирал, навозу завозил сколько можно. Вот она и родила, матушка. Ну, и изба была справная, сам каждое бревнышко обтесал, к другому пригнал… И что? Из этого дома родного меня к такой-то матери… А какой я был кулак, просто хозяин справный… Обидели меня? Конечно. Вроде бы эта обида должна мне мешать воевать, однако воюю…
- Меня оставили, но я сразу в счетоводы пошел. Не на своей земле - что за работа, - сказал Мачихин и сплюнул».

Село попросту сходу лишили всех его наиболее естественных органов чувств, причем сделано - это было разве что, дабы до чего явно так, затем избежать всяческих уж чисто дальнейших с ним каких-либо контрреволюционных осложнений и крайне неблаговидных мятежных неприятностей.
Но и городу заодно ведь тоже, в те самые на редкость бездушно черствые времена, порядком так до чего еще, как следует, на орехи действительно уж вовсе-то немало тогда досталось.
Раз той самой почти поголовной ликвидации (часто физической) праведного сельского люда было явно уж и близко никак недостаточно и вот дабы посильно и беспрецедентно выкупить из ломбарда экономического краха всю свою управленческую тупость и лень, большевики и придумали всеобщий невообразимый энтузиазм нисколько нескончаемого строительства светлейших дней и ночей.
Уж того как раз самого сказочного бытия - вожделенного коммунистического завтра, коему попросту никогда не было суждено стать обыденным и тем еще самым повседневным сегодня.
И вот как есть в самой наиболее прямой связи со всем тем, уж выше весьма искрометно вышеизложенным, самая неотложная работа в СССР и впрямь закипела в виде на редкость огромного всесильно внушаемого извне бравого энтузиазма, правда, с крайне низким, если не сказать ничтожным, итоговым КПД.

И все это было именно так, а вовсе уж право совсем не иначе!
Восторженность в восприятии прошлых советских времен - она ведь разве что от сущей убогости их самого как есть до чего еще на редкость естественного затем продолжения…
Когда-нибудь всяческое до чего уж изначальное идеологическое нутро должно было попросту вот совсем окончательно выгнить, но сами принципы дружного строительства чего-либо, по всей своей сути и поныне полностью так явно незыблемы и до конца на редкость всецело-то более чем праведно неизменны.
Все пертурбации российского бытия - только лишь от одного преобразования общественных отношений в некие иные рамки, а их костяк между тем так и остался совершенно в точности тем же еще со времен стародавнего средневекового феодализма.
Причем советские времена – это разве что тот наиболее явный и до чего на редкость весьма и весьма до чего безусловный откат в то самое исключительно, как есть до чего далекое прошлое под видом чисто уж донельзя более чем чисто так во всем трафаретного построения мнимо светлого будущего.

А потому, то абстрактно провозглашенное право на труд в Советском Союзе и стало безликим правом ничтожного раба, поскольку человек был начисто отныне лишен каких-либо иных (не показных) социальных прав и прежде всего ранее с грехом пополам существовавшей свободы организованного протеста супротив непосильных условий труда, скажем, на производстве чугуна и стали.
Ведь при СССР государство было для всех пролетариев в доску своим, а значит и, выступая против него, они шли против всего народа.
И именно там где закалялась сталь новых цепей сковавших народы шестой части суши и были наиболее невыносимые условия труда.
Людей там калечилось и гибло уйма, а все их совместные усилия уходили только на то, чтобы вполне этак бескомпромиссно и сколь весьма достойно и выковать же меч, действительно на деле столь БЕЗУПРЕЧНО так способный более чем верно защитить «великие социалистические завоевания».
И как бы это странно ни прозвучало, а все ж таки в той еще дореволюционной России забастовщиков вовсе ведь никогда массово не ссылали и не расстреливали на месте, как это довольно-то частенько подчас вот случалось во времена чудовищно бедственного становления Советской власти.
За саботаж без долгих разговоров ставили к стенке, а это фактически точно та же забастовка, только лишь разве что ныне более чем спешно переименованная большевиками в некое иное, пожалуй, значительно худшее преступление против новой власти, нежели чем при царе было бы убийство его сатрапов - жандармов.
За такие дела революционеров при царе приговаривали по суду после длительного и весьма тщательного следственного разбирательства, ну, а рабочего, отошедшего от станка из-за голодного обморока, зачатую ожидала пуля в висок, безо всяких долгих прений и дискуссий.
- «Раз спит гад, значит, от работы отлынивает!»

И это вовсе не пустые слова, поскольку за ними в полный рост стоят вполне ведь конкретные люди, что были расстреляны, а также их изголодавшиеся или умершие в нищете семьи, а бывало и того только более чем явно еще несравненно похуже…
Автор в том абсолютно уверен, что некоторая часть сегодняшних озверелых уголовников - это же и есть потомки тех самых людей, что были некогда всею силой красного знамени сколь вот разом беспардонно сброшены в эту страшную бездну социального зла.
Предки этих зверей в человеческом облике были честными тружениками, сколь наглядно являвшими собой наиболее наилучшую часть от всего того пролетариата, раз никак не были они именно теми бесправными рабами, которые и были совершенно же безропотно готовы попросту совсем без отдыха вкалывать за те самые более чем жалкие гроши.
А вот и самое так явное всему тому подтверждение от сына века, видевшего все происходящее именно своими собственными глазами, а не услышавшего все это посредством чьих-либо чужих «лживых» россказней.
Сергей Снегов, «Норильские Рассказы»:
«После великого раскулачивания дети расстрелянных либо ссыльных отцов… Куда им деться?
На всех жизненных дорогах - красные огни. Можете поверить, я эту бражку-лейку хорошо знаю. Вся молодежь "воров в законе" из таких: единственный им путь - в бандиты.
- Среди ваших тоже хватает кулацких сынков.
- Даже больше. Блатной мир - социальные отходы революционных переворотов».

И вот уж оно как, на радость кремлевскому бандиту, в стране разбойников видимо-невидимо тогда поразвелось, а стало быть, народ и льнул к центральной власти в поисках защиты от всего их сколь чудовищного произвола.
Но никто, однако, тут уж и вовсе совсем не говорит, что, мол, до революции все, значит, обстояло сколь еще чисто да гладко - кривого и без безбожных врагов мира и спокойствия большевиков всегда вот на Руси издревле так хватало.
Ниже приведены только три тому до чего еще более чем весьма же основательных, вполне и впрямь на редкость наглядных примера.
Вадим Александрович Прокофьев,
«Желябов»:
«Голод, эпидемии умерщвляют сотни тысяч людей при полном молчании образованного общества.
В газетах пишут о пирах великосветских кутил, курят фимиам новым хозяевам жизни — денежным мешкам, сплетничают о похождениях актрис, а деревня умирает. Да разве они могут написать, что при освидетельствовании новобранцев пятая часть крестьянских сынов признается «негодной к службе в армии по состоянию здоровья»? Разве напишут в газете о том, что из крестьянских изб уползают клопы, — хозяева так отощали, что насекомые недоедают. Разве осмелится кто рассказать о деревенских хатах, стоящих без соломенных крыш, скормленных скоту, и о скотине, не имеющей силы встать на ноги от такой кормежки!»

Там же.
Кто поможет сельчанину, кто спасет от смерти его детей, которые забыли все слова, кроме одного, раздирающего сердце: «Хлеба!»?
Молчит правительство, молчат земцы, молчит и «Народная воля».
Желябов сжимает до боли в суставах кулаки, скрипит зубами. Он страшен в эту минуту. В родной Султановке крестьяне, чтобы не умереть с голоду, идут на преступления. Когда им грозят тюрьмой, они отвечают односложно: «Там кормят!»

А. Толмачев «Калинин»
«Как на многих крупных заводах, на Путиловском сигнал к началу работы подавался гудком. Первый — долгий — предупреждал, что в распоряжении рабочих осталось еще десять минут. Второй — прерывистый — хлестал по сердцу опоздавших: «Штраф! Штраф! Штраф!» Он так и назывался «штрафным». После него цеховые номерные кружки убирали и ставили одну общую. Всякий, кто опускал в нее свой номер, знал: сегодня будет работать бесплатно».

И, конечно, все это действительно само собою подразумевает вполне как есть полное и до чего и впрямь совсем уж более чем бессовестно донельзя безграничное бесправие…
Да только вот ведь оно что, если все-таки взять да наспех сравнить - один единственный день забесплатно на хозяина отработать из-за 10-минутного опоздания или этак-то, как оно было при новом деспоте Сталине, полгода в лагере отбыть, баланду хлебать из-за одного лишь совершенно уж нечаянного пятиминутного опоздания на работу?
При батюшке-царе жизнь была относительно дешевой, а главное, что буквально везде, по всему миру, все это было тогда до чего во многом, пожалуй, что в целом этак полностью на редкость одинаково.
И вот, какие-то другие страны и стали развитыми и всецело экономически до конца обустроенными, ну, а России, по всей на то видимости, до вполне современного состояния общеевропейского уровня жизни придется плестись те самые совершенно выпавшие из общеисторического процесса 70 лет социализма, а также и 10 лет его постепенного зловонного разложения.
Причем, дай только Бог, чтобы и этого хоть как-либо так еще ей хватило!
И идеологическая составляющая всякого должного успеха при этом может быть заключена только-то в полном и чисто разве что весьма и весьма фатальном отрыве от тех еще донельзя стародавних кроваво красных фантомов того самого будто бы сколь давно ныне явно минувшего, но никак пока совсем и близко не канувшего в лету.
Причем ничего тут вообще вовсе и не поделаешь, раз уж этакое крайне несветлое прошлое, ставши чем-то давно прошедшим, ныне предстало в самом еще низменном виде одних только времен явной утраты былого гуманизма.
Ну, а точно также до чего уж позорно некогда она ославилось именно теми более чем неимоверно длиннющими тенями безмерного страха, что так и тянулись за довольно многими выдающимися людьми.
Да и тот всячески на все лады тогда прославляемый простой народ разом ведь при тех до чего еще выдающимся образом идеологических выдержанных панах-товарищах только лишь постепенно и стал донельзя серой и однородной массой…
И весь тот и близко никуда не годный жмых восторженного энтузиазма только лишь и выжимал из населения последние соки, уж чего-чего, а взамен до чего еще щедро давая ему разве что явное и полное безверие во что-либо только как есть, истинно святое.
И во все это вовсе не обязательно слепо верить!
Да только вот если действительно взвесить, к примеру, то самое…
Ну как - это всякому же истинному процветанию страны могла вот, как есть еще поспособствовать та и впрямь до чего безликая стахановщина?
Это все внешне очень даже вполне эффектно?
А между тем весь тот на редкость бессмысленно утопический энтузиазм никак не мог растопить арктические льды абсолютно уж совсем этак никак более чем незыблемого здравого смысла!
Ну а тот сколь еще неизменно попросту так истово всегдашне безжалостен ко всяческой той или иной убогой и воинственно восторженной тупости.
И это только при той еще полноценно нормальной системе хозяйствования вовсе-то будет никак уж нисколько никому ненадобно кого-либо неволить и подгонять, дабы он стал таким уж и впрямь до конца сознательным, взял на себя встречные обязательства, выполнил и перевыполнил пятилетний план.

До революции все средства производства были до чего исключительно во всем совсем беспросветно примитивными, однако на одной лишь купленной у проклятых капиталистов технике довольно-таки далеко никак не уедешь!
А между тем у каждого отдельного человека явно должно было быть внутри вполне надлежащее место для того самого, сколь и впрямь достаточно же серьезного по-собственнически до конца взвешенно обоснованного желания, как следует хорошо поработать, ну а идея «все наше» сама собой незамедлительно превращается во «все, ясное дело, вовсе ничье».

А значит, само собою в запасе только и оставалось одно лишь то беспрестанно так фактически уж именно всеядное сколь на редкость бессовестно разнузданное очковтирательство, а еще и донельзя так беспочвенно слащавое вранье обо всех тех буквально всеобщих нынешних успехах никем нисколько вовсе отсель никак непобедимой великой страны…
А чего еще хоть как-либо могло на редкость уж до чего и впрямь чудодейственно выручить из беды сколь еще всеобъемлюще окончательного и стопроцентного запустения закромов той и впрямь самой так необъятнейшей родины, которая при большевиках попросту явно отучилась саму себя вполне обеспечивать всем тем ей жизненно необходимым?

Сергей Снегов в своих «Норильских Рассказах» живо расписывает бытность лагерей и весьма красочно повествует о том, как уж это тогдашняя интеллигенция не мытьем так катанием и вправду начинала до чего еще недвусмысленно прозревать, столь сиротливо при этом озираясь на всеми ныне явно позабытый здравый смысл.
И ведь со всей отчетливой ясностью начали тогда осознавать все те высокие мыслями и чувствами люди, а чего это именно от них теперь новой власти до чего еще повседневно разом так требуется для полного удовлетворения ее наиболее основных и самых естественных нужд.

А главным между тем нынче стало разве что как можно поболее создавать всякой и всяческой той самой выпукло наглядной показухи, а не реального труда, ведь из-под палки силком, сколько не трудись, а все равно результат он обязательно будет, куда этак не в пример явно хуже, чем при проклятущей частной собственности.
И ниже будет приведена не просто некая цитата из художественного произведения, а самое честнейшее свидетельство до чего и впрямь-то совсем безотрадно вспоминавшего прошлое очевидца.
Сергей Снегов «Норильские рассказы».
«- Вот это туфта так туфта! Почти вдесятеро! Процентов сто тридцать нормы - ручаюсь головой! Боже, какие мы кусочники в сравнении с Михаилом Георгиевичем!»

Вот оно как, а кто нас и близко никак тогда не понял, тот у нас сразу же взял, да и совсем не своей естественной смертью более чем весьма ведь быстренько помер!
Это пока тех панов было хоть отбавляй и интересовала их, прежде всего, разве что только своя личная выгода, никакого того восторженного вранья о всеобщих успехах никому из тех власть предержащих было и близко-то вовсе совсем ведь ненужно.
Поскольку до революции богатеям был всецело так нужен разве что тот сколь доподлинно верный успех в делах, а никак не дутый энтузиазм всего того неимущего народа на необъятнейших просторах всей широчайше бескрайней державы.
Причем само уж наличие эдакого великого множества бедняков было той еще истинно неразрывной цепью всецело так связано как раз-таки именно со всем тем на редкость полнейшим бесправием простаков люмпенов и той еще донельзя неуемной алчностью безбедно живущих зажиточных граждан той-то ныне полностью уж навеки ныне былой великой империи.
Но все-таки никак не были те богатеи и господа сплошными паразитами и грязными вралями, а также еще и чудовищными поработителями всех тех трудящихся масс.
Да и на что кому-либо мог некогда до революции и вообще уж, собственно, так или иначе, сгодиться - этакий глупейший самообман?

Ну а сразу вослед за внезапно (словно снег на голову) приключившейся революцией точно те паны вдруг сами собой снова (из-под земли что-ли?) до чего уж незамедлительно без году неделя мигом ведь заново до чего еще наскоро сходу так затем объявились.
Причем и стали они при всем том, значительно вот намного, чванливее и вздорнее тех-то разве что некогда до этого бывших всесильными и статными весьма осанистых господ.

Однако начинали те барчуки свою черную жизнь в качестве серых холопов, ну а теперича были вынуждены прикрываться фиговым листочком дурной филантропии безоблачного счастья, непонятно кем в уме записываемого на счет неких грядущих, последующих поколений, а не нынешних, столь безудержно надрывающихся на тяжкой работе людей.
Причем даже будь все это самой доподлинной и распрекрасной правдой, то и тогда не все ли едино... Поскольку как вообще было возможно утопить все нынешнее поколение в жутких отходах бюрократического крючкотворства, и ведь все это разве что ради тех, кто пока вообще еще никак не родился?

Но большевикам вовсе не было никакого дела до какого-либо вообще здравого смысла, поскольку для них совершенно непререкаемым мерилом всему до чего непременно служила одна голая стерва идея, и все, что они безбожно и безнравственно творили со всем своим принципиально уж донельзя чужим им народом, делалось исключительно только лишь ради нее!

Ну, а новоявленным большевистским царем уж как есть, тогда оказался именно тот до чего безумно страшный горец вовсе-то совсем ничего не желающий знать обо всем том, что никак не проистекало из его сугубо личных, а также еще и весьма уж донельзя прытких имперских амбиций.
И при этом он до чего беззастенчиво и демагогически нетрезво опирался на строго так адаптированную под его индивидуальные антинародные нужды «светлую теорию» Карла Маркса.
«Если факты против нас тем хуже для фактов» – это ведь как раз его крылатое выражение.
Ну а до революции во владении зажиточного (считай работящего) крестьянства уж явно имелась именно что своя личная земля, и было, кстати, у тех людей вполне искреннее желание этот свой надел как надо и главное вовсе безыдейно в поте лица обрабатывать.
И они как-то при всем том без тени сомнения уж до чего только более чем благополучно обходились совсем без каких-либо донельзя подробных докладов районному начальству об том самом сколь еще успешно и ответственно выполненной посевной…
Нет, как еще только надо, они тогда успевали и безо всяческих битв за урожай, да и гневных окриков кабинетных бюрократов всегдашне так вовремя в срок свои поля обрабатывать, причем совсем не из-под палки и не за жалкие трудодни вместо денег.

И те работящие люди были не кулаками, а являлись, они крестьянами, умеющими жить достойно, то есть именно что вполне по-людски, ну а голь перекатная теснилась в покосившихся избах, поскольку трудиться всерьез, дабы жить в достатке, попросту не могла да и нисколько того не умела.
Надо бы вспомнить, что при царе Россия кормила своим зерном пол-Европы.
Колхозным кнутом и мизерной платой (да и то не деньгами) Советская власть никогда подобного рода успехов ни в жизнь бы никак совсем не добилась.

Ну, а наилучшее азотное удобрение – это все-таки, как ни крути, а тот же навоз из-под любой коровенки, и на его производство вовсе не было никакой той весьма ведь крайней необходимости в каком-либо еще создании великих производственных мощностей.

В СССР, как то доподлинно (на личном опыте) известно автору этих строк, к коровнику и за версту было не подобраться, настолько там все было загажено этим-то самым, что ни на есть наиболее естественным удобрением, а в это самое время заводы производили миллионы тонн жуткой химической отравы.

Однако при всем том для производства водки и хлеба качественного зерна явно уж так никак тогда не хватало, а потому это золото широчайших российских просторов и стали в сколь необъятно больших количествах закупать у рачительных хозяев-канадцев.
Новые времена, новые веяния, поскольку беспардонно и нагло отрицать всякую покупку зерна стало совершенно уж ныне попросту невозможно, ему до чего еще обтекаемо дали именно то самое донельзя ведь скользкое определение, то зерно, как оказывается, было сплошь же фуражным.
И покупалось оно как то вполне очевидно именно ради удовлетворения самых насущных стратегических нужд оборонной промышленности.
Однако фуражным (на один корм скоту) было как раз-таки в своем абсолютном большинстве именно то самое зерно советское, и для производства хлеба и водки оно уж по всему своему качеству, совершенно никак тогда не годилось.

Власть большевиков раз и навсегда сразу избавила сельских жителей от всего того более чем до чего непосильного рабского труда на чужого дядю?
И отчего же тогда русский крестьянин этого так и не оценил?
Зачем это ему тогда, в самом-то начале, 20-х годов, столь весьма непотребно оказалась потребна вся та буквально вот всякого тогда ужасающая (в связи с ее масштабами) совершенно уж невероятно необъятная «Антоновщина»?
Землю-то ему по декрету действительно дали!
Дать ее, может, и дали, однако все, чего она родит, принадлежало кому угодно, да только не человеку, на ней в поте лица повседневно трудящемуся.
Да к тому же еще и безо всякого продыху и выходных…
Причем эти люди никак не имели каменных сердец, им было совсем не все равно, что в городах люди пухнут с голоду…
Вот он весьма яркий отрывок из Дневников Михаила Пришвина:
«Кто может заставить нашего мужика, среднего трудового крестьянина, отдать свой хлеб последний в руки людей, которым он не доверяет, примеры ужасной расточительности, которых прошли у него перед глазами?
Мы знаем хорошо, что, если обратиться к совести этих людей, растолковать им ужасное положение наше, — они отдадут запасы: у них есть чувство родины, России, для России они отдадут.

Это народу скажет тот, кто близко, как мы здесь, вплотную стоит к крестьянской массе.
Но как отдать «человечеству», которое крестьянин совершенно не знает: он не читал Спенсера. И отдать через комитетские руки!»

А там само собой сидели те самые люди-паразиты в единый миг, отъевшие себе весьма и весьма на редкость сдобные хари на всякой уж той и впрямь-таки слащаво слезной демагогии.
И ведь нет в том сомнений, что у тогдашнего крестьянина все, что хоть как-либо с виду годилось в пищу, было напрочь так трижды треклятой продразверсткой повсеместно отобрано, причем вплоть до того, что он и сам подчас не ведал, как это у него бедолаги душа в теле до сих пор держится.

А батрачество, а иначе говоря - сезонные работы в поле - отменить вот пока нисколько никак совсем невозможно.
В будущем людей смогут сменить одни лишь самодвижущиеся механизмы.
И большевики то единственное, что вообще уж могли изменить, так это разве что сходу заменить тех прежних малоимущих батраков на каких-либо тех еще новых, несомненно, до чего еще многозначительно поболее интеллигентных и образованных.

Надо уж им было повсеместно разом ликвидировать ту и впрямь донельзя существенную разницу между городом и той и впрямь до чего только пока совсем от него отдаленной деревней, а это само собой подразумевает взаимное движение как в ту, да так и в полностью совсем иную сторону.
В советские времена при новых сатрапах этакими сезонными рабочими оказались студенты самых различных вузов страны.
Что же касаемо весьма существенной ликвидации безграмотности советской властью, то ведь это было на редкость ответственно осуществлено с одной лишь единственной целью, а именно как раз ради того, дабы действительно стала реальностью та самая довольно-таки существенная возможность самым беспрепятственным образом промывать сельчанам мозги при помощи донельзя беспринципно разнообразной наглядной агитации.

Поскольку все те новые «иконы» были со здравницами партии самой этак разве что родимой себе, т.е. льстивыми и восторженными воззваниями и донельзя вздорными самовосхвалениями.
Ну а что до мнимой свободы от царской власти, то и это не более чем самая полнейшая дикая чушь.

Так как, если вот разве что на какое-то (как правило) довольно непродолжительное время попросту совсем уж наспех и невзначай смело избавить только-то вскользь затронутых цивилизацией людей от всего того и впрямь крайне до чего еще непритязательного их угнетения всяческими узами совести…
То ведь как раз-таки именно этим путем их сколь напрочь весьма же далеко затем отодвинешь от всех тех истинно многовековых завоеваний культуры, милосердия и человечности, поскольку зиждутся они разве что лишь на всем том, как есть еще всеблагом спокойствии и нерушимости всех его нравственных и этических начал.
Да уж все, то как есть донельзя слепое разрушение прежних оков всегда как есть до чего и впрямь неизменно довольно-то недвусмысленно сопровождается пароксизмом дикого восторга серой массы, безумно радующейся самому так на редкость бесславному крушению нравственных принципов всего того прежнего бессмысленно будто бы совсем безыдейного старорежимного существования.
Ну, а теперь, до чего безумно смело вооружившись светлым именем отменно бредовой идеи, и можно было творить буквально-то все, что только чьей-либо черной душонке и впрямь еще окажется только угодно.
Однако довольно вскоре донельзя же всласть насладившись всем тем отъявленным безвластием, те самые серые толпы еще непременно разом так создадут себе ярмо во сто крат намного вот разом покрепче, нежели чем было то навеки ими в канаву темного прошлого всецело так будто бы разом столь липово сброшенное.

Правда, никто заранее чего-либо подобное предположить уж, ясное дело, и близко так совершенно не мог…
Возвышенные личности, «бездумно благоухавшие» мечтами о всеобщей грядущей революции, попросту до чего еще блаженно спали на ходу и видели при этом розовые сны, буквально из ничего разом создав бесклассовое, вполне справедливое общество безо всяких нищих и полностью так совсем же безропотных рабов.
Да только чего тут попишешь - насущная действительность далеко не всегда бывает сколь целеустремленно до чего радостно соразмерна тем самым исключительно наилучшим нашим пожеланиям, а кроме того она вообще может упереться рогом в землю и сурово воспротивиться весьма же деятельному своему преображению, в нечто и вправду отныне абсолютно, значит, вовсе иное…
И все это и вправду собственно может случиться, именно разве что лишь, поскольку всяческим тем еще нашим идеалистическим духовным запросам ее законы нисколько никак вовсе ведь совершенно уж явно не подчиняются…
Раз все ее вящие постулаты до конца явственнее чего-либо явственного соответствуют одному лишь не такому и широкому фарватеру истинно объективных жизненных обстоятельств, а никак не всей той вере в силы беспричинно взъерошенных серых масс простого народа разом внести самые коренные изменения в ту от века еще крайне несчастливую свою судьбину.
И это именно так раз все те экономические рычаги, что реально могут постепенно изменить жизнь всего общества хоть сколько-то к чему-либо лучшему, весьма строго подчинены довольно длинной цепочке следствий и обстоятельств, основанных на той и впрямь как-никак весьма же неумолимой практической логике.
А именно только лишь потому там и близко было совсем так не место всяческим тем до чего только полубредовым теоретическим выкладкам, враз превращающим вещество слепого и наивного духа в массу полностью пустопорожних и совершенно уж вовсе беспочвенных аргументов.
И их глубоко внутренней и наиболее печальной стороной всегдашне было как раз-таки именно то, что та самая непомерно вопиющая вогнутость кривого зеркала славного вероучения коммунизма буквально так все чудовищно преломляла разве что лишь в крайне сколь донельзя искаженном и чисто специфическом духе.
Да и проклятый дух суровой и отчаянно более чем прогоркло идейной всеобщности, фактически ведь создавал из полностью надуманного общественного блага одно лишь то весьма вот подобострастно только-то к самому себе безумно льстивое черное недобро…
Причем были среди большевиков, конечно, и те самые настоящие всею душой верующие в свою миссию фанатики…
И это они так и блистали эрудицией на редкость высушенного схоластикой заумного разума, совсем при этом, не понимая, что все его смачные выкладки - только лишь сладкий сон сущей отрешенности от всех тех вполне вот доподлинных реалий ныне существующего века.
Буквально уж сразу все видоизменяя никак этак нельзя было не подавиться всеми теми сколь немыслимо страшными пережитками всего того осатанело несветлого прошлого…
И это разве что, только загодя начав с чего-либо действительно малого, и можно было до чего еще постепенно так реформировать чего-либо и впрямь необъятно-исполински непомерно большое.
И эта заклятая истина принципиально во всем отличается от всех тех всеблагих начинаний, ведущих самой прямой дорогой во всеобщий ад, безусловно-то, никак нисколько не беспочвенно лишь затем вот только и последовавшего сталинского безвременья.
Причем все, то доподлинно уж как оно есть неисповедимо верное следование в самые глубины багровой мглы новых времен вполне могло быть и сколь этак националистически чисто ведь принципиально диаметрально противоположным правым, а никак не интернационально левым…
И все дело тут было разве что лишь в том, как это именно затем еще сложатся все те до чего донельзя более чем на редкость разнообразные исторические обстоятельства, однако довольно-таки резко добиться буквально всеобщего процветания и близко ни у кого абсолютно уж никак совсем нисколько не выйдет.
Уж попросту совсем ничего хорошего и близко так не может вообще еще случиться вследствие совершенно бестолковой и, несомненно, безнравственной попытки сколь мгновенно преобразовать общество в нечто, куда и впрямь более светлое и глубокомысленно праведное…

И кстати, само по себе на редкость безалаберное хирургическое вмешательство, более чем произвольно производимое над почти бездыханным (во время революции) телом всего того общественного организма, безусловно-то, заранее было обречено на исключительно полнейшую самую неизбежную неудачу.
Или удачу более чем явно чреватую безнадежно мнимым и чисто на редкость весьма вот блажным же успехом.
Поскольку тот же, к примеру, бывший пес Шариков в профессорской квартире - это и есть та наиболее емкая аллегория, что так до сих пор и не понята в ее самом-то, как есть безупречно простом и крайне житейском смысле.
Можно ведь фактически сколько угодно говорить о том самом варварском и ничтожном существе, что и впрямь-таки до чего еще беспардонно разом испортило жизнь двум культурным и образованным людям…
Однако при всем том точно тем никак незыблемым фактом так и останется то самое уж немаловажное обстоятельство, что это именно им и довелось послужить той еще изначальной первопричиной для его появления на свет в их квартире, а не сам он туда проник, найдя себе защиту под крылышком управдома Швондера.
Шариков, кстати, и близко не в едином глазу вовсе не был тем еще наиболее главным общественным злом, а разве что оказался он вынут из своей собственной, вполне для него естественной среды обитания, совсем ненароком появившись именно там, где ему и быть было вовсе ведь совсем никак не положено.
Бессовестная спекуляция его образом - это не более чем самооправдание для всей той чисто своей полнейшей же отстраненности от всяких тех больших общественно полезных дел.
И вот, на наш сегодняшний день нет ни малейшего недостатка в тех интеллектуально развитых, однако при всем том социально недалеких людях, что просто-напросто бесперебойно (словно ярлык) используют само имя «Шариков», будто бы оно безбожно же нарицательное, сколь донельзя воинственно делая из очеловеченного пса Шарика некий тот еще чудовищный жупел.
Причем если бы его злодейство и впрямь-таки действительно вполне вот включало в себя целую цепь самых отвратительных и беззастенчиво циничных интриг…
И именно уж в результате их он и оказался бы на той еще истинно должной высоте положения в профессорской прихожей…
Нет, это как раз ведь тогда вся та сколь остро сложившаяся в книге ситуация и вправду как-никак, а выглядела бы, ясное дело, абсолютно так во всем более чем однозначно же вовсе иначе.
А между тем довольно многие из весьма бравых на словах интеллектуалов (то есть именно тех милых людей, которые никогда ни в жизнь не бросились бы, как доктор Борменталь, под дуло револьвера) по всей на то видимости, попросту запамятовали, как это зловредный пес Шариков вообще сумел очутиться в квартире знаменитого профессора.
А между тем надо бы прямо так про то именно вот уж сходу заметить, что профессор Преображенский как, несомненно, умный, да и в наивысшей мере интеллигентнейший человек никак не мог узреть в приведенной им с улицы дворняге своего до чего только отъявленного, заклятого врага.
Поскольку широко образованным и умудренным жизненным опытом людям, и близко попросту никак этак обычно не свойственно ненавидеть то, что было создано их же руками, причем на совершенно так полностью добровольной основе.

Исключением тут могут быть разве что интеллектуалы до самой последней крайности амбициозные и никак не в меру восторженно эгоистичные.
А профессор Преображенский, и близко этак был вовсе-то совсем явно не таков, раз имел он жизненную опытность никак не от одних тех чисто разве что общеевропейских, и сколь донельзя подчас весьма скудных умом стандартов.
И кто это вообще осмелится на самом том еще корню отрицать буквально аксиомный факт его донельзя уж лютой ненависти к управдому Швондеру?
И это притом, что она была начисто лишена всякой черносотенной окраски!
А ведь это именно Швондера профессор Преображенский и грозился сначала пристрелить, а затем и повесить на первом же суку.
Причем, как оно думается автору, в том и выражалась не только слепая ярость, но и вполне конкретная, совершенно вот искренняя целеустремленность всей его высокой и светлой души.
Именно Швондер вручил в руки Шарикова маузер, как и безмерно весьма окрыляющие всякую серенькую личность великие полномочия.
Не заручившись помощью услужливого управдома, Шариков, если чего и сумел бы донельзя уж более чем расторопно привести в исполнение, так это довольно-то быстро (пинком под зад) сходу как есть и занять вполне для него на редкость приемлемую ИМЕННО ЖЕ свою социальную нишу.
Однако вот ему подставили лесенку, а потому он и смог перепрыгнув через несколько социальных ступенек выбиться в серьезное городское начальство.
Причем тот, кто его продвинул, не сделал это для своих или чтобы прищучить чужих, а просто есть типы людей, которые могут, как следует развернуться только когда наверху дерьмо заседает и правит бал…
Ну, а, следовательно, тот революционно самоуправствующий управдом Швондер, безусловно, олицетворяет собой крайне так низменную натуру, во всем-то своем подходе к жизни неизменно опиравшуюся на безапелляционно властные авторитеты тупоголового (а в том числе и от чрезмерного хитроумия) дьявольски кровавого большевизма.

Причем без своих весьма рьяных учителей, Швондер - всего-то лишь чистый лист бумаги, весь буквально вкривь и вкось «исчерканный грязными чернилами» имперского шовинизма.
И подобное отношение вовсе не было «привилегией одних евреев», но в той или иной степени относилось и ко всем тем прочим, чужим инородцам.

Достаточно припомнить мытарства Тараса Шевченко в его уральской ссылке.
Великого украинского поэта всячески постарались совсем извести как творческую личность, причем уж исключительно из-за того, что он явно так ненароком осмелился развивать довольно независимую украинскую национальную идею.
Причем вовсе тут не имело ровным счетом ни малейшего уж значения, пытался ли он противопоставить ее русской национальной идее или он о том и не помышлял.

Сам по себе подобный факт был тягчайшим преступлением в глазах царских чиновников, которые во всем том национальном вопросе были именно что самыми вот завзятыми и заклятыми шовинистами.
«Бей чужих, чтобы свои боялись» - было их основным житейским постулатом, а также и данью памяти предков.

Но это еще никак не делает русскую глубинку чем-либо навроде обиталища невежественных простаков, коптящих небо и трущих задом завалинку.
Писатель Алданов в его книге «Истоки» пишет об этом весьма уж распространенном столичном заблуждении именно в этаком ключе:
«Правда, русские писатели испокон веков всячески ругали все такие маленькие города, называли их Глуповыми, населяли их скверными городничими, чиновниками, помещиками, людей же с возвышенной душой заставляли рваться в Москву или Петербург.
Однако выходили сами писатели именно из таких городов и, очевидно, выносили из них в душе не только то, над чем издевались. В том же Симбирске или под Симбирском родились и Гончаров, и Карамзин, и Языков, и некоторые другие оставившие по себе след люди».

Народ в российской глубинке и вправду удивительно прост, невежественен, да и замордован еще «со времен царя Гороха», но интеллигенции вовсе не стоило сбрасывать со счетов столь важное для всей общемировой истории имя – того-то самого поморского рыбака «Михайло Ломоносова»!

Его просветительская деятельность позволила открыть другие имена, пусть и несколько помельче, но и эти ученые мужи тоже внесли свой весьма посильный вклад в дело всей науки.

Ну, а в случае самого уж как есть исключительно ведь принципиального отсутствия Ломоносова, как исторической личности все те некогда открытые им и впрямь-таки полностью достойные доброй памяти люди, так и сгинули бы в безвременье безвестными, никчемными простолюдинами 18-го столетия.
«Ломоносовых», конечно, раз-два и обчелся, но гениев всегда было мало, и это потому они столь, несомненно, абсолютно бесценны.

Ну, а, взять, к примеру, Сергея Павловича Королева - этого выдающегося гения советской космонавтики…
Уж как-никак, а ему тоже вполне довелось при том самом бессменном пролетарском вожде Сталине кайлом до чего еще весьма вот неимоверно долго махать, ну, а дал бы он там дуба, и чего тогда…?
Стал бы при таких и впрямь совсем на редкость прискорбных делах Юрий Гагарин первым человеком в космосе?
Нет, конечно, кабы, Сергей Королев застав жену с любовником, в своей спальной их обоих чисто уж разом и порешил, то вот именно тогда его заслуги перед наукой никак не могли его заслонить от закона который для всех абсолютно один.
Да Крайний север для интеллигенции место совсем не подходящее, но убийцы не могут остаться безнаказанными, даже если они нужны своей отчизне в совсем уж другом гораздо более теплом и уютном месте.
Однако в том-то и была вся сатанинская «прелесть» сталинских застенок… в них можно было угодить совсем этак безо всякой вины.
Причем вовсе не талантливые люди на всяких бездарностей доносы злобно строчили, чтобы те, значит, у них под ногами не шастали и им плодотворно работать всем своим непомерным самомнением никак этак совсем не мешали.
И сколь же много имен, никому неизвестных, да и открытий, никогда так и не осуществленных до чего еще безвестно и безжалостно сгинуло за колючей проволокой сталинских концлагерей?
И главное все это исключительно лишь потому, что сочетание чего-либо донельзя ветхого от всей его древности и совершенно нового есть одно лишь разве что величайшее социальное бедствие для всего того и в самом-то деле отдельно взятого государства, в котором все это будет, иметь самое безнадежно так незаконнорожденное место.

Человеческое общество, вообще являет собой удивительно сложную и довольно-таки хрупкую конструкцию, а потому и любая его реорганизация должна бы осуществляться разве что в виде самого же удивительно легкого и тщательно продуманного изменения в том нынче-то существующем, а потому и освященном долгими веками практического опыта.
А весь тот сколь необъятный мир и впрямь вполне браво отвлеченных идей вовсе же никак совсем ненастоящий, и он в принципе и далее будет до чего еще явственно полон всяческих диких миражей и страшных химер.
А, следовательно, коли и можно чего-либо подобное брать во внимание то лишь разве что в виде одних тех совсем однопланово двухмерных чертежей, ну а ко всему тому живому трехмерному миру их полагалось прикладывать до чего еще твердо, при этом соображая, что он точно совсем этак никак и близко-то не картонный.
А потому и буквально-то любые перемены должны были сколь еще тщательно оказаться, вполне до конца более чем тщательно согласованы и обдуманы по всем общеизвестному принципу, «семь раз отмерь - один раз отрежь».
А иначе вскоре разом уж начнет ведь царствовать один лишь дикий хаос, и вот тогда вовсе так неизбежно и грядет самое неистовое грядущее забвение процесса мысли в чудовищных тенетах сколь еще донельзя квело осоловелой праздности…
Идеологические помочи нового бытия довольно-таки быстро вот безудержно преображают людей мудрых именно в тех, кто занудно и заунывно и будут затем всецело вторить всему тому, что надобно было изливать наружу, чтобы иметь при этом полное право жить и не тужить, пусть и находясь в объятиях огромного спрута социалистической тирании.
И всепоглощающе бессердечная правильность всех его суждений затем уж в их головах и будет олицетворять великий лик и близко ничем вовсе непоколебимой истины…
А как раз потому ее от всей той беспричинной крови блистательно алые тезисы и будут уж совсем на редкость сколь еще безапелляционно и бесцеремонно, затем еще до чего заправлять буквально-то всеми в одночасье назревшими вопросами жизни и смерти фактически каждого какого-либо сугубо отдельного существования.
Ну, а вполне осмысленно и ожесточенно выражать противодействие подобного рода веяниям было ведь тогда нисколько и некому.
И все это именно потому, что довольно-таки многие весьма начитанные и крайне эрудированные люди разом уж сходу так смирились с мыслью самой крайне же необходимости необычайно воинственной смены исторических эпох…
Ну, а вся та лютая смерть, так и разящая из-за каждого угла - в их глазах была разве что одним уж совсем этак донельзя невзрачным следствием всех тех истинно неизбежных катаклизмов.
И сама та безмерно тяжелая эпоха дикого фанатизма в их душах само собой и впрямь истинно неразрывной нитью сколь откровенно сходу соединялась воедино со всем, тем исключительно грядущим и самым всеобъемлющим благом людским, а все это потому, что большие и доблестные дела без крови попросту уж как-никак никогда не обходятся.
То есть главное, оно было разве что сколь еще сразу всецело переменить всю ту стародавнюю и крайне страдальческую жизнь действительно к лучшему, а мелкие частности - они вот сами так по себе со временем как-нибудь вполне утрясутся, а потому и попросту канут они в явное затем более чем полнейшее небытие.
Причем как раз для того, чтобы ничтоже сумняшеся приобресть именно этакого рода примирительную философию, вполне уж могло бы хватить и нескольких сколь порою истинно трудных встреч с той еще самой дореволюционной, весьма по временам крайне невзрачной действительностью.
А она тоже порою была никак не нежной в своих достаточно строгих взаимоотношениях со всем тем, так и надрывающим свою глотку весьма вот отчаянным вольнодумством.
Раз вполне уж могла она дать кое-кому довольно-таки увесистый и жестокий пинок под зад, до чего запросто кое-кого раз и навсегда полностью ведь при этом лишив самой еще возможности получения какого-либо высшего образования.
И это именно как раз тогда тот самый человек, что доселе до чего исступленно разом желал счастья, и только счастья буквально для всех и каждого в отдельности, - во всем том дальнейшем непременно окажется самым так яростным ненавистником всего того, на чем земля выше уровня пола хоть сколько-то пока действительно держится.
Вот они слова, террориста Желябова, сказанные им на суде перед самой неминуемой казнью:
«Если вы, господа судьи, взглянете в отчет о политических процессах, в эту открытую книгу бытия, то вы увидите, что русские народолюбцы не всегда действовали метательными снарядами, что в нашей деятельности была юность, розовая, мечтательная. И если она прошла, то не мы тому виною».

Да, конечно, сколь еще донельзя так невинная попытка действовать ласковым добром и увещеванием тоже уж, получается, имела на редкость сколь еще донельзя красноречиво яркое свое проявление в то самое как-никак вполне ведь обусловленное для того время.
Причем, коль скоро была бы она основана именно на светлом разуме, а не на безмерно яростном хотении буквально-то всего и вся, а еще, и главное, вовсе немедля чисто уж сущим росчерком пера - то быть может и увенчалась бы она, пусть и частичным, однако как есть донельзя конкретным, уверенным успехом.
И уж в особенности совсем не окончились бы пространные прения о том ведь сколь еще невообразимо благом улучшении всего и вся сущим-то крахом всего истинно человеческого внутри душ непримиримо отчаянных сокрушителей той самой доселе в веках безупречно славной великой империи.

Причем, как бы оно не было печально, а всякие благие начинания, что одними вилами по воде загодя писаны в качестве промозгло идейного счастья всего человечества, в конечном-то итоге, сколь, безусловно, приводят к полнейшей моральной деградации, ну а все хорошее, зачатое пламенем, в том же чудовищно ярком пламени, затем и погибнет.

Любое социальное зло надо бы более чем продуманно выкорчевывать, весьма уж тщательно доискиваясь до самых глубоких его корней, поскольку его и вправду будет возможно хоть как-либо благополучно извести, разве что весьма неспешно добравшись до той затаенной в сущих дебрях дикости его-то наиболее исконной первопричины.
Ну, а от всех тех неистово яростных сражений с теми до чего буквально вдоволь без конца и края имеющимися на редкость нелицеприятными его последствиями само добро явно еще затем всячески засорится весьма и весьма сколь безнравственным злом, причем где-то уж именно что глубоко изнутри.

Ничего тут не поделаешь, бездумное насилие порождает одно лишь значительно большее насилие, а потому никак и нельзя им будет со всем тем вящим толком воспользоваться супротив достаточно большой группы людей без самого так конкретно и впрямь как есть во рту ощутимого ими пряника за все их хорошее (в будущем) поведение.
И то, что окажется наиболее опаснейшей «социальной бациллой» фактически разом вполне вот способной всецело сгубить все, то наиболее наилучшее в человеческом обществе…
Уж и впрямь как это иначе будет возможным охарактеризовать то самое фактически всеобщее состояние дел, когда террористы и направляющие их на лютую смерть демагоги-фанатики не только не окажутся, хоть как-либо порицаемы всяческим тем культурным и образованным обществом, но и всеми фибрами души явно так будут вполне ощущать не очень-то скрываемое сочувствие ко всем своим черным и кровавым делам.

А между тем вполне конкретнейшей их целью было именно то донельзя обезличенно яростное изничтожение всех тех, кто по самой своей должности вовсе не соответствовал верхоглядным и узколобым представлениям революционеров о чести и благородстве, причем совсем не иначе, а от министра и до полицмейстера заштатного городка на самом краю империи.
Причем им и впрямь сколь еще невообразимо уж разом как есть захотелось взять, да и начисто стереть с лица земли все те институты имперской государственной власти, что некогда как есть, до чего задолго до них были славно и гордо в свое время наречены вполне отчетливо благозвучными именами.
Причем вся та полная незыблемость их многовекового существования менее ведь всего заботила тех, кто крушил, все и вся в истинно самозабвенном порыве всею душою стремясь начисто раз и навсегда искоренить все то былое и ушедшее, как будто бы его совсем уж никогда попросту и не было вовсе.
И главное, почти каждого из тех, кто никак не наш, надо было ныне тотчас умертвить или превратить в пыль под ногами…
Причем если совсем не вскользь посмотреть на то, что вполне вот и являлось наиболее так основной причиной лютой ненависти со стороны большевиков ко всей той так или иначе просвещенной и знатной прослойке общества...
То вполне вот вырисовывается именно такая вот картина...
Нет уж все тут дело было именно в том, что вся простодушная людская масса вперед и с песней некуда не спешила как раз потому, что у нее не было одного лишь того пролетарского поводыря, а были еще и те, кто ранее вызвал к себе более чем вполне справедливое уважение.
И только лишь раздавив кого надо и не надо, а также вот как следует, прижав к ногтю всех оставшихся, и можно было начать длинный и крайне ухабистый путь в некое совершенно несбыточно наилучшее грядущее…

И вот живые люди, бессменно олицетворяющие собой мир и покой всех тех праздных, и совершенно же вовсе сторонних делу революции обывателей, по чьим-то «светлым духом» революционным понятиям, были теперича самой историей явно обречены на скорую, идейно так немыслимо правую всеобщую погибель.
И главное, только за то, что попросту всячески олицетворяли они собой лицо всего того безмерно уж ненавистного всем тем левым либералам исстари еще самодержавного государства.

Однако и самая первая кровь, даже и в том, собственно, случае, когда речь шла о никак и близко не вызывающем вовсе никакого сочувствия отъявленном негодяе, скажем том же, генерале Трепове, явно ведь сколь однозначно более чем явственно предвещала столь неимоверно мученическую смерть всяческой более-менее нормальной законодательной системы.

То есть, вполне оно возможно, что кое-кого действительно, пожалуй, следовало бы казнить в назидание другим по приговору суда, однако вот при этом никак не могло чье-либо исключительно же бессмысленное убийство несомненно-то само собою явно так еще обозначать ничего, иного, кроме того одного…
Уж надвигается черными тучами та самая никак неотвратимая буря совершенно ведь бессмысленного разрушения буквально-то всего и вся, что до чего непременно разом затем сколь еще надолго накроет алою мглою всю огромную страну.

И почти все последующие, неисчислимые жертвы полностью беспричинного и беспощадного террора непременно разом окажутся, как бы это ни было печально, главными хранителями законности, ярыми противниками кровавой вакханалии, а именно потому, ради чудовищного торжества царства сурового мрака, их и надо было уничтожать первыми из числа прочих лучших из миллионов граждан империи.

Причем некоторые явно так ассоциируют все эти события с неким на самом-то деле исключительно вот вовсе нелепым национальным заговором, хотя все это, конечно же, более чем беспардонная чудовищная чушь!
Вовсе уж и близко не стоит до чего еще яростно возносить над собой, словно флаг, вырванную из всякого ее контекста фразу старинного вавилонского Талмуда: она-то тогда весьма ярко отображала одно лишь именно свое время и попросту сколь однозначно имела совершенно так своеобразный сакральный смысл.
«Лучшего из гоев убей» - было написано в те времена, когда еще была жива надежда на самое скорое возрождение еврейского государства.

Книга третьего века нашей эры в еврейском доме была ярким светочем в непроглядной тьме, но отнюдь никак не постулатом самых обыденных, повседневных истин.
Им она была разве что, то относительно короткое время после наиболее ведь до чего конкретного чисто так житейского своего написания.
Опыт не столь и далекого в те стародавние времена истинно героического прошлого, безусловно, научил евреев, что даже и самую большую греческую армию вполне возможно будет довольно быстро рассеять, убив в самые первые минуты боя ее наиболее главного командира, а так оно и было при Маккавеях за шестьсот лет до этого.
Причем, если со всею вполне явственной очевидностью всецело вернуться именно к этой-то нашей чисто нынешней современности, то уж то самое донельзя прагматичное разрушение русского государства было на редкость так выгодно Европе, которая между делом могла бы при подобных делах сколь хватко заполучить под свой протекторат новые земли.
Ну, а также Америке, которая именно тогда и осознала, что там, на востоке, медленно, но верно поднимает голову исполин, что вполне уж вскоре будет способен совсем этак затмить собой всю ее великую и самодовольную славу.
Российские евреи, кроме своей национальной принадлежности, во всем остальном точно те же жители России, что и все другие прочие народы, ее населяющие, а потому они всецело разделяли с нею подчас до чего непомерно горькую ее судьбу…
Да и сама мысль о кознях другого народа против своего собственного, как правило, оказывается сущей бессмыслицей, напраслиной и чудовищной ложью…
Имперские интересы других стран - это совсем уж по всей своей сути нечто вовсе иное…
Но их попросту как есть, разом полностью сбрасывают со счетов те до чего глубокомысленные люди, что столь неизменно живут в мире позднего средневековья, и их сознание содержит в себе, в том числе и праздные иллюзии некоего панславянского братства, а также и мерзкие козни некоего чужого народа…
Причем все это было всецело основано именно что на всеобщем же забытьи мозга нации, когда буквально каждый всею душой и телом принадлежащий к этакой славной когорте чисто свои сны безумно вот радостно зрит, ну а реальной действительности буквально в упор при всем том он и близко никак совершенно не видит.

А между тем как раз-таки при подобном донельзя печальном раскладе и в САМОМ-то деле оно ведь само собой как есть сколь еще явно выходит, что весь тот дивный лес более чем доподлинно настоящей жизни попросту сам собой вконец заболачивается, и в нем, безусловно, заводится всякая нечисть…
Причем происходит все это именно как раз когда та более чем необычайно уж резво взметнувшаяся к звездам интеллектуальная элита, попросту вот безраздельно живет себе за всеми теми донельзя далекими облаками, а потому лишь разве что изредка она спускается вниз для самого так беглого осмотра, однако, нисколько и не более того.

Братья А и Б Стругацкие некогда уж сколь верно и остро коснулись своим пером этакого во всем никак неуместного положения дел в их сюрреалистической повести «Улитка на склоне».

А домик «человеческой улитки» - это именно тот весьма ведь всецело поднакопленный веками житейский опыт сколь относительно уж полностью благополучного и цивилизованного существования.
Ну, а в России он был слишком так до чего еще вовсе неестественно мал, а потому и нет в том ничего удивительного, что во время приключившейся дикой непогоды российской государственности просто-напросто совсем снесло «крышу».

И это, во всей своей до чего на редкость неприглядной сущности произошло и близко так никак не иначе, а именно потому, что совесть и религия неизменно являются единым целым у человека, коего пока ни на единый миг нисколько пока не коснулась широкая длань вполне достойного просвещения.
Воинствующий атеизм в России до чего явственно привел к самому вот чудовищному нивелированию 1000-летнего развития гуманности.
Бывший ученик духовной семинарии создал из самого себя некий новый кровавый языческий культ.
На его портреты, правда, никто официально не молился, однако в его честь произносились дифирамбы исключительно так всецело религиозного содержания.
По всей стране беспрестанно тогда зазвучали истерические покаяния всех тех, кто хоть в чем-либо, пусть и невзначай даже и бессловесно согрешил супротив навеки родной своей коммунистической партии, а куда точнее будет сказать - супротив ее до святотатства (при всякой дикой мысли о чем-либо ином) бессменного, фактически пожизненного генерального секретаря - Иосифа Сталина.
А это также было до чего еще донельзя ведь весьма явным признаком нового культа, причем вовсе уж не культа личности как то принято считать, а куда во всем вернее - культа языческого идола, непогрешимого и грозного, словно сама богиня Немезида.
Этот злодейски неправо обожествленный идол требовал и требовал крови не только во имя устранения заклятых врагов, но и ради вполне наглядного доказательства самой насущной своей необходимости всему народу, которым правило не правительство и даже не один человек, а - железная маска бесчеловечной идеологии, безапелляционно отрицающей право человека на его индивидуальную личность.
И, конечно, все это когда-то, безусловно, и впрямь-таки уже некогда было?

Да, правда, исторические примеры именно подобного рода уж до чего еще крайне так совсем неприглядно скотского отношения к своим собственным гражданам некогда и впрямь имели вполне на редкость, то еще всецело беззаконное место, и время в очень даже ныне далеком прошлом.
Ну, а как раз потому никак и не следует, вешать на Советскую власть всех тех может еще, и самих по себе задолго ведь до всего этого нашего нынешнего времени с голоду и жажды попросту уж напрочь издохших собак и кошек…

Действительно, кто это сможет супротив того хоть чего-либо возразить: то ярое и псевдоиудейское языческое христианство в руках католических фанатиков попросту со временем вполне полноценно так превратилось в орудие уничтожения всего того, что хоть сколько-то возвышалось над безликой серостью в дни фактического правления средневековой Испанией апостолами дьявола в лице святой инквизиции.

Однако тут уж сама собою вполне еще сразу напрашивается более чем на редкость прямая параллель именно как раз с советской системой довольно-то деятельного, и последовательного зомбирования личности.
В те уж ныне безоговорочно далекие, темные времена бывали ведь и случаи, когда пастух, у которого волки загрызли овцу, спешил довести до сведенья святой, в его глазах инквизиции, что он проклял в горах, совершенно так вдали от всяческого человеческого жилья, одного из святых мучеников.
И дело тут было именно в том, что для него инквизиция действительно олицетворяла собой всевидящее око Бога.

А между тем те люди, что более чем бесцеремонно придают себе некий «божественный облик», как правило, служат одному лишь весьма слащавому культу именно что всего своего осатанелого садизма и вовсе-то ничему иному.
Ничто превыше того попросту никак и не могло быть их настоящим (не провозглашенным) предназначением, или воду из колодца носить, или людскую кровь лить - и то и другое по одному разве что тому самому до чего еще более чем безапелляционному приказанию свыше.
И эти приказания всегда были поверхностно прикрыты сиропом безвинного благочестия и нисколько недремлющей заботой о нравственной чистоте перед лицом всевидящего всевышнего.
А еретиков, они воспринимали только лишь как многогрешную плоть, чьи души им следовало всячески терзать, чтобы изгнать из них весь тот сатанинский дух.
Во времена убогой разумом «святой» инквизиции этаким макаром жертв религиозного произвола, безусловно, же заставляли признать свою дружбу с дьяволом, да и со всеми теми его сверхъестественными проявлениями.
Ну, а в другом, значительно более позднем историческом случае, им до чего весьма безапелляционно всячески вменяли в вину козни супротив новой власти, как всегда до чего благочестиво истинно так наилучшей из всех тех, что только когда-то были и будут на всей этой грешной земле.
Что в человека нальешь, то из него затем наружу постепенно со временем и польется.

Ну, а сама первопричина сколь еще обезличенно воинственной нелюбви духовных вождей этакого современного быдла к ярким, выдающимся личностям проста и в принципе до боли ясна.
Эти люди были вполне же потенциально способны отнять у них и впрямь до чего ведь только вожделенную ими власть.

И чтобы раз и навсегда отбить у всех и каждого к тому большую или даже самую малую охоту, и нужны были те самые самоуверенные жрецы бесовски бездушного, как и беззастенчиво безгрешного, идеалистически во всем этак до конца выверенного садизма.
И при всем том были они разве что чисто доверху переполнены вполне искренней самодостаточной святостью, которая полностью оправдывала и очищала грехи, оставляя изуверам и палачам сверкающе чистую совесть, и если чего ее и омрачало, так это разве что свое или тем более чужое не вполне достаточное всеблагое рвение.
В СОВЕТСКИХ УСЛОВИЯХ, ЧТО СТАЛИ ВРЕМЕНЕМ БЕСПАРДОННО НАГЛЯДНОГО ВОЗРОЖДЕНИЯ ВСЕГО ТОГО УЖ ИМЕННО, ЧТО НЕКОГДА ПРЕЖНЕГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ ВСЕ СТАРОЕ ОКАЗАЛОСЬ РАЗВЕ ЧТО ВСЕЦЕЛО ТАК ВНОВЬ ДО ЧЕГО ЕЩЕ ВПОЛНЕ ВЕДЬ ПОТРЕБНО И ДЕЙСТВИТЕЛЬНО НУЖНО…
А как раз потому весь тот палаческий механизм былой инквизиции в СССР, несомненно, уж полностью возродился, да еще и в самом том доподлинно ни с чем, что было ранее, попросту ведь никак и несопоставимо гигантском объеме…

Большевизм, еще с тех самых
на редкость бесславных времен никак уж вовсе неправого своего зарождения, всегда опирался на невежество наивных детей своего времени, что вполне всерьез уворовывали, что на пути к всеобщему счастью и прогрессу костью в горле стоит не всеобщая косность человеческого мышления, а самые конкретные, подловатые личности, нахапавшие себе чужое добро полумифические эксплуататоры.

А вот затем их и близко вовсе не стало, но нарушать старую добрую традицию кое-кому было явно так никак совсем не с руки, а потому враги, кто бы они ни были, обязательно должны были вполне еще себя проявить, а попросту говоря, до чего непременно как-нибудь себя обнаружить.
А в том числе и ради того, чтобы стать козлами отпущения за все эти наши извечные «временные трудности».

Причем в представлениях рядовых большевиков обо всем том так или иначе окружающем их мире буквально-то напрочь отсутствовал какой-либо, пусть и самый захудалый… более-менее конструктивный подход ко всей той где-либо ведь самой по себе существующей общественной жизни…

Этакие бескомпромиссные оракулы донельзя скорого прихода в этот мир некого иного жития-бытия, да и вообще самого скорого конца, безмерно старых и потемневших во тьме веков несвобод неизменно апеллировали к вере в светлое будущее как к самому полноценному оправданию любых невообразимо диких зверств, что творились в том немыслимо заклятом нынешнем настоящем.

Причем буквально на все палаческие их действия никакая юриспруденция и близко этак не распространялась, раз революционеры, по их собственным убеждениям, действовали в истое благо всего остального человечества, и было им дано в силу их глубочайшего невежества до чего безоговорочно поверить, в этот их сколь отъявленно наглый и самоуверенно нелепейший бред.

Точно так их предки некогда усердно молились Богу, прося у Него всякие милости, ну а затем они одним разве что махом враз уж сходу и порешили взять их себе именно сами, да только на этот-то раз как есть ведь явно вовсе вот совсем безо всякого спроса.

А все потому, что в душе эти люди так и остались все теми же язычниками, разве что уж чисто вот внешне сменившими того идола, что стоял на холме на несколько преображенного идола в храме.
Автор никак не склонен к оскорблению лучших чувств действительно во что-либо верующих, его первейшей целью является более чем острая необходимость разом так указать на довольно серьезную проблематичность восприятия христианских догм людьми, попросту и близко не знавшими ни грамоты, не всех тех вполне уж самых естественных своих человеческих прав.
А ведь еще Гоголь об этом написал в его гениальных «Мертвых душах»:
«Говорили они все как-то сурово, таким голосом, как бы собирались, кого прибить; приносили частые жертвы Вакху, показав таким образом, что в славянской природе есть еще много остатков язычества; приходили даже подчас в присутствие, как говорится, нализавшись, отчего в присутствии было нехорошо и воздух был вовсе не ароматический».

А язычество на Руси вполне же неизбежно где-то осталось и именно в виде некоего того вовсе вот стародавнего похмелья – это еще Гоголь отлично подметил, недаром он истинным классиком со временем стал.
То есть, самого язычества давно нет, как нет, ну а похмелье от него, как и тяжкий его перегар, так до сих пор и остались.

Причем не только Гоголь отмечал - это весьма уж донельзя броское свойство русского характера, но также и исконно русские люди, безумно любящие свой народ, вполне этак разделяли с ним это его более чем взвешенное и обоснованное мнение.

И вот ведь он тому довольно-таки явный и самый что ни на есть конкретный пример.
Эдвард Радзинский, «Иоанн мучитель»:
«Ибо, к сожалению, как справедливо отмечал наш великий историк Соловьев, русский человек не слишком изменился с IX века, со времен силой уничтоженного язычества. Людям было трудно понять, почему надо возлюбить ближнего, как самого себя. Приходилось доказывать по-язычески – выгодой.
Поразительное сочетание христианства с язычеством в душах людей отражает нравы Московии. Именно поэтому столько внимания и уважения здесь уделяли церковным обрядам – это были своеобразно преломленные в сознании вчерашние языческие заклинания».

И в эти наши будто бы новые времена ничего такого существенного, в принципе, и близко уж нисколько вот явно никак этак не переменилось…
Да только явно до чего неистово захотели горячие головы буквально все в единый миг разом во всей вселенной до чего спешно и радостно полностью переменить - понадеявшись на одну лишь ту подчас и впрямь совсем нелепую жар-птицу удачу…
Однако всякая сутолока жизни неизбежно проистекает из обыденной тривиальности, а не из неких донельзя скороспелых возвышенных устремлений.
Ну а исходя из всего того и тем наиболее естественным следствием насильственного подъема может стать одно то совсем уж вовсе ужасающее всем своим свистом падение в пропасть оставленных где-то, казалось бы, сколь далеко позади безумных вакханалий того-то, и впрямь будто бы навеки ныне напрочь позабытого средневекового прошлого.

Мир, некогда ушедший от нас в самое далекое былое, до чего запросто затем оживает, причем совершенно уж легче простого.
Ну а все то донельзя же безупречно так действительно новое в нем зарождается разве что в тяжких муках совместных (между всеми членами общества) тяжких раздумий о той или иной еще возможности какого-либо более чем до конца осознанного выбора дальнейшего пути.
Причем речь тут может идти только лишь о весьма на редкость закономерном и вполне надо бы признать самом естественном пути общественного развития.
Однако при этом сами поиски правильного и одновременно с этим сколь еще чрезвычайно быстрого пути несколько ведь явно сбивали довольно-то многих людей со всякого толка.

А между тем та мнимая и до чего прямолинейная примитивность «легко достижимого» счастья могла послужить одной лишь самой явной причиной всеобщего великого народного горя, поскольку вериги вековой тоскливой обыденности вовсе вот никак невозможно было наскоро с себя сорвать, раз и навсегда их весьма запальчиво, отправив в сущее то дальнейшее небытие.

Всему чему угодно в жизни большого общества в целом непременно как есть должно было происходить медленно, и до чего этак статно и постепенно, поскольку обоз стародавнего прошлого слишком малоподвижен и его буквально вот неизменно тянет только назад, а никак не вперед.
Причем резкое движение куда-либо строго назад, будучи величаво преподано в качестве устремления куда-либо стремглав вперед, вполне безупречно сыграло в России роль чудовищно злого демона, искушающего неопытные сердца грядущими благами для всех тех сколь незримо выжидающего своего часа грядущего потомства, а не тех людей, живущих ныне, а проще говоря, прямо сейчас.

И ведь на самом-то деле весело строится давно уж на добрую половину вовсе изжитое темное прошлое, да только народу при этом донельзя громогласно со всех высоких трибун гордо и всеуслышание заявляется, что вот-вот и непременно по всех нашу душу грядет то безумно радостное и самое, то истинно наилучшее светлое грядущее.
А между тем то самое и впрямь-таки до чего новоявленное крепостничество надо было разве что совсем этак вовсе по-иному с чисто нынешних позиций всячески обосновать, и всего делов.

Идеология дутой социальной справедливости - это и есть тот наиболее наихудший бич всего того ныне вполне на редкость давно уже не очень-то благополучно минувшего 20-го столетия.
И тот век и вправду стал временем засилья самой уж сколь отъявленной, бесноватой демагогии, и это как раз из-за нее и были предприняты весьма вот горькие по всем их последующим плодам попытки в самые наикратчайшие сроки разом добиться всего того, что только-то начало зарождаться в виде неких чисто теоретических выкладок.

На практическое осуществление всех этих благих идей уйдет вовсе ведь не одно ничтожно малое (в смысле пошагового развития всей нашей цивилизации) целое так разве что совсем неспешно последующее тысячелетие.
Однако ничто подобное и близко совсем не означает, что уж будет оно при этом буквально доверху переполнено бликами тех самых сколь безмерно донельзя тоскливых ожиданий, только-то непременно само собой до чего еще благодатно затем последующего всеобщего грядущего счастья.
И вполне, то возможно, что кому-то и впрямь исключительно же бесхитростно кажется, будто бы само, как оно есть, весьма и весьма незатейливое понимание, из каких это именно конкретных кирпичиков ему лишь должно будет некогда затем состоять, и обеспечит его полностью самое так и впрямь более-менее благополучное последующее построение.
Однако на деле всему тому принципиально иному общественному мироустройству нужно было сначала придать вполне полновесно приличествующую практическую форму, поскольку то донельзя расхристанное вакханалией нескончаемых споров теоретическое содержание всегда хромает на обе ноги, а куда точнее сказать, на свои довольно-то пока еще явно аморфные ходули.
И это именно так, и всякий вполне до конца здравомыслящий человек обо всем этом прекрасно же всецело осведомлен.
Ведь кроме того принципиально существенного понимания из чего это именно нам когда-нибудь лишь затем еще предстоит его выстроить, надо бы сопоставить все теоретические выкладки и реалии обыденной практики общественной жизни, а этого никак не сделать в чьих-либо блекло-розовых снах.
А теорию к жизни вообще попросту разом никак не пристроишь, поскольку она от нее до чего незамедлительно сходу отвалится, как только ее к ней со временем как-никак обессилено же перестанут до чего агрессивно со всем тем народным мясом всячески наскоро притирать.
А для того чтобы этот мир действительно стал весьма вот значительно праведнее и лучше, его надо бы сколь планомерно изменять исключительно добрыми руками, причем по возможности совсем безо всяческого насилия, его-то уж явно стоило бы весьма вот немилостиво приберечь разве что на случай полной невозможности сосуществования с несправедливостью, хамством, а также и крайне завышенным самомнением.
А что до той надо бы разом признать донельзя же полноценно успешной попытки всецело ведь эффектной реставрации всего того темного прошлого, так никогда и не ставшего тем-то самым истинно на деле несбывшимся светлым грядущим…
То тут все, в принципе, полностью вот совершенно ясно…
Ну, попросту ничего умного вовсе не выйдет из самого-то как он есть до чего еще совсем нелепого клича.
«Мы старый мир разрушим, мы новый мир построим»

Однако чего - это вообще, собственно, полезного кое-кому праздно мыслящему вполне еще удастся осуществить на одних лишь тех наиболее высочайших облаках истинно наилучших своих намерений и всецело ведь до чего еще искренне более чем благих надежд?
Раз уж все так называемые «наилучшие нововведения» были спаяны воедино одним лишь кровавым потом красноглазых убийц того самого раз и навсегда при всем том до чего безупречно убиваемого прошлого.
И то фактически же ВСЯКОМУ ДОЛЖНО БЫТЬ попросту разом понятно, что, совсем ничего и близко не ведая обо всех тех весьма насущных принципах управления современным государством, продвинуть его куда-либо сколь строго вперед по пути прогресса и близко так явно попросту нисколько не выйдет.
Ну, а окажется уж сколь весьма ведь полноценно разом возможным только лишь весьма и весьма скоротечно повернуть его вспять в темные века новоявленного средневековья.

И это как раз-таки те разухабистые бывшие кухарки и лакеи и стали, затем до чего уж весьма глубокомысленно заправлять в том-то самом новоявленном пролетарском царстве-государстве.
И весь их здравый смысл, словно булавкой, был исключительно так весьма вот строго подколот к буквально вездесущему красному знамени…
Однако при всем том им бы и часа не удалось донельзя уж вальяжно и нарочито во всем по-свойски продержаться у самого корыта политической власти, кабы не заручились они исключительно активной поддержкой, пусть и небольшой, но зато невообразимо рьяной части тогдашней излишне же прекраснодушной и легковерной интеллигенции.

В тогдашней России вполне ведь хватало таких людей, кои встретили большевистский переворот со всеми теми так и переполненными безумной и отчаянной радости - восторженными очами.
Ибо видели они во всем том лютом и нисколько немеркнущем блеске пламени революции одно только необычайно светлое завтра, ради которого они всегда жили и о котором они до чего неизменно сколь сладостно позевывая, мечтали.
И само то, как есть священное имя революции у сколь еще многих людей было некогда намертво связано с одним лишь самым чудесным и великим благом весьма уж скорого освобождения от всех вековых пут треклятого царизма.
А все, потому что тот хотя и слыл двуглавым, но для кое-кого из яростных левых интеллектуалов он еще издревле был весьма ведь до чего прискорбно так совсем «безмозглым».
И наиболее основной бедой тогдашнего времени было как раз-таки именно то, что в их широко раскрытых очах горел жаркий огонь, позвавший за собой многих других просто наивных людей.

И есть уж и по сей день этакие бравые индивидуумы, что и впрямь как-никак без ума от «сладких пирогов книжных истин», и они при этом попросту на дух не переносят «сажу из печи» жестокого опыта воплощения всех тех прекрасных веяний в беспросветно серые будни душевно черствой реальности.

И это связано только лишь с явной ограниченностью чего-либо восприятия всей той окружающей нас действительности.
И именно из-за сугубо выборочного подхода к фактам и явлениям всей человеческой сущности, этакие блистательно сияющие внутренним светом индивидуумы, безо всяких в том сомнений все им неподходящее разом проигнорируют, словно бы абсолютно для них и не существующее в самой-то, как она ныне есть природе вещей.
И подобный сугубо субъективный подход к делу был обусловлен самым-то вовсе уж никак необузданным желанием, несомненно, ведь превратить весьма далекое будущее в нечто доподлинно так нынешнее и настоящее вовсе, не ожидая пока сама собой отомрет всякая дичайшая дикость не столь и далекого прошлого.
А между тем на самом-то деле как-либо вообще ускорить процесс вполне естественного исторического развития было возможно, разве что лишь всеми силами искореняя вездесущее невежество, а не до чего усердно вытаптывая сады райского блаженства, построенные на всех-то тех будто бы и впрямь-таки народных костях.
Все величественное всегда возводиться на крови, но взявшись чего-либо тут изменить можно вот только лишь и превратить ее вообще в проточную воду сделав смертоубийство и тотальное подавление всякой личной воли граждан всеобъемлюще общим законом жизни всего государства в течение всего отчаянно грешного его существования на этой земле.

И все это никакое не ехидное ерничанье, уж, прежде всего до чего обезличенно связанное именно с самым верным и более чем полноценным знанием буквально-то наперед всех тех некогда никому и близко заранее совсем вот нисколько неведомых грядущих реалий…
Будущее на самом-то деле вполне открыто для всех тех, кто действительно захочет чего-либо там светлое или темное и вправду довольно-таки весьма достоверно на деле так разглядеть.
Да только уж некоторым людям блаженные сны, куда однозначно приятнее и дороже всего того, чего вообще можно было бы лицезреть, наблюдая за миром безо всех тех «розовых очков» большой литературы.
Поскольку если глядеть через них он становиться слишком упрощенным и плоским полностью теряя всякую свою вполне полноценную трехмерность.
Причем дело тут, кстати, вовсе и близко не в том, что высокохудожественные идеалы хоть в чем-либо нисколько так совсем недальновидно грешат супротив самых обыденных обывательских истин, что и впрямь-таки на деле вооружены самой же верной практической сметкой.
Нет, уж скорее все тут дело именно в том, что всякая теория зачастую совсем неугомонно и вольнодумно попросту на редкость опережает почти всегда плетущуюся у нее далеко в хвосте донельзя так приземлено обыденную практику.

И именно поэтому удачные социальные эксперименты и могут являть собой одно следствие до чего продуманных лучшими умами действий, а молниеносной горячности морально незрелых индивидуумов может загореться один пожар, а он погасит свет в домах и душах и будет царствовать тогда одна великая тьма на гигантском пепелище всей былой великой империи.
Испепелив все зло, революция и от добра совсем ничего не оставит...
Людское благо не в истреблении всего зловредного, а в его постепенной и мудрой модернизации, а потому для улучшения общества нужны созидательные процессы, а не встряски и разрушения они подходят, только когда идет война за вполне полноценную независимость от некоего иностранного агрессора.
А покуда речь идет о сколь давно сложившемся укладе всей общественной жизни надо бы иметь в виду, что только плавные и крайне продуманные изменения вполне вот способны реально улучшить судьбу, как отдельных людей, так и всего государства в целом.
Причем, то и близко не важно, происходит ли нечто подобное в одной отдельной заводской столовой или на политической кухне непомерно огромной империи…
Никакие лихие государственные перевороты не переконструируют саму же структуру социальных взаимоотношений внутри на редкость давно до конца донельзя отлаженного общественного механизма.
И ведь, ясное дело, никакие философские доктрины не смогут переменить быт и мысли простых обывателей, а также и тех, кто над ними более чем неизменно, так или иначе, стоит.
Если устранить одних появятся другие только лишь весьма значительно хуже прежних.
Раз совсем этак ничего лучшего, нежели чем именно же взять, да безыскусно изловчиться, безоглядно повернуть всю эту нашу жизнь и впрямь-то вспять - власть серой толпы додуматься, абсолютно никак вовсе не сможет.

И вот фактически разом вослед за захватом Зимнего дворца большевизм уж явственно приступил к сущему завинчиванию всех гаек, уничтожая в самом зачатке всякую возможность ему мало-мальски действенного сопротивления.

В этом-то, кстати, и был заложен весь тот бескрыло прыткий прагматизм всех этих всецело (в своих истинных намерениях) весьма же конспиративных правителей, ну а во всем остальном коммунистический строй был разве что тем еще дурнем, только вчера с печи слезшим, и вовсе-то никак не более того.
А из всего того само собой разом уж следует, что та полностью лишенная всяческой поддержки со стороны думающих людей «общемировая диктатура» вскорости была бы попросту яростно сметена Белым движением, оставшись в истории как большевистский мятеж в период буквально полнейшего безвластия.
Однако Россия в те времена попросту разрывалась на части между различными силами реакции, а в связи, с чем она и оказалась легкой добычей для всякого тиранства - как левого, да так (была бы уж еще возможность) и правого.

Важно было лишь подобрать ключик к общественному сознанию, ну а в какую сторону сделать поворот, было делом техники, а также еще и чьего-то весьма неуемного и донельзя хитроумного проворства.
И ведь чуть ли не первым начисто, лишенным царской опеки шагом временного, как и сколь во всем безнадежно беспутного правительства и явилась мартовская амнистия отпетых уголовников, а самым неизбежным следствием всего того и стала абсолютная дестабилизация общественного спокойствия в стране в целом, да и в обеих столицах, в частности.

И все это было, собственно уж, осуществлено разве что лишь затем, дабы народ, побыстрее бы образумился и перебесился, ну а затем в сущей кротости и покорности разом еще
сходу и попросился обратно в хомут.
Ну, а главное, им было до чего еще весьма ведь более чем на редкость основательно нужно, дабы и близко так вовсе не рвался он далее с точности тех исключительно прежних своих цепей.
И ярмо вскоре было сколь еще запросто тогда найдено, а потому Россия и оказалась беспроглядно же превращена в огромнейший острог, тюремщики которого в своих мечтаниях донельзя дальновидно расширяли его до размеров всей нашей планеты.

А у «проклятущего прошлого» на все это до чего уж вскоре нашелся очень даже весомый, внушительный, а главное, еще и вызывающий сущий трепет вполне ведь достойнейший ответ.
Фашистская лютая дикость как культ стала самой весьма ведь действенной противоположностью «красочному слогу высокопарных слов» о светлом и самом недалеком грядущем.
Гитлеризм в середине 20-го столетия явно возник именно как раз-таки в виде «антител» старого мира супротив величавых коммунистических сказок о явной близости всеобщего оазиса счастья.
Конечно, фашизм как абстрактная идея возник несколько ранее, почти ведь все его корни - в романтических сюсюканьях, столь неотъемлемо свойственных германской литературе 19-го столетия, однако при этом вовсе-то не нашел бы он себе подобного рода ярых почитателей посреди адски злых и дьявольски хитрых и умных людей.
Очень этак явственно оно жаль, но таков совершенно же неоспоримый исторический факт, ну, а если бы это было хоть сколько-то иначе, еврейский народ не потерял бы при Холокосте полноценной трети от всего своего общемирового исчисления.
Одним из наиболее ярких исключений из этого правила, в принципе, являлся тот уж сам по себе до чего еще донельзя бесноватый ефрейтор Гитлер, поскольку был он истинным гением серой толпы, отлично понимавшим всю ее низменную психологию.
Массы обнищалого и униженного немецкого народа слушали его, словно спасителя, и в точности так толпа российская внимала словам попа Гапона в 1905 году.
Толпа, она ведь крайне податлива, впрямь-то как воск в руках этаких магов-изуверов, обещающих ей всенепременную величайшую грядущую радость во времена того самого уж затем лишь только последующего, совершенно так во всем безбедного существования.

Но всегда уж при этом оно более чем явственно предназначается вовсе не для всех и каждого, а только лишь для неких тех особых и избранных.
Серой массе безликих обывателей исподволь довольно ведь грубыми намеками внушается, что она-то уж точно из этаких «избранных» вся вот целиком и состоит.
Ну, а все другие, чем они не более чем грязь под чьими-то кирзовыми сапогами, которую грех было бы не вычистить, дабы далее всем тем оставшимся жилось бы и в самом-то деле исключительно так хорошо и полностью привольно.
И коли, кому то и впрямь совсем уж неведомо или он о том до чего еще совсем ведь разом запамятовал, мы тут вкратце напоминаем: по плану Барбаросса, полагалось оставить в живых не более двух-трех миллионов русских людей.
Именно нечто подобное бесноватый фюрер и намеревался всецело так воплотить в те самые на редкость откровенно преступные реалии жизни после той самой окончательной победы фашизма если и не во всем этом мире, то, по крайней мере, на евразийском континенте.
Немцы слов на ветер никогда не бросают, они народ деловитый, скрупулезно следующий всем своим заранее намеченным планам.
А из всего этого само собой следует, что печи Освенцима ни на миг бы не прекратили бы свою чудовищно-адскую работу, окончательно покончив с самым распоследним во всем этом мире евреем, и уж в том самом последующем времени в них бы стали методично и планово сжигать этнических славян, арабов, негров.
Ну, а все оставленные нацистами в живых, учитывая сами те еще жуткие условия их содержания (в хлеву, словно скотину), наверное, до чего этак горько бы тогда позавидовали всем тем безвременно усопшим.

И, конечно же, сегодня явно отыщутся люди, что попросту непременно ведь скажут, что, мол, цивилизация такого зверства никогда бы ни в жизнь вовсе так не допустила, а именно почти поголовного уничтожения всего русского народа!
Однако автор полагает, что им бы уж следовало донельзя вдумчиво окунуться в мир книг людей сумевших вернуться, из ада советских лагерей и, как оно того вполне стоит действительно призадуматься: ну как это просвещенная европейская цивилизация сумела закрыть глаза, к примеру, на ту, безусловно, ведь явно окончившуюся многомилионными жертвами сталинскую коллективизацию?

А между тем стоило бы странам Европы действительно пригрозить самым незамедлительным приостановлением дипотношений, и всю ту коллективизацию большевикам пришлось бы сколь еще незамедлительно разом сворачивать или хотя бы вот проводить ее несколько более щадящим старую деревню способом.
У Европы тогда вполне по самое горло хватало всяких своих вовсе-то нисколько неразрешимых проблем?
Да нет, в конце 20-х годов все еще было тихо и мирно.

Однако может быть, ей было явно так попросту во всем начхать на все то, что тогда неизвестно где по одному лишь недомыслию Божьему беспрестанно творилось?
Ну, а потому и не имело для нее ровным счетом никакого значения, а есть ли вообще где-нибудь во всем этом мире самые явные проявления, пусть даже и самой отъявленной совершенно так немыслимой жестокости?

Вот и сегодня далеко не все действительно желают вчитываться в слова своих современников о самых тех еще вопиющих фактах, присущих нашей новой, исключительно уж совсем обезличено жестокой эпохе.
Причем за всю историю цивилизованного мира никогда еще не было этакой централизованной и возвеличенной до самых небес бескрылой и обескровливающей лица ненависти…
Причем она оставила и впрямь-таки самый глубокий след во всех тех людских душах, а вовсе уж никак не носила относительно временный, ситуационный характер.
Однако для многих интеллигентных людей существуют разве что те отдельные черные пятна на весьма блудливом теле истории 20-го века.
Одним из таких пятен в их восприятии, безусловно, более чем непременно является 1937 год.

Вот будто бы кровавый террор, всецело направленный против своего же народа не начался, еще доподлинно так именно в 1917-м.
Причем события данной дикой, ничем не оправданной мясорубки попросту никак не поддаются никакому дельному описанию и их логический анализ чреват не занижением количества жертв, а скорее их весьма явным математическим увеличением, учитывая и тех, кто в итоге данных событий попросту совсем перестал быть хоть сколько-то вообще человеком.

Ведь это уж сами народы, издревле населявшие шестую часть суши, бездушно уничтожались, как некие полностью отныне прежние самобытные образования, дабы затем превратиться в беспомощную, серую массу так и клейменных одним тем еще клеймом рабов, попросту и не помнящих своего настоящего родства.
Вот он тому самый конкретный пример.
Писатель Андрей Платонов в своей повести «Котлован» пишет:
«- Поставим вопрос: откуда взялся русский народ? И ответим: из буржуазной мелочи!
Он бы и еще откуда-нибудь родился, да больше места не было.
А потому мы должны бросить каждого в рассол социализма, чтобы с него слезла шкура капитализма и сердце обратило внимание на жар жизни
вокруг костра классовой борьбы и произошел бы энтузиазм»!

Фашисты явно вот имели планы осуществить этакие социальные преобразования с некоторыми другими нациями, ну а коммунисты проявили самый максимум вполне этак живой смекалки, дабы на деле совсем безотрадно провернуть подобного рода бесчеловечное злодейство со всем своим собственным народом.

Были уничтожены или посажены многие национальные поэты или уж их от прежних дивных од строго-настрого отучили, а задали им ныне нужный партии и сознательному пролетариату темп, дабы дружно запели они дифирамбы всякой нечестивой дури, как то, к примеру, случилось с Пабло Тычиной - хорошим украинским поэтом, человеком, отлично знавшим 6 языков.

Этот всем своим мозгом интеллигент начал писать стишки типа:
«Трактор в поле дыр, дыр, дыр мы усi стоiм за мiр»

То же самое произошло и со многими другими национальными поэтами, вовсе никак не пожелавшими разделить весьма же прискорбную участь Осипа Мандельштама!

Ну, а нацисты всего-то, что успели так это отчасти уничтожить польскую интеллигенцию, дабы создать для поляков ее весьма ущербную копию, которая впоследствии и должна была завопить о великом благе нацизма в самом доподлинном его величии, причем, прежде-то всего в смысле до чего посильного его соучастия в духовном развитии «умственно-отсталых» народов.
И это именно большевики собственно и являлись наиболее наилучшими учителями нацистов в этом вопросе, и те до чего только искренне затем и последовали как раз-таки их донельзя же естественному и простому примеру.
И как то не раз было сказано выше, не будь Советской власти, и мир никогда ведь
совсем не узнал бы, чего это вообще такое - озверелый лик лютого нацизма.
Ну, а в особенности во всех тех сколь невообразимо дьявольских и однозначно же донельзя ведь самых бесчеловечных его тонкостях.
Как то однажды заметил гениально прочувствовавший всю свою крайне на редкость до чего еще весьма вот гибельную для всякой той истинной культуры эпоху драматург Евгений Шварц:
«Единственный способ избавиться от драконов – это иметь своего собственного».

Германская буржуазия этак и обрела сколь еще зыбкую защиту в виде звериного лика коричневого дракона из-за всего уж ее буквально панического страха пред тем-то самым большевистским красным.
До новых времен технического прогресса, во много раз безнадежно опередившего всякое духовное развитие у человека современного (вряд ли во многом разумного), существовали в основном лишь два ярко выраженных класса - господа и рабы.

Причем абсолютная власть зачастую развращает даже и более чем исключительно достойных по всей той еще исконной же природе людей, а чего это она тогда вообще ещё будет способна сотворить с отпетыми негодяями, вооруженными до зубов идеологией, извращающей и всецело опровергающей все основные понятия цивилизованного общества?

Основой их действий послужили величавые теории, которым теоретики-экстремисты, вроде Маркса и Ницше, попросту весьма вот неспешно придали форму обработанного алмаза той диктатуры, каковой до них вовсе пока и не знала вся общемировая история.
И, конечно же, среди всех тех, кто воплощал эту идею в жизнь, имелось не столь и мало поистине хороших людей, но тут ведь, как всегда, сработал славный (или кому, как только будет угодно бесславный) принцип, впервые открытый еще нашими далекими предками.
«Добрыми намерениями уложена дорога в ад».

А лично от себя автор этих строк явно хотел бы сколь недвусмысленно разом добавить, что она ко всему прочему столь еще и строго прямая и совершенно бесповоротная.
И вот во времена той истинно новой просвещенной эпохи нашлось до чего немало желающих весьма ведь деятельно подтолкнуть то самое вконец увязшее в вязкой грязи колесо истории буквально уж во всем, что, так или иначе, вообще было хоть как-либо касаемо морально-этической стороны общественной жизни.
Ну а между тем это и есть та «ось, любое приложение к которой неизменно так потребует самой МАКСИМАЛЬНОЙ, запредельной осторожности».
И факты тут сколь откровенно говорят сами уж за себя, так и, твердя нам о том, что подобное воздействие более чем, безусловно, приводит разве что к одному тому вовсе ведь безудержному откату в то самое до чего еще на редкость немыслимо отдаленное прошлое.
К возрождению инквизиции (НКВД) и к возникновению новых средневековых гильдий (колхозов).

Ну, а горец, взявший в свои колченогие «лапы царственный скипетр» был уж на деле только лишь той еще самой ведь малой пешкой, довольно-таки внезапно даже и для самой-то себя более чем безукоризненно выбившейся в главные ферзи.

В Сталине слились черты азиатского тирана и римского императора, причем то и была самая доподлинная встреча Запада и Востока при тех попросту никак непередаваемых никакими словами сколь невообразимо трагичных, ранее ведь никак вовсе и небывалых за всю историю человеческой цивилизации уж до чего еще наиболее жесточайших обстоятельствах.

Судьба России, неизменно служившей буфером между Европой и Азией и без того всегда была вполне уж, безусловно, так явственно горестной.
Советский режим стал именно что вполне естественным продолжением царизма, разве что только безо всей той никак не в меру его утонченной мягкости к политическим преступникам, чему причиной явственно были всякие духовные устремления европейской мысли, а это буквально на лету, весьма сходу затем и подхватывалось в той навеки прежней России.

Да только вот всякие изумительно красивые идеи, и их суровое воплощение в рамках вполне реальной, повседневной практики во многом никак не идут гуськом след в след.
И это оно, так как по времени, да вообще и по всем тем сколь еще конкретным делам, которые явно ведь окажется необходимо произвести для их вполне полностью достойного прививания обыденно существующим, довольно-то разноликим общественным отношениям.
Причем в Европе кое-что из подобных светлых общественных преобразований давно ведь само собою привилось, и было вполне вот разумно применено и однозначно привито той уж самой и впрямь до чего еще донельзя обыденной житейской практике.

А в это самое время большевики почти же сплошь вытравили на Руси всякую творческую мысль, а также и никак неказенный подход к своему делу, а главное, что и впрямь-таки из душ почти ведь навсегда отныне потерянных поколений.

Во скольких безымянных рвах огромной, буквально залитой кровью империи лежат ныне все те, кто взяток не брал и кому за державу, действительно было обидно?
А, кроме того, было еще и немало тех хороших и честных людей, что просто-напросто более чем беспричинно заплатили жизнью за само так сказать наличие у них до чего только праведного гражданского сознания.
Подобные люди не могли с полным равнодушием созерцать весь тот дикий кавардак в одночасье все перевернувший вверх дном, а потому и имели они несчастье высказываться вслух, а доблестные господа комиссары им прямо сходу пулей рот затыкали.
На гнусном языке большевиков это тогда называлось «зачисткой района от вредного элемента».

И сколько же честных людей постепенно спилось от сущей промозглости их безысходно серого существования?

Сразу так или немного позднее Октябрьского переворота во Францию, как и во многие другие нормальные, не «осчастливленные» спешным приходом новых времен, государства сколь еще поспешно поспешили ретироваться более 1,500,000 человек с высшим образованием.
Россия в их лице утратила богатейший интеллектуальный потенциал, о котором нынче можно только лишь горько и до чего ведь бесцельно разве что теперь сожалеть.
Но тем-то людям сколь неслыханно еще повезло, раз продолжили они свою жизнь за границей, а не сварились в адском котле бесовского большевизма.
Страна была разом отброшена назад, обезглавлена, распята, а то, что в ней оставалось хоть сколько-то мудрого, до чего усердно тогда использовалось разве что для одного этак вовсе ведь бессердечного укрепления всех тех больших большевистских имперских амбиций, а вовсе не во имя улучшения жизни простых советских граждан.
К тому же Советская власть и к своему народу всегда была сколь непосредственно же обращена одним лишь дулом и дубинкой и отнюдь не во имя одного того самого вот безудержного устрашения.

И вот люди, вполне же непременно могшие применять свои интеллектуальные способности ради создания благ и удобств тех еще всяких простых граждан своей, да и других стран тратили буквально все свои силы и время на одно лишь самое бессмысленное сотворение всевозможной военной техники.
И кто-то, конечно, тут же ведь сходу до чего непременно разом подумает, что поскольку он жил в великой империи, то, значится, ради ее весьма грандиозных планов было вполне возможно в той еще самой исключительно так немалой степени всецело пожертвовать собственными личными удобствами.

Однако вот, к примеру, та же северо-американская империя за время Второй мировой войны более чем в два раза увеличила весь свой и без того немалый золотой запас.
Причем все это было осуществлено вовсе не за счет усиления и без того довольно активной добычи золота на исконно русской Аляске.
Никак нет, раз попало оно в закрома их заокеанской родины разве что только в связи с той до чего еще беспрестанной так переправкой через океан потом и кровью людскою добытого золота, которым тогда оплачивались поставки оружия и боевой техники в Советский Союз.
Хотя вполне вот возможно было бы договориться и несколько явно иначе!

Да и после войны страна, имевшая возможность делать деньги на продаже своего оружия, отдавала его совсем так задаром, вроде бы как в долг тем еще донельзя нелепейшим своим союзникам под те самые сколь ведь дружные обещания когда-нибудь непременно за него весьма уж подобающе сполна расплатиться.

Вот, к примеру, африканская война между Эфиопией и Этерией.
Обе стороны воевали советским оружием, даденным им в самое разное время даром за одно только весьма и весьма сколь же сладостные слуху советских бонз донельзя пустозвонные обещания всенепременно еще затем выбрать именно «тот самый единственно верный» социалистический путь развития.

Но то еще, по крайней мере, шли кровавые разборки одних африканцев с другими, ну а на Дальнем Востоке все ведь порою выглядело совершенно иначе.
Именно так все и было с тем уж после смерти Сталина более вовсе-то и близко отныне никак не дружественным социалистическим Китаем.

И как то было отображено в стихах Владимира Семеновича Высоцкого
«Как-то раз, цитаты Мао прочитав»:
«Мины падают, и рота так и прет,
Кто как может - по воде, не зная броду.
Что обидно! - этот самый миномет
Подарили мы китайскому народу».

Вот уж подарили, так подарили, и, наверное, как раз вот затем дабы им-то по зубам когда-нибудь сдачи при случае разом и получить, так сказать в знак дружбы и искренне большой их китайской признательности.
Любое производство затратно и если оно никак не окупается, то оно убыточно и это донельзя отрицательно сказывается на уровне жизни населения той страны, которое трудится не на прибыль, а на удовлетворение политических амбиций кучки властвующих над толпой демагогов.

И ведь из зарплат всех его простых, безусловно, так, всегдашне нищих граждан была заранее изъята плата как за бесплатное образование, да и за медицинское обслуживание, а еще и на то отчаянно патриотическое содержание революционного режима Кубы, а также и на военную и экономическую помощь дружественным СССР «папуасам Новой Гвинеи».
В подобных условиях было бы вовсе невозможно рассчитывать на истинное трудолюбие народа, который прекрасно то, понимая, что его до чего беззастенчиво и беспрестанно грабят, сам вот тащил все, что только плохо лежит.
Этим лишь весьма дополнительно ужесточая условия и без того сколь повседневно на редкость уж совсем безрадостного своего существования.
А между тем все могло быть и, безусловно, как-никак, а явно иначе, учитывая сам тот факт, как вот охали да ахали иностранные специалисты, когда им вполне наглядно демонстрировали образцы ранее попросту сверхсекретной военной техники.
Но то ведь были исключительно вооружения!
Вот как будто нельзя было при точно той же царской власти продавать во все края и пределы, лучшие в мире холодильники и стиральные машины, телевизоры и микроволновые печи?

Вот кабы не было той злосчастной революции, то уж тогда русская бытовая техника и в самом-то деле, а вовсе не по одной лишь до чего и впрямь невозмутимо лживой красной пропаганде, ни в чем бы явно не уступала самым так наилучшим мировым образцам.
К тому же имелись и весьма вот конкретнейшие шансы, что они бы по всем своим параметрам их еще и, несомненно, довольно-то во многом бы превосходили!

Русский народ очень уж даже весьма талантлив в плане всего своего вовсе ведь нисколько не предприимчивого изобретательства.
Причем суммарное количество всех его изобретений, если рассматривать их в плане революционного новаторства в той самой сколь весьма широкой сфере развития техники превышает буквально любые, какие только кому еще
будет угодно… всевозможнейшие стандарты.

И кстати, наиболее конкретный пример подобного рода весьма и весьма уж относительно резкого прорыва в области технологий – это ведь опыт той же Японии, очень даже быстро за тот самый относительно короткий срок превратившейся из полуфеодального государства в сверхсовременную державу.
И именно этот яростный прорыв в грядущее и может послужить донельзя так полноценным подтверждением, данным вовсе никак не случайно брошенным в пустоту праздным словам.

Однако для медленного и последовательного осуществления чего-либо подобного надо было разом уж подтолкнуть колесо истории никак не в этическом, а прежде всего именно в политическом смысле, что неизменно всегда приносило явную пользу, когда речь шла о вполне действительно разумных реформах.
После выражения народного гнева в 1905 году и впрямь-то следовало положить конец всему тому безнадежно одряхлевшему царизму, оставив монарху одни лишь помпезно величественные, церемониальные функции.
Однако - это именно тот сущий испуг бескрайнего русского бунта сколь во многом явно ведь и поспособствовал как раз-таки именно тому, что довольно многие представители российской интеллигенции буквально сходу тогда отказались от всякой существенной поддержки той-то опричной державы, собственный народ уж доведшей до такого на редкость откровенно варварского состояния.
Как будто тот последний самодержец был единолично в ответе не только за все свое самое полнейшее безволие, но также и за все те так или иначе имеющиеся грехи его порою совершенно вот нерадивых подданных.
Но все же последнему российскому государю надо бы вполне воздать по всем его на редкость никак вовсе нескромным заслугам в том до чего еще безупречно яростном деле постепенного расшатывания собственного трона.
Тогдашняя Дума едва ли являлась чем-либо большим, нежели чем самой-то явной сколь ведь откровенной видимостью демократии.
А потому и все те бесконечные дискуссии в ее стенах явно носили характер одной лишь разве что совсем условной для всех тех, так или иначе имеющихся в ней сторон вовсе уж бессмысленно толкущей воду в ступе говорильни.
Та Дума никак вообще не могла действительно печься о чем-либо повседневно уж поистине важном.

Причем идею оголтелой, сутолочной болтовни всячески спонсировал и раздувал сам царь.
Вот два свидетельства друга его детства.
И. Сургучев. «Детство Императора Николая II»:
«Жорж однажды похвалился, что он может показать, как маме кланяется Хоменко, но условие: мы должны съесть по пол-ложки песку. Я отказался, но Ники с заранее смеющимися глазами съел и к вечеру был болен, и пришлось вызвать Чуку вера. В «игральной» комнате всегда была горка песку».

«Что это? Откуда яма? Кто допустил?!
Теперь догадываюсь, что у него промелькнула мысль: не было ли здесь покушения на детей?
Но Нику снова схватил хохотун, и он, приседая, чистосердечно объяснил отцу все: как я вчера поколотил его за шар и как он мне сегодня отомстил.
Великий Князь строго все выслушал и необыкновенно суровым голосом сказал:
— Как? Он тебя поколотил, а ты ответил западней? Ты — не мой сын. Ты — не Романов. Расскажу дедушке. Пусть он рассудит».

Из двух этих сценок более чем отчетливо во всем проглядывает, все уж как оно вообще только есть внутреннее естество Николая Второго.
И был он сколь еще явно человеком довольно безвольным, слабым духом, но хитрым и при всем том и впрямь до чего легко подпадающим под всякое достаточно сильное чужое влияние.
Ну, а при подобном государе - государство на Руси совершенно ведь никак не могло не пойти-таки прахом.
Потому как в условиях самодержавия без действительно достойного умом, толкового царя соблюдать все те имеющиеся в стране законы, разве уж кто-нибудь тогда поистине станет?
А, кроме того, пойдет еще и тот вовсе вот форменный грабеж и сущая беспрестанная междоусобица.

И главное, всем этим событиям будет всецело придан, самый что ни на есть более чем скандальный характер, и уж будут они повсеместно тогда обсуждаться и чрезвычайно вот зрелищно и в самых суровых лицах всеми ведь всячески осуждаться…
Времена тогда еще были достаточно либеральные, что, однако, вовсе не повлияло на все те, что и ранее в точности таковые… и впрямь уж сколь извечно царящие во внешне подгнившей империи доподлинно так вполне житейские нравы.
Поскольку тот никак несносный, «наносной либерализм», несомненно, во всем только лишь, куда этак явственнее поспособствовал разве что лишь исключительно большему обострению тех еще старых общественных язв…

Раз уж весь этот мир - он таков, чего это нам тогда значит вообще вот стесняться?…
То есть и до того, конечно, было довольно-то немало буквально-то всяческого чиновничьего произвола, однако, при том последнем беспомощном самодержце - это до такой наивысшей степени вовсе ведь опостылело тогдашнему светскому обществу, что вовсе неудивительно его более чем двоякое отношение ко всей той более чем внезапно приключившейся революции.

А будь это как-либо иначе, то ведь все уж само собой тогда, пусть и медленно, но верно постепенно бы явно этак затихло.
Да только наивная вера безоглядно крепка!
И кстати, машина законодательного крючкотворства, вводящего народ во искушение всеми теми сколь же сладкими своими обещаниями, никак вовсе не есть большевистское славное изобретение, а только лишь то, что им досталось по самому прямому праву наследия от той более чем безответственно всезнающей Думы.

Еще Лев Николаевич Толстой в его романе «Война и Мир» упоминал о том, что на Руси законов много, а исполнять их совершенно ведь явно некому:
«Законов много, исполнять некому старых. Нынче все законы пишут, писать легче, чем делать».

Да и Салтыков-Щедрин пишет о том же в его книге «История одного города»:
«Как нарочно, это случилось в ту самую пору, когда страсть к законодательству приняла в нашем отечестве размеры чуть-чуть не опасные; канцелярии кипели уставами, как никогда не кипели сказочные реки млеком и медом, и каждый устав весил отнюдь не менее фунта».

Так что, то вовсе ведь совсем не только разве что довольно уж совсем предвзятое мнение именно вот одного из великих классиков.
Производить мертворожденные законы - это вот дело, куда более легкое, нежели чем и впрямь-то совсем неукоснительно соблюдать кем-либо давно написанные, при этом вроде и правым делом действительно занят, да и деньгами государственными втихую ворочать никто уж нисколько вовсе не запретит.

Главное, старшее начальство слушать, а все остальное обязательно как-нибудь да пребудет всякому тому, кто ухо востро держать действительно станет…
Так что, как то на деле и впрямь до чего еще, несомненно, оно вот уж явно выходит, вся та бездумная исполнительность и есть самое до чего только естественное свойство всего того российского чиновничества.

Вот как обо всем этом отзывается Вилли Токарев в его песне «Высоцкому»:
«Сколько было ретивых, верноподданных слуг,
Что загнали поэта в заколдованный круг!..»

Или как уж оно было до чего еще весьма вот великолепно отображено в поэме великого Грибоедова «Горе от ума»
Молчалин:
«В мои лета не должно сметь
Свое суждение иметь.

Чацкий:
Помилуйте, мы с вами не ребяты,
Зачем же мнения чужие только святы?

Молчалин:
Ведь надобно ж зависеть от других.

Чацкий:
Зачем же надобно?

Молчалин:
В чинах мы небольших».

Или еще как ведь именно о том же самом, собственно, написал в прозе великий Лев Толстой в его романе «Война и мир»:
«Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе».

Все уж везде от одной разве что барской воли всегдашне более чем только вчистую в те времена всенепременно вот явно зависело.
«Барин приедет, он нас рассудит» - это и есть лейтмотив российской жизни буквально этак испокон веков.

Но это вовсе не свойство самого же народа, а куда вернее, одна из тех целыми столетиями складывавшихся традиций, всецело возникших только лишь из-за тех весьма ведь более чем определенно нелегких условий, в которых жили племена Русичей еще с былинных времен.

Ну, а будь между Россией и Азией хоть какие-либо серьезные природные препятствия, и уж тогда чему-либо таковому на ее земле не бывать бы попросту ведь никак и совсем вот никогда.
Постоянные набеги требовали одного же крепкого кулака, а то всем еще будет нисколько так в конечном итоге вовсе несдобровать.

Ну, а рука та должна была быть исключительно жесткой, а то ведь у власти сами собой непременно вырастут большие и малые головы, и понатворят они тогда чего им только самим, собственно, вздумается, да еще и в любом, не в одном лишь строго экономическом, но и во всяком большом политическом смысле.

А тут еще и веяния с Запада, несли бациллы, отравляющие мозг прекраснодушием и всеобъемлющей новоявленной дикостью, призванной уничтожить всю ту старую барскую лютость, да и зажить себе в мире и согласии, как то людям еще изначально и было предначертано в старые добрые времена каменного века.
Ведь еще с тех довольно давнишних времен так и остались в памяти народов радужные иллюзии о жизни в общине безо всякой власти помещиков и фабрикантов.

Однако, кроме весьма явственного урона от саблезубых тигров и прочих хищников, однозначно уж и тогда имело место великое множество смертей от всегда бродивших где-либо по соседству голода и болезней.
Ну, а социальная среда тогда носила те же черты, что и сегодня, только в некоем еще зачаточном состоянии.

Западная до чего благочестивая и чистая Европа так и осталась, собственно, дикой, и только уж сколь изящно она перекрасила всю свою именно изначальную дикую суть в некий тот совершенно иной, блестящий чисто внешним лоском крайне обманчивый цвет, однако внутри ее все сохранилось точно таким, каким оно было всегда испокон веков.

Россия как пересечение всех дорог подвергалась влияниям, завоеваниям, нападениям со всех сторон, и свойства ее народа включают в себя как азиата, да так и вполне полноценного европейца, да только безо всякой той чрезвычайной практичности и вящего пренебрежения к ближнему только за то, что он полностью иной по всей крови своей.

Всякое иное отношение к людям есть исключительно зрелое европейское влияние, и новоявленные националисты (те же, в сущности, фашисты) вовсе так зря бьют себя в грудь, называя себя русскими.

Потому как, они - неэтнические западноевропейские вандалы, и все корни их психологии - в отрицании широкой русской души, путем насильственного надевания на нее узкого швабского намордника…
Это ведь еще с того самого тургеневского Базарова чисто ведь разом оно как есть тогда и пошло.
Да мало того, часть интеллектуальной элиты
в России к тому же и вообще явно гипертрофировала все те довольно неблаговидные европейские черты, причем уж случилось это разве что лишь только благодаря исключительно разным и никак неблаговидным веяниям как-то, совсем извне и издалека вполне долетавшим и до ее далеких берегов.
И уж все - это полностью напрямую вполне ведь касаемо и впрямь-таки всей той сколь еще на редкость бездумной преемственности в смысле истинно как есть, самого вот рьяного мысленного переделывания всего своего весьма самобытного в нечто явно чужое…
А именно до самой нелепости полностью уж как есть донельзя ведь слепого копирования всей той европейской формы политической власти.
И это притом, что России, несомненно, была нужна вовсе уж не та всем своим бессмысленным осиным роем так и гудящая Дума, а те самые чисто повсеместные автономные выборные советы, которых на Руси почти никогда совсем не было.

То, что действительно можно привести в виде довольно уж яркого исключения, это ведь разве что одно лишь новгородское Вече, разогнанное Иваном Третьим и физически истребленное Иваном Четвертым.
В то самое время, как выборные органы солдатских депутатов являли собой всего-то лишь рваное в клочья племя самодержцев из тех самых окопных клопов, что попросту исключительно ведь запальчиво паразитировали на той самой всеобщей же благородно пролитой нацией крови в той и близко никак непонятно кому, собственно, нужной Первой мировой войне.

И ведь все, чего эти «деятели» вообще творили, делалось исключительно лишь разве что ради того, дабы всласть лично так они и смогли вполне насладиться анархией, демагогической ахинеей и беззаконием, ими самими весьма ведь поспешно и совершенно уж бесславно и разнолико возглавленными.

Отныне та полностью уж обезглавленная армия стала лишь тем еще самым полнейшим оплотом вселенского разброда, а пришедшая ей на смену большевистская власть оказалась сущим подобием паутины, образцом удушающих тенет абсолютного деспотизма, который разве что лишь одна она и была способна создать.

Ведь - это именно она и смогла породить ту попросту неимоверно так железную дисциплину, правда, исключительно там, где ей, то и самой было на редкость уж значимо поистине выгодно.
А во всех прочих местах царили полнейший хаос и абсолютное чиновничье бездушие.

Ну, а всему тому на деле предшествовало, как и безгранично уж излишне потворствовало как раз-таки то самое абсолютно неблагоразумное создание многоликой Думы с ее весьма своеобразно каверзной фразеологией о понятиях, вербально воспринимаемых толпой, как право на вольную жизнь безо всяких сдерживающих широкую русскую вольницу всех-то ее прежних стальных оков.

Так что уж само создание эдакой Думы почти однозначно лишь разве что только усугубило и без того донельзя шаткое положение империи и однозначно еще лишь ускорило ее (при таком-то царе) вовсе вот неминуемую последующую погибель.
А ко всему тому тут и весьма дурным образом примешалась та самая бездарно проигранная японская война.

И лишь самодержец, подпадающий под любое наиболее сильное влияние, и мог бездумно ввергнуть Россию в ту новую войну, на этот раз уже против Германии, будучи сам-то женат на немецкой принцессе, хотя ее мать и была англичанкой.
Да только, надо бы незамедлительно попросту разом сходу заметить, всякому простому российскому обывателю было истинно наплевать на все те донельзя подчас широкие генеалогические древа, его-то вконец взвинтил сам явный факт того, что совсем не иначе, а новоявленная императрица сама родом из тех краев, где живут теперешние недруги Российского государства.
А надо бы вспомнить, что в той еще прежней России в царице, прежде так всего, видели именно же заступницу от всех невзгод и напастей.
А тут, значит, заступница сама оказалась уроженкой именно тех вражеских земель, где вечно полуголодным солдатам Российской империи и надо ведь было теперь сражаться, участвуя в той совершенно никак им не нужной и страшной войне.
Нет, может как есть поначалу, и в чем-то уж более чем на редкость исключительно нужной, да только слишком ведь она совсем немыслимо затянулась.
И вот оно, то чего можно найти по этому поводу в первом томе «Хождения по мукам» Алексея Толстого:
«А что, скажите, из вашей деревни охотно пошли на войну?
-Охотой многие пошли, господин.
- Был, значит, подъем?
- Да, поднялись. Отчего не пойти? Все-таки посмотрят - как там и что. А убьют - все равно и здесь помирать. Землишка у нас скудная, перебиваемся с хлеба на квас. А там, все говорят, - два раза мясо едят, и сахар, и чай, и табак, - сколько хочешь кури.
- А разве не страшно воевать?
- Как не страшно, конечно, страшно».

Должно быть, и Николаю Второму тоже уж было довольно-таки весьма страшновато лезть во всеобщеевропейскую мясорубку.
Однако последнего российского самодержца, со всей очевидностью, прежде всего, одолевал страх за свое доброе имя, он, наверное, истинно никогда попросту и не знал, что действительно прагматичный и умный политик все уж на свете сделает, дабы сколь еще надежно откреститься от любых своих устных обещаний.
Ну а бесчестность в политике - это одно лишь весьма вероломное несоблюдение официально подписанных договоров и международных соглашений.

И вот он тот, наиболее яркий и страшный пример его политики соглашательства буквально со всем, что только кому-либо будет угодно от него всенепременно так сразу до чего незамедлительно разом уж заполучить…
Попросту подчас вот надо было ему максимально вот полно выразить всю свою деликатность и безотказность, более всего между тем, несомненно, во всем подходящую простому, старательному клерку любой-то на свете нотариальной конторы, и вовсе не важно, где это, собственно оно вообще еще и вправду, находится.

Витте Сергей Юльевич «Царствование Николая Второго»
«Я доложил Его Величеству, что турецкая контрибуция, согласно закону, ежегодно вносится в государственную роспись и затем в отчет государственного контроля и что об исчезновении этой статьи дохода сделается сейчас же всем известным. Я добавил, что это такие же русские деньги, как и всякие другие, входящие в роспись, что Турция нам платить контрибуцию в возмещение лишь части расходов, произведенных русским народом в последнюю восточную войну и что исчезновение из доходов этой суммы русскому народу в той или другой форме придется восполнить, и, наконец, что такая новая подачка Черногории по своим размерам переходит всякие пределы. В ответ на это Государь мне говорит:
"Что же делать - я уже обещал"».

О Боже мой! И это говорит великий самодержец огромной империи!!!
Чего тут удивительного, что он был и вправду готов стелиться ковриком под ногами его союзников по Антанте, Англии и Франции, а также и США…

Ему уж и вправду всячески надо было до чего незамедлительно и впрямь-таки сходу взвалить на себя почти вот всю неимоверную тяжесть войны, дабы только-то всецело укрепить давнишние дружеские связи…
Выйдя на войну с почти уж кровным своим родственником, он, кстати, сам и сделал первый шаг к пролитию крови своей семьи…

Но даже и совсем никак невольно влезши по самые уши в ту кем-то вовсе ведь другим заваренную кашу, он сколь явно мог бы все-таки остановиться, сделать шаг в сторону от и впрямь как есть под самыми его ногами разом разверзающейся пропасти.
То есть запросто он мог полностью завязать со всякой войной, еще ведь за год до своего именно что совсем же вымученного отречения, причем подписав мирный договор с Кайзеровской Германией, он и впрямь еще мог бы с честью так полностью успокоить весь тот бурлящий поток сущего недовольства в российском обществе.
Не надо было ему вести войну до победного конца, поскольку даже, до чего и впрямь вполне вот доблестно дойдя до самого города Берлина, он и тогда бы гроша ломаного от своих европейских СО-РАТНИКОВ УЖ ТОЧНО БЫ и близко вовсе так не получил.
Однако те его весьма доблестные союзники только лишь этим удовлетвориться нисколько ведь явно совсем же не пожелали - им-то надо было до чего неимоверно значительно большее…

Раз кое-кто и впрямь сколь вполне окончательно понял, что Россия - сосед никак небезопасный, однозначно и вправду способный отхватить себе кусок землицы на востоке, а потому, ее и следовало полностью развалить до основания, чтобы в будущем сделать из нее раздробленную на куски колониальную страну под протекторатом всех вот развитых западноевропейских стран.
Но будет, несомненно, куда разве что получше эту тему как-либо особо не затрагивать, а вернуться ко всем тем чисто внутренним российским делам.
Жизнь в сырых и мерзлых окопах вполне ведь поспособствовала всеобщему солдатскому недовольству, что, впрочем, более чем понятное, в самой этак своей сущности, дело…
Российский мужик, конечно, стоек и терпелив, но тут надо бы во всем до конца понимать, что позиционная война подразумевает под собой довольно длительное топтание на одном месте, скученность, тиф, крыс и вшей.
А, кроме того, тут еще и надо бы учесть и довольно большую предприимчивость всякого разного рода тыловых интендантов, разворовавших все, что плохо лежало по его сколь еще длительному пути к никак уж вовсе совсем не близкому фронту.
Да точно также та еще позиционная война имеет и другие весьма «большие повседневные прелести»…

Вот как они вовсе ненавязчиво описаны в «Хождении по мукам» Алексея Толстого:
«- Пять миллионов солдат, которые гадят, - сказал он, - кроме того, гниют трупы и лошади. На всю жизнь у меня останется воспоминание об этой войне, как о том, что дурно пахнет. Брр…»

Да ведь и этого было бы, едва ли полностью так во всем до конца сколь еще истинно и впрямь-то весьма предостаточно!
К тому же еще и мистические склонности российской царицы тоже довольно успешно во всем поспособствовали распространению о ней всевозможнейших грязных слухов.

Вот чего пишет об этом генерал Краснов в его книге «От Двуглавого Орла к красному знамени»:
«Постоянные роды, нетерпеливое ожидание сына и наследника престола, темные разговоры о том, что она порченая, что у нее сына не будет, волновали ее, мучили и делали несчастной. Муж раздражался всякий раз, как она приносила ему дочь, в народе было разочарование, придворные, министры, чувствуя, что она не в силе, были холодны с нею. Она ударилась в мистику. Черногорские принцессы Анастасия и Милица Николаевны, называвшиеся в придворных кругах просто: Стана и Милица, ставшие великими княгинями, увлекли Императрицу в ряд темных суеверий, вывезенных ими из родных гор, смешанных со слащавым сентиментализмом Русского института. Они выписали к себе и представили ко Двору лионского аптекарского ученика, француза-проходимца Филиппа Низие. Филипп называл себя святым, говорил, что он может творить чудеса, в Лионе у него был якобы особый "cour de miracles" (* - Двор чудес), где он исцелял больных. Он заверил Императрицу, что, когда он с непокрытой головой - он не видим. Он ездил в шарабане по Царскому Селу с Государем, императрицей, Станой и Милицей, без шапки и уверял, что он не видим. Все видели жирного, волосатого француза в черном платье в обществе Государыни и великих княгинь. Ей говорили, что видели его. Она возмущалась. "Ах, полноте, - говорила она, - этого не могло быть. Филипп невидим. Вам лишь казалось, что вы его видели, потому что вы не верите, надо верить".
Филипп занимался предсказаниями, и некоторые предсказания были очень удачны - это усиливало веру в него. Сознательно или бессознательно, Стана и Милица втягивали Императрицу в мир предрассудков, суеверий, какой-то чисто средневековой веры в чудеса, предвидение, предопределение. Этим пользовались. За Филиппом ухаживали, искали его расположения, назначения попадали в руки проходимцев, подкупных людей. Филипп сказал Императрице, что она беременна, и несколько месяцев она морочила окружающих и даже врачей своею мнимою беременностью. Филипп внезапно умер за границей, но он оставил глубокий след в душе Императрицы. Она жаждала иметь подле себя другого прорицателя, который взял бы на себя ее судьбу и судьбы Родины. Услужливые люди искали заместителя Филиппу».

Ну, а в дальнейшем при дворе никем незваный объявился чудотворец Распутин, и уж беззаветная вера в него царской семьи сама собой, несомненно, подорвала весь институт веры в монарха, на которой и зиждилась вся его власть над Российской империей.

Потому как вера в царя было наилучшей охранной грамотой царствующего дома Романовых, а ее полнейшее отсутствие, наоборот уж, явилось самым наихудшим из всех возможных зол для всей ведь структуры светской, да так и духовной власти.
Помнится, у Льва Николаевича Толстого об этом в «Войне и Мире» до чего еще хорошо было обо всем этом сказано:
«Как бы счастлив был Ростов, ежели бы мог теперь умереть за своего царя!
- Вы заслужили георгиевские знамена и будете их достойны.
"Только умереть, умереть за него!" думал Ростов.
Государь еще сказал что-то, чего не расслышал Ростов, и солдаты, надсаживая свои груди, закричали: Урра! Ростов закричал тоже, пригнувшись к седлу, что было его сил, желая повредить себе этим криком, только чтобы выразить вполне свой восторг к государю».

Да только этак оно было разве что, пока Россию не захлестнула волна всеобщего дичайшего вольнодумства, основанного никак не на желании большей свободы, а прежде всего на стремлении вдохнуть в этот мир новое дыхание жизни, поскольку прежний, давно погрязший в сенильной старости творец не столь и шибко старался, его некогда создавая.

И главное, до чего безупречно была донельзя ведь прямая жизненная необходимость в том еще самом начале 20 века и вправду так отыскать государю российскому некую сколь уж довольно удобную замену, включающую в себя все те извечно прежние атрибуты, только лишь усиленные новыми символами веры в его великое всемогущество.
А иначе они со всею той основательностью уж образуются именно сами только ведь, будучи совсем на редкость до чего отчаянно при этом вывернутыми на ту как она есть вовсе-то на редкость совсем вот отъявленно бесчеловечную свою изнанку.

Причем «каков поп, таков и приход» - как все же верна эта всем общеизвестная поговорка.
И в самом что ни на есть немыслимо ведь изумительном и более чем на удивление донельзя уж нескромном соответствии со всеми теми задушевными задатками последнего министра внутренних дел царского правительства, и обстояли все те донельзя мрачные дела в том самом его осатанело пропахшем рыцарским духом царстве-государстве.
И до чего верно о нем и его наиболее ближайшем окружении пишет Александр Блок в его книге «Последние дни императорской власти»:
«Протопопов стал управлять министерством, постоянно болея "дипломатическими болезнями", при помощи многочисленных и часто меняющихся товарищей; среди них были неофициальные, как Курлов, возбуждавший особую к себе и своему прошлому ненависть в общественных кругах. Протопопову, по его словам, "некогда было думать о деле"; он втягивался все более в то, что называлось в его времена "политикой"; будучи "редким гостем в Совете Министров", он был частым гостем Царского Села.
С первого шага, Протопопов возбудил к себе нелюбовь и презрение общественных и правительственных кругов. Отношение Думы сказалось на совещании с членами прогрессивного блока, устроенном 19 октября у Родзянки (см. прил. V в конце книги); но Протопопов, желавший, "чтобы люди имели счастие", и полагавший, что "нельзя гений целого народа поставить в рамки чиновничьей указки", оказался, несмотря на жандармский мундир Плеве, в котором он однажды щегольнул перед думской комиссией, неприемлемым и для бюрократии, увидавшей в нем мечтателя и общественного деятеля, недаром сам Распутин сказал однажды, что Протопопов - "из того же мешка", и что у него "честь тянет Протопопова, который "стал в контры с собственной думою" и заставил многих сделать из него "притчу во языцех" и отнестись к нему юмористически. Характерно, например, его (ставшее известным лишь впоследствии) знакомство с гадателем Шарлем Перэном, едва ли не германским шпионом, о чем и предупреждал директор департамента полиции; Протопопов не хотел об этом знать, веруя в свой "рок"; он неудержимо интересовался тем, что говорил ему Перэн: что "его планета - Юпитер, которая проходит под Сатурном, и разные гороскопические вещи».

Мистика и аморфно идейный конформизм более чем неплохо же могут ужиться в одной отдельно взятой стране и даже всецело проистекать одно от другого.
Причем все ведь тому вполне этак более чем наглядные первопричины очень уж веско описал Иван Ефремов в его гениальном романе «Час Быка»
«— Когда человеку нет опоры в обществе, когда его не охраняют, а только угрожают ему и он не может положиться на закон и справедливость, он созревает для веры в сверхъестественное — последнее его прибежище».

А что это ему еще, собственно, остается делать, если в стране вся та говорливая разобщенность достигла самого наивысшего своего апогея.
А ведь именно как раз, поэтому тогдашняя Дума и стала более чем явной предшественницей уж того-то самого немыслимо так страшного бредового сна, длившегося целую историческую эпоху…
И кстати, не нагадали ли некие прорицатели России ее вот тех еще грядущих правителей?
Керенский и Ленин были представителями одного знака Зодиака, и родились в одном и том же городе Симбирске.
Ну, так было ли то простое совпадение или нет, то уж выяснить, скорее всего, попросту никогда и близко никак не удастся, ну а то, что новыми оказались одни лишь лозунги да лица… это и есть самый непреложный и весьма, кстати, более чем естественный факт.

Однако сами-то причины для возникновения этакого новообразования под названием СССР вовсе-то не отыскать посреди одних лишь тех разве что только внутренних аспектов всего российского бытия.
Когда совершено некое ужасное преступление, надо бы всенепременно изыскивать именно того, кому оно было действительно выгодно.

То, что Октябрьскую революцию оплатил германский Рейх, в том, конечно же, нет вовсе ведь никаких сомнений, да только откуда это у кайзера обнищавшей за войну Германии оказались в наличии такие огромные деньги?…
А надо бы заметить, что и Япония устроила революцию 1905 года тоже не за свой собственный счет, а на средства, отмытые на американской бирже.

Америка в апреле 1917 вступила в Первую мировую войну, пред тем со всею донельзя же изощренной хитростью всячески очистив себе поле деятельности от далее вовсе-то никому совсем и не нужной, давно ведь сделавшей свое ратное дело - Российской империи.
Россию можно было списать со счетов, сдать ее в утиль исторического процесса, да и весьма вот радостно ее неспешно оккупировать с целью нанесения культурного слоя, а иначе говоря, донельзя полностью ее поработить, чтоб уж затем высасывать из нее все соки…

А вот для того и нужны были волнения в столице, в конечном итоге явно уж приведшие к сколь еще бесславному отречению довольно вот совсем недалекого умом императора… Он был не только слаб духом, но и слаб всеми свойствами своей донельзя приземленной, но до чего при этом безбожно набожной души…

Его мир был узок, в нем царили призраки и тени…
Страна, снедаемая коварством и похотью сытых высших классов, не имела еще уж изначально нормального прошлого…
Однако вот без бесов-большевиков поддержанных и спонсированных внешними силами, она вполне имела бы все шансы обогнать весь остальной мир при помощи всевозможных блестящих технических нововведений…
Да только этого тогда так и не произошло еще ведь и потому, что господа западные стяжатели «нацелили вилку» на тот весьма уж для них аппетитный кусок русской земли…

Их вовсе не устраивал сам по себе факт, что Россия еще может, в конечном итоге, развиться в сильную державу, способную диктовать свою собственную волю, им-то надо было устроить гражданскую резню, а затем и встать на сторону тех, кто непременно еще окажется, пусть даже и незначительно, но сильнее…
И не оттого ли призрак коммунизма, контрабандой провезенный из Западной Европы, и послужил-таки тем самым до чего еще зловещим «запалом к тому и впрямь накопившемуся за века пороховому погребу» общественного российского недовольства?

И ведь того, значит, самого, что было уж вызвано всегдашним, а главное вездесущим унижением человеческой личности в той-то до чего еще всегда патриархальной и относительно пока вот сытой Российской империи.
Ну а также вот все это было сколь весьма вот неразрывно связано именно с тем сколь еще отвратительно повальным разграблением всего и вся…
А все же вовсе не стоило бы буквально до кучи сумрачно сваливать всю ту неимоверно страшную вину за произошедшее с Россией на одну лишь чью-либо более чем вопиюще зловещую внешнюю волю, как то более чем беззастенчиво делает англофоб Николай Стариков.

То, что враги злы и хитры, еще никак не умаляет ответственности всех тех из своих, которые до чего неизменно и по сей день младенчески простодушны и наивны, хотя им нисколько так вовсе не следовало быть малыми детьми в большой международной политике.
Однако очень уж на Руси было принято либо кивать на государя как на надежу-батюшку, либо иметь свой личный огород, а в нем-то как следует, и окопаться, а вокруг хоть трава не расти.
Само назначение послов часто являлось своего рода изгнанием проштрафившегося ближника навроде «Посол вон».

Всеобщее неуважение к людям, думающим своей, а вовсе не чужой, барской головой, тоже во многом вполне еще поспособствовало извечно ведь существующему на Руси вящему вот отрицанию вполне полностью и впрямь до чего только разумных основ ведения всех уж тех или иных общественных дел.
И уж делалось все это разве что для сколь еще только подобострастного кивания со стороны туповато воинственного начальства, что было ни с чем разумным совсем этак осатанело вовсе никак явно вот непримиримо.
Да и российскую армию зачастую использовали не во имя защиты своего отечества, а именно ради поддержания всего своего достойного авторитета посреди всех тех крайне спесивых европейских монархов…
А солдат, он ведь все это видел и себе на ус мотал.

Так, что вовсе нечего удивляться сущей приверженности народа к бунту после всех тех никак несоизмеримо с мирным временем чересчур этак длительных трех лет самого вот безвылазного сидения в окопах, за какие те безмерно чуждые простым людям чьи-либо явно собственнические интересы.

Солдат, их до чего еще сильно тогда обижали и держали за сущий скот.
Не все, конечно, и другого к ним отношения тоже вполне тогда более чем вполне вот хватало, однако озверелая толпа хороших от плохих нисколько так совсем никак не отличает.
Но должны были, как есть, к тому вовсе уж на редкость озверело лютому началу в 20-го века и вправду вот действительно появиться весьма своевременные законы, попросту никак отныне не дозволяющие офицерам бить солдата, словно бы он та еще норовистая лошадь, а не человек.
Взгляды на муштру в 20-ом веке надо было до чего весьма решительно раз и навсегда поменять в свете, куда значительно большего уважения к тем, кому и впрямь уж самой судьбой было во всем предначертано быть в России столпом и защитником во все те грозные времена ее великих бед и напастей.
Армия в России - главный оплот государственности – основная, ее опора и защита.
А, кроме того, ее всегда держит под собой одна лишь только властная рука…
А без нее простому народу, чтобы взбунтоваться, достаточно было разве что лишь явную слабину в единый миг до чего сходу почувствовать.
А уж на нечто подобное Николай Кровавый совершенно тогда еще ведь точно сподобился - манифест отречения, подавшись на угрозы генерала Рузского подмахнув (далее неприличные слова).

Сначала коммунисты царя убили, ну а затем, когда он им вновь этак вдруг до чего же недвусмысленно разом понадобился и скорее всего именно в качестве явной подпорки под престол президента Ельцина, они его взяли да со всем его семейством разом канонизировали.

А между тем незабвенный Николай Второй вовсе не был хоть сколько-то достоин участи умершего мученической смертью святого, ему попросту создали именно подобного рода внешний имидж.

Причем создать его довелось именно той правящей касте, которая вполне осознав все размеры бедствия причинного их великой державе окаянным большевизмом недолго думая всем коллективом, и выбрала в «ряженные в святых», тех, кого их лютые предшественники некогда безжалостно свергли.

И все же, слава тебе Господи, что явно не пришлось им проливать точно тех крокодиловых слез по поводу участи каких-либо других правителей мира сего, до того и впрямь уж на корню начисто загубив то лучшее, что должно было породить те славные и новые веяния в мировой экономике.
Все-таки как-никак, а разум восторжествовал, и большевики свою великую мировую революцию раз и навсегда безвременно профукали.

Вслед за Октябрьским переворотом в Баварии и Венгрии тоже произошли кратковременные смены власти, а в Италии имели место сколь уж сильные рабочие волнения.
И кем это они только были тогда весьма щедро и основательно проплачены?

Коммунистам, им ведь не столько свою страну надо было вдоволь ржаным хлебом накормить, сколько вот до чего всенепременно так надобно было им раздуть мировой пожар, как того вот и требовала их безумная, сатанинская идеология.

Да и сам момент был для того более-менее вполне подходящий, чтоб уж недовольство рабочих можно было очень-то даже легко во всем растревожить и воинственно смело во всем разбудить.
Да только без действительно думающих людей все это - совершенно так напрасный мартышкин труд!

А ведь можно прийти в ужас от одной мысли, что вообще могло бы случиться, кабы те вовсе не склонные к непротивлению злу представители интеллигенции этих явно уж управляемых «реакционными правительствами» держав не отринули бы напрочь бесславный путь босоного коммунизма.

Так как в каждом том или ином отдельном государстве всенепременно имеются в наличии свои лицедеи-адвокаты, из тех людишек, кто не только окажется на высоте, когда надо будет раздеть клиентов до самой последней нитки, но и с радостью бы поучаствовал, а то и возглавил нисколько неправый дележ всей своей великой страны.

И все это как оно и понятно, что под тем самым кровавым соусом вящего избавления от всех тех тяжких пут прежнего злого тиранства.
Так чего уж им было, собственно, не прибрать к своим отнюдь не мозолистым рукам всю ту червем сомнения и близко вот пока нисколько не точеную державу?
Именно этаким злодейски хитроумным ловеласом-адвокатом и являлся тот уж самый кровавый прокурор всея Руси Владимир Ильич Ульянов.


Отзыв:

 B  I  U  ><  ->  ol  ul  li  url  img 
инструкция по пользованию тегами
Вы не зашли в систему или время Вашей авторизации истекло.
Необходимо ввести ваши логин и пароль.
Пользователь: Пароль:
 

Литературоведение, литературная критика